Перевёрнутый полумесяц - Зикмунд Мирослав - Страница 25

• Предыдущая
• 25/81
• Следующая

Сегодня у нас в машинах как будто праздник. Через два дня мы закроем книгу Европы. На прощание она выбрала для нас из Балкан самые чудесные уголки. Чистенький Пловдив, полный оживленного движения, — последний большой город на пути по Европе, город, на улицах которого не увидишь ни соринки. Болгары в Пловдиве не довольствуются поливальными машинами. Ночью, когда затихают улицы, они выносят брандспойты и тщательно моют мостовые.

И снова чистые поля и чистые сады, чистое и гладкое шоссе. Здесь, на болгарской равнине, защищенной с севера хребтом Балканских гор, а с юга Родопскими горами, все чисто и опрятно, все радует глаз. Здесь плодоносит каждая пядь земли. Даже вдоль шоссе, в аллее тополей, тут посадили смородину.

Десятки тысяч молодых яблонь и персиков простирают свои ветви прямо над посевами ячменя, они растут и на виноградниках, и среди грядок клубники, и над рядами помидоров. Даже в деревнях дороги проходят в аллеях молодых платанов. На каждом шагу здесь чувствуется, что люди делали свое дело с любовью, а не по необходимости.

Поездка от гор Рила-Планина на восток, к турецкой границе, похожа на прогулку. Мы отдыхаем после балканских хлопот.

— Я думал, что здесь, недалеко от Босфора, все будет сухим, пустынным и на небе ни тучки… А пока тут, возле Марицы, как у нас в Полабье. И дорога тоже. Видишь вон тот мотоцикл «Ява»? Так бы и сел за руль!

— А я совсем не ощущаю, что мы за границей. Чем это объяснить? Что болгары близки к нам? Вряд ли это вызвано лишь тем, что они далеко шагнули вперед в развитии театра, музыки, культуры вообще. В других местах на Балканах я всегда чувствовал себя наполовину в Турции…

— Вот чем объясняется, смотри! Видишь, на поле работают девушки. Они одеты по-нашему, никаких покрывал, никаких шаровар. И парни трудятся вместе с ними, они не торчат по целым дням в кофейне за чашкой кофе, не ленятся. Честное слово, Болгария, пожалуй, самая культурная страна на Балканах!..

Пограничная застава «Капитан Андреево».

Болгарские пограничники сердечно пожимают нам руки, желают успешного путешествия от своего имени и от всей Болгарии.

— Ведь мы же все-таки свои, правда? — произносят они с улыбкой.

Последняя печать и паспорте — и глаза невольно поднимаются к портрету Ленина, который висит здесь, в помещении. Сколько дней, сколько месяцев пройдет, пока мы снова увидим такой же портрет в комнате у пограничников?

Шлагбаум поднимается. Мы в Турции.

Она переходила от одной вещи к другой и разглядывала их с забавным детским любопытством. Вот она заглянула в кулек к двум светловолосым парням, которые угощались чем-то, сидя на скамейке в лоджии, потом стала пристально наблюдать за таможенником, приподнявшим капот фисташковой «олимпии» и аккуратно списывавшим номер мотора, и в конце концов принялась бросать камешки в большой бетонный резервуар, который поблескивал сразу же за пограничным шлагбаумом, занимая целую половину шоссе. Все это девочка делала не спеша, так, будто она привычна к прославленной восточной медлительности и вполне довольна ею.

Таможенник закрыл капот и вразвалку, неторопливо пошел от шлагбаума.

— Мама, — спросила в этот момент девочка, этакий растрепанный, веснушчатый человечек в клетчатой юбочке, — а зачем здесь, на дороге, бассейн?

Услышав слово «бассейн», таможенник в военной форме тут же поспешил объяснить, хотя никто не просил его об этом:

— Bulgaristan kirli, very dirty country, schmutzig[7].

И показал рукой за границу, в сторону Болгарии.

Мама девочки была молодой элегантной женщиной, супругой сотрудника австрийского консульства. Их машина вот уже второй час стояла перед таможней. Мама подождала, пока таможенник не удалился, и сказала:

— Ты же знаешь, Ханнерль, что это неправда. Ведь мы несколько