Третья истина - "Лина ТриЭС" - Страница 23

– Раненько, раненько! Может, завтра мамзель и к утру заявится?

– Детка, детка, признайся, где ты пропадала? Знаешь, что случается с непокорными испорченными детками? – заклохтала, срываясь с кресла, Софья Осиповна.

С того самого случая с теткиными молитвенными собраниями Лулу, как правило, не отвечала на замечания или бормотала что-то несвязное и торопилась к себе, чтобы уткнуться в очередную, купленную на улице, тощую книжонку в бумажной обложке. Это всегда проходило без последствий. Но тут, словно какая-то пружина лопнула в ней и, вскинув подбородок, она закричала:

– Не говорю ничего! Какое вам здесь дело обо мне? – и, не глядя на остолбеневших Софью Осиповну и господина Петрова, ушла к себе, хлопнув дверью. Но на этот раз ее не оставили в покое, тетка пришла за ней:

– Прикуси язык! Вот это «спасибо» за стол и кров? Да не получай мы за тебя больших денег… О, Домна знает, что за сокровище подсунула!.. Я завтра бы выкинула тебя на улицу!

– Я и сама уйду! – выкрикнула Лулу. Если они вздумают поставить ее на колени, она будет драться, кусаться… и пусть хоть убьют. Ей все равно.

– Попробуй сделать шаг, отведу тебя в детское исправительное заведение! Пусть за тобой тюремщики смотрят! – Софья Осиповна как видно, не нашла другой угрозы и попала в цель. Лулу передернуло. Она не представляла, что это за заведение и как туда попадают дети, но догадалась, что это приют для воров и попрошаек. А может, туда и малолетних родственниц-грубиянок охотно принимают? Если бы кто-то мог заступиться и освободить ее из застенка, но о ней же никто не помнит! Иначе, разве посмели бы ненавистные хозяева, еще и получая деньги за нее, говорить такое? Закусив губу, она заставила себя не отвечать, а забилась под одеяло…

Нервная прогулка по ледяному ветру обернулась для Лулу простудой. Она проболела несколько дней, довольствуясь обществом Буси – теплым, и приходящей прислуги – никаким. Софья Осиповна, видимо, все-таки испугалась и приходила справляться фальшивым голоском, как себя чувствует «милая детка». Но Лулу неизменно отвечала резкостью. Даже когда зашел, потирая ладони, господин Петров, и с наслаждением сообщил, что маменька уже осведомлена о непотребном поведении дочери, а потому расплата не заставит себя ждать, она только презрительно фыркнула в ответ:

– Не боюсь, пустяки все! Что вам тут надо!

Она уже поняла за дни болезни, что угрозы, наказания и даже «исправительное учреждение» – это и правда пустяки. Ей нечего опасаться и не на что надеяться. Она никому не нужна.

ГЛАВА 3. ФРАНЦУЗСКИЙ НА ПАРИ.

В классе очень жарко. Запах акаций пролезает во все щелочки душистым медовым облаком, стоит во всей школе. Лулу вздохнула… Пасхальные праздники прошли давно, прошли почти так же нудно и скучно, как рождественские. Молебны по случаю войны, в которых они участвовали с классом в церкви и, даже, прямо на улице, наполняли ее возвышенными чувствами. Но во время каникул она ежедневно должна была с тоской выслушивать натужный шепот мрачных подружек Софьи Осиповны. Женщину, которая кричала истошным голосом во время этих сборищ, Лулу просто боялась. Особенно страшно было, когда во время припадка старушки кидались к кликуше и, тоже крича, требовали пророчеств и сведений о потерянных или украденных вещах.

Все же пахло весной и, несмотря на все невзгоды, у Лулу было приподнятое настроение. В последнее время, она много вспоминала Рамбуйе, мадам Клеро и мечтала, что когда-нибудь попадет туда опять. Как чудесно они справляли праздники! Пекли громадный пирог с сюрпризами, и за столом мадам Клеро сама раздавала ломти под шутки и пожелания. Ну, и веселились же они, разглядывая свои сюрпризы, особенно когда выпадало что-то неподходящее, или наоборот, очень подходящее! А весной они всегда ездили гулять к королевскому замку или к молочной ферме Марии-Антуанетты!

– Мадемуазель Курнакова! По вашему мнению, слушать необязательно, ну, еще бы, вы же все раньше всех знаете…

Действительно, Лулу отвлеклась не вовремя – шел урок французского языка, казалось бы, для нее самый легкий и приятный. Но не тут-то было! На первом же занятии учительница Мария Михайловна решила проверить знания новенькой и вызвала почитать рассказ. Ха, да и только! Такие Александрин читала еще до школы! Но Мария Михайловна, сопровождавшая каждое слово каким-то многозначительным покачиванием головы, вдруг прервала ее:

– Нет, мадемуазель, это слово произносится не так!

Лулу несказанно удивилась:

– Что вы, мадам, конечно так – она еще раз повторила с малых лет «знакомое слово – пуаль (poêle)[27].

– Вы что, спорить со мной собираетесь?

Лулу растерялась. В Рамбуйе пари с учительницами не заключали… Но и Мария Михайловна не собиралась доводить дискуссию до конца. Постояв немного с приоткрытым ртом, из которого выглядывало чуть больше зубов, чем у обычного человека в такой позиции, она потрясла головой, как если бы к ней в ухо забралось насекомое, и начала объяснять урок. Огорчительно было то, что кроме текстов, она почти все говорила по-русски. Когда Лулу, вовсе не желая нанести ей смертельное оскорбление, а, просто не подумав о последствиях, задала какой-то вопрос по-французски, та язвительно проговорила:

– Некоторым невтерпеж показать, что они умнее всех. По-французски на уроках говорят по программе с четвертого класса. Я и так даю вам больше, чем требуется! – И вернулась к тексту.

Когда все же несколько фраз произносились учительницей по-французски, Лулу не переставала удивляться тому, что она их говорила, пользуясь одними и теми же немногими словами. А читала так, как будто уже выиграла пари у всех жителей Франции! Лулу однажды не сдержалась, выкрикнула какое-то слово, которое в исполнении Марии Михайловны уж слишком странно звучало. И в то же мгновение получила по заслугам:

– Вы долго будете меня учить, Курнакова? Удивительно назойливая девица! Почему вы воображаете, что умнее учителя? Учитель всегда прав, запомните на будущее! Вы что, учили этот рассказ?

– О нет, мадам, я слышу его впервые, но я жила во Франции, и моя маман – француженка. Французский язык я знаю во много раз лучше, чем русский – сообщила Лулу, все еще надеясь на ликование учительницы, осознавшей, наконец, выгоду от такой помощницы. Сама-то она очень обрадовалась, узнав, что здесь преподают французский язык, на других уроках ее часто упрекали за акцент. По русскому она имела неоспоримую тройку, поражая учительницу разнообразием разговорных ошибок при твердом знании правил и сложных слов из разных областей жизни.

– Этого нам только не хватало, – от души откликнулась Мария Михайловна. – Ну, спасибо, Курнакова, что наконец-то почтили нас. Будет нам теперь у кого учиться!

В ее словах было столько яда, что даже твердо верящая в прелесть всего, что имеет отношение к Франции, Лулу не посмела больше и слова сказать на французском до конца этого урока. На последующих уроках она заметила, что Мария Михайловна, видимо, не всегда понимает ее и в таких случаях особенно злится. Вскоре учительница стала поступать просто: «не замечала» поднятой руки непрошено свалившейся ей на голову полуфранцуженки и не вызывала ее никогда. Так этот предмет стал одним из самых неприятных для Лулу.

Вот и сейчас Мария Михайловна буравила мадемуазель Курнакову гневным взглядом. Приливы злости были непредсказуемы. Иногда Лулу на ее уроках читала учебник, забегая далеко вперед, играла сама с собой в слова, даже посторонние книжки листала, но Мария Михайловна не обращала на это внимания. А сегодня безобидная погруженность в мечты разозлила учительницу. Может, они отразились на лице Лулу слишком предосудительной улыбкой?

Закончив объяснения по содержанию очередного рассказа, Mария Михайловна приступила к поучительным историям из своей жизни:

– Прежде всего, девица должна быть неприступной! Когда я, девочкой, юным топольком, присела как-то на подоконнике во время гимназического вечера, – я была очень непосредственна! – один развязный молодой человек, из приглашенных, подошел и положил руку около, извините, моего колена! Он думал, что со мной можно! Я немедленно дала ему пощечину! Чтобы знал, с кем имеет дело! – она увлеклась, отчетливо выговаривая все попадающиеся в словах гласные и несильно поплевывая фонтанчиками мелких брызг в особенно пафосных местах.