Собачье сердце (сборник) - Булгаков Михаил Афанасьевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/37
• Следующая

- Мерси. Нет, профессор, - ответил гость, ставя шлем на угол стола, я вам очень признателен… Гм… Я приехал к вам по другому делу, Филипп Филиппович… Питая большое уважение… Гм… Предупредить. Явная ерунда. Просто он прохвост… - Пациент полез в портфель и вынул бумагу, - хорошо, что мне непосредственно доложили…

Филипп Филиппович оседлал нос пенсне поверх очков и принялся читать.

Он долго бормотал про себя, меняясь в лице каждую секунду. «…А также угрожая убить председателя домкома товарища Швондера, из чего видно, что хранит огнестрельное оружие. И произносит контрреволюционные речи, даже Энгельса приказал своей социалприслужнице Зинаиде Прокофьевне Буниной спалить в печке, как явный меньшевик со своим ассистентом Борменталем Иваном Арнольдовичем, который тайно не прописанный проживает у него в квартире. Подпись заведующего подотделом очистки П. П. Шарикова - удостоверяю. Председатель домкома Швондер, секретарь Пеструхин».

- Вы позволите мне это оставить у себя? - спросил Филипп Филиппович, покрываясь пятнами, - или, виноват, может быть, это вам нужно, чтобы дать законный ход делу?

- Извините, профессор, - очень обиделся пациент, и раздул ноздри, - вы действительно очень уж презрительно смотрите на нас. Я… - И тут он стал надуваться, как индейский петух.

- Ну, извините, извините, голубчик! - забормотал Филипп Филиппович, простите, я право, не хотел вас обидеть. Голубчик, не сердитесь, меня он так задергал…

- Я думаю, - совершенно отошел пациент, - но какая все-таки дрянь! Любопытно было бы взглянуть на него. В Москве прямо легенды какие-то про вас рассказывают…

Филипп Филиппович только отчаянно махнул рукой. Тут пациент разглядел, что профессор сгорбился и даже как будто поседел за последнее время.

Преступление созрело и упало, как камень, как это обычно и бывает. С сосущим нехорошим сердцем вернулся в грузовике Полиграф Полиграфович.

Голос Филиппа Филипповича пригласил его в смотровую. Удивленный Шариков пришел и с неясным страхом заглянул в дуло на лице Борменталя, а затем на Филиппа Филипповича. Туча ходила вокруг ассистента и левая его рука с папироской чуть вздрагивала на блестящей ручке акушерского кресла.

Филипп Филиппович со спокойствием очень зловещим сказал:

- Сейчас заберите вещи: брюки, пальто, все, что вам нужно, - и вон из квартиры!

- Как это так? - искренне удивился Шариков.

- Вон из квартиры - сегодня, - монотонно повторил Филипп Филиппович, щурясь на свои ногти.

Какой- то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича; очевидно, гибель уже караулила его и срок стоял у него за плечами. Он сам бросился в объятия неизбежного и гавкнул злобно и отрывисто:

- Да что такое в самом деле! Что, я управы, что ли, не найду на вас? Я на 16 аршинах здесь сижу и буду сидеть.

- Убирайтесь из квартиры, - задушенно шепнул Филипп Филиппович.

Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую руку и показал Филиппу Филипповичу обкусанный с нестерпимым кошачьим запахом - шиш. А затем правой рукой по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер. Папироса Борменталя упала падучей звездой, а через несколько секунд прыгающий по битым стеклам Филипп Филиппович в ужасе метался от шкафа к кушетке. На ней распростертый и хрипящий лежал заведующий подотделом очистки, а на груди у него помещался хирург Борменталь и душил его беленькой малой подушкой.

Через несколько минут доктор Борменталь с не своим лицом прошел на передний ход и рядом с кнопкой звонка наклеил записку:

«Сегодня приема по случаю болезни профессора - нет. Просят не беспокоить звонками».

Блестящим перочинным ножичком он перерезал провод звонка, в зеркале осмотрел поцарапанное в кровь свое лицо и изодранные, мелкой дрожью прыгающие руки. Затем он появился в дверях кухни и настороженным голосом Зине и Дарье Петровне сказал:

- Профессор просит вас никуда не уходить из квартиры.

- Хорошо, - робко ответили Зина и Дарья Петровна.

- Позвольте мне запереть дверь на черный ход и забрать ключ, - заговорил Борменталь, прячась за дверь в стене и прикрывая ладонью лицо - это временно, не из недоверия к вам. Но кто-нибудь придет, а вы не выдержите и откроете, а нам нельзя мешать. Мы заняты.

- Хорошо, - ответили женщины и сейчас же стали бледными. Борменталь запер черный ход, запер парадный, запер дверь из коридора в переднюю и шаги его пропали у смотровой.

Тишина покрыла квартиру, заползла во все углы. Полезли сумерки, скверные, настороженные, одним словом мрак. Правда, впоследствии соседи через двор говорили, что будто бы в окнах смотровой, выходящих во двор, в этот вечер горели у Преображенского все огни, и даже будто бы они видели белый колпак самого профессора… Проверить трудно. Правда, и Зина, когда уже кончилось, болтала, что в кабинете у камина после того, как Борменталь и профессор вышли из смотровой, ее до смерти напугал Иван Арнольдович.

Якобы он сидел в кабинете на корточках и жег в камине собственноручно тетрадь в синей обложке из той пачки, в которой записывались истории болезни профессорских пациентов! Лицо будто бы у доктора было совершенно зеленое и все, ну, все… Вдребезги исцарапанное. И Филипп Филиппович в тот вечер сам на себя не был похож. И еще что… Впрочем, может быть, невинная девушка из пречистенской квартиры и врет…

За одно можно поручиться: в квартире в этот вечер была полнейшая и ужаснейшая тишина.

Ночь в ночь через десять дней после сражения в смотровой в квартире профессора Преображенского, что в Обуховском переулке, ударил резкий звонок.

- Уголовная милиция и следователь. Благоволите открыть.

Забегали шаги, застучали, стали входить, и в сверкающей от огней приемной с заново застекленными шкафами оказалось масса народу. Двое в милицейской форме, один в черном пальто, с портфелем, злорадный и бледный председатель Швондер, юноша-женщина, швейцар Федор, Зина, Дарья Петровна и полуодетый Борменталь, стыдливо прикрывающий горло без галстука.

Дверь из кабинета пропустила Филиппа Филипповича. Он вышел в известном всем лазоревом халате и тут же все могли убедиться сразу, что Филипп Филиппович очень поправился в последнюю неделю. Прежний властный и энергичный Филипп Филиппович, полный достоинства, предстал перед ночными гостями и извинился, что он в халате.

- Не стесняйтесь, профессор, - очень смущенно отозвался человек в штатском, затем он замялся и заговорил. - Очень неприятно. У нас есть ордер на обыск в вашей квартире и, - человек покосился на усы Филиппа Филипповича и докончил, - и арест, в зависимости от результата.

Филипп Филиппович прищурился и спросил:

- А по какому обвинению, смею спросить, и кого?

Человек почесал щеку и стал вычитывать по бумажке из портфеля.

- По обвинению Преображенского, Борменталя, Зинаиды Буниной и Дарьи Ивановой в убийстве заведующего подотделом очистки МКХ Полиграфа Полиграфовича Шарикова.

Рыдания Зины покрыли конец его слов. Произошло движение.

- Ничего я не понимаю, - ответил Филипп Филиппович, королевски вздергивая плечи, - какого такого Шарикова? Ах, виноват, этого моего пса… Которого я оперировал?

- Простите, профессор, не пса, а когда он уже был человеком. Вот в чем дело.

- То-есть он говорил? - спросил Филипп Филиппович, - это еще не значит быть человеком. Впрочем, это не важно. Шарик и сейчас существует, и никто его решительно не убивал.

- Профессор, - очень удивленно заговорил черный человек и поднял брови, - тогда его придется предъявить. Десятый день, как пропал, а данные, извините меня, очень нехорошие.

- Доктор Борменталь, благоволите предъявить Шарика следователю, - приказал Филипп Филиппович, овладевая ордером.

Доктор Борменталь, криво улыбнувшись, вышел.

Когда он вернулся и посвистал, за ним из двери кабинета выскочил пес странного качества. Пятнами он был лыс, пятнами на нем отрастала шерсть вышел он, как ученый циркач, на задних лапах, потом опустился на все четыре и осмотрелся. Гробовое молчание застыло в приемной, как желе.

• Предыдущая
• 21/37
• Следующая