Перевёрнутый полумесяц - Зикмунд Мирослав - Страница 50

• Предыдущая
• 50/81
• Следующая

За все время от восхода солнца мы встретили только две машины. Вот, вероятно, почему высоко в горах еще растут тихо и спокойно сосны, дубы и великолепные пихты… Стоп! А пихты ли это? Хвоя на них густая, твердая, удивительно пушистая. Толстые шишки торчат среди иголок, как свечки, ветви многолетних деревьев раскинулись шатрами, стволы гладкие и светлые… ну конечно же! Ведь это кедры! На таких величественных ветеранов туристы ездят любоваться в Ливан, хотя их там всего-то несколько сотен.

В пятидесяти километрах за Аксеки лес исчез совершенно. Здесь царство засухи. Земля напоминает выжженную степь, в которой лишь кое-где торчит несколько пожелтевших стеблей травы.

Но нет, это не трава! По каменистой земле бредет несколько человек, видимо семья. Чуть поодаль вторая, третья. Мужчины, женщины, дети с серпами в руках подрезают эти редкие стебли — горную пшеницу. Тщательно складывают они колоски в кучку — голодный урожай гор. Глядя на это поле — в нем по меньшей мере добрых два гектара, — на жалкие плоды «жатвы», мы начинали сомневаться: а собрали ли здесь хотя бы столько зерна, сколько весной было брошено в землю?

— Как же его называли греки? Иконон, Оконос… что-то связанное с иконами…

— Иконион. А в эпоху римлян — Икониум, до тех пор, пока там не стал проводить свой отпуск император Клавдий. В честь него Икониум переименовали в Клавдикониум. Серьезно! Римляне тоже страдали культиком!

— Это они, вероятно, унаследовали от Александра Македонского. Он ведь только сам лично основал штук двадцать Александрии Хорошо еще, что умер тридцати трех лет, а то нам теперь пришлось бы ездить из одной Александрии в другую.

Нам больше не хочется посещать места античных раскопок. Мы простились с античностью на берегах Эгейского и Средиземного морей, где эпоха эллинов достигла расцвета, вершины замкнутого цикла развития. Для города же, в который нам сегодня предстоит заглянуть, классическая эпоха оказалась всего лишь этапом в развитии, как раз где-то на полпути к расцвету. Конья — так теперь по-турецки называется греческий Иконион — один из древнейших городов Малой Азии. От начала летосчисления Конья гораздо ближе к нашим дням, чем к дням ее основания. На ее памяти — об этом свидетельствуют раскопки — бронзовый век Анатолии, примерно 2600 год до нашей эры. К тому времени она уже насчитывала пять веков своего существования.

Здесь хозяйничали хетты. Фригийцы избрали конийскую долину для своей столицы. Смутную эпоху эфемерных царств завершил Александр Македонский. После него Конья пошла по рукам. Ею владел Пергам, после него — Митридат Понтийский, затем римляне, на смену которым пришли византийские императоры. Да, чуть было не забыли апостола Павла. Он бывал тут трижды еще в эпоху, когда Икониум был колонией языческого Рима. Апостол Павел превратил Икониум в оплот христианства. Потом сюда ворвались со своим исламом арабы, но спустя двести лет их выставили — тоже во имя аллаха — турки-сельджуки. После многих стычек, с которыми связаны имена, давно забытые историей, последнее слово взяли османские турки, лет за сто до первого путешествия Колумба в Америку. Это испано-португальское открытие отчасти лежит на совести турок, поскольку они захватили традиционные пути из Европы в Индию. Оказавшись чересчур жадными таможенниками, они вынудили несчастную Европу искать новый путь в Индию вокруг Африки или же вокруг света.

Окруженная с севера и с юга желтыми и коричневыми утесами, Конья раскинулась под нами, словно оазис. Кажется, что часть Анатолии севернее города отломилась от своей южной половины и спустилась на двести метров.

Такой знаменитый город — родословная насчитывает четыре тысячи семьсот лет, — а шутит так банально и плоско, словно хочет скрыть грехи молодости и семьдесят тысяч своих жителей. Среди зелени, над припорошенной летней пылью, плоской, как лепешка, равниной возвышается, словно именинный торт, скопление домов с торчащими свечками-минаретами.

Так выглядит Конья издали, с высоты двухсот метров. Уже предместья говорят о том, что у людей головы здесь не только для того, чтобы носить шапки. Строя свои домики, они, как говорится, устроили себе много музыки за небольшую плату. Заборы из глины, стены из глины. Из глины же великолепные островерхие крыши. Чтобы глину с крыш не смыли зимние дожди, она прикрыта красной черепицей.

В том, что под черепицей лежит слой глины, кроется свой секрет. Анатолийское солнце может накалять черепицу как угодно, но глина, лежащая под нею, поглощает все лучи, и в домике всегда сохраняется приятная прохлада. Это, конечно, не американский кондиционированный воздух, но, если бы сюда и привезли установки искусственного климата, кто тут в состоянии их приобрести? Бедняки готовят пищу на воде, а дома строят из глины.

Конья — подлинная сокровищница сельджукской архитектуры, для которой характерна и персидская пышность и гениальная геометрическая простота построек эпохи арабов и османских турок.

Прибыв в Конью, невозможно не заглянуть в мечеть Аладина, ту самую, что в центре именинного торта. Она построена султаном Ала эд-Дином Кайкубатом в начале тринадцатого века.

Внутри мечеть очень напоминает монастырскую галерею, расширенную и удлиненную. Здесь все как-то придавлено, приглушено провисшим от времени ровным балочным потолком, увешанным репродукторами и люминесцентными лампами. Чувствуешь себя тут как-то неуютно… пока не переведешь взгляд с потолка на пол. И тут вдруг оказываешься среди леса колонн, от времени покосившихся в разные стороны. Лес этот произрастает на лугу среди цветов, вытканных на коврах. Их здесь сотни, они покрывают весь пол мечети в несколько слоев, так, как их складывали поколения паломников со всех концов сельджукской и османской империи.

Кроме мечети, в Конье есть монастырь танцующих дервишей ордена Мевлеви. В 1926 году его превратили в музей, названный Мевлана. Вначале турист не может понять — радоваться ли ему, глядя на все эти музейные редкости, или злиться. При входе у него отобрали фотоаппарат (специальное разрешение можно получить в Анкаре, однако, пока просьбу удовлетворят, пройдет не меньше недели) и сунули в «голубятню», подобную той, куда суют снятую при входе обувь. Поскольку это музей и одновременно мечеть, передвигаться среди витрин приходится в выданных нам напрокат плюшевых лаптях, сшитых на великанов. Размер лаптей минимум сорок восьмой.

В витринах выставлена всякая всячина: пистолеты с рукоятками, инкрустированными перламутром, жемчугом и слоновой костью; янтарные четки; филигранные инкрустации по дереву; маленькие, большие и огромные кораны, написанные каллиграфическим почерком; древние музыкальные инструменты, застекленная коробочка с рыжим усом пророка и еще много красивых и до смешного бессмысленных предметов, камнем давящих на душу человека и не позволяющих ему сделать решительный шаг в век знаний и естественного отношения к вещам, из которых состоит жизнь. Перед усом пророка толпятся женщины в чадрах, страстно шепча молитвы, вкладывая в них заветные желания, которые, как они думают, все до единого пророк обязательно выполнит…

В соседнем помещении, потолок которого напоминает сталактитовую пещеру, так густо он увешан дорогими люстрами, в нише «танцует» ансамбль дервишей: их восковые, фигуры, застывшие в скрюченных позах, бессмысленно взирают на посетителей. Кроме того, тут еще есть уголок основателя ордена, которого звали Келаль эд-Дин Руми. Он почивает под огромным катафалком под ризами, усеянными золотыми и серебряными крючками-закорючками искусной вязи арабской письменности. Турист не может постигнуть только одного: как могла выдержать голова дервиша тюрбан, лежащий на верху его гроба. Размерами тюрбан напоминает небольшую буддийскую пагоду.

В городе есть целая куча других мечетей, прекрасных и знаменитых, но нас привлекла всего одна, быть может даже знаменитая, а может, и совершенно обычная, на древней земле Коньи поразившая нас своею молодостью. Нам совершенно неведомо, как она называется, кто и когда ее построил. К ней привела нас чистая случайность как раз в ту полуденную пору, когда муэдзин кончил распевать свое «аллах велик».

• Предыдущая
• 50/81
• Следующая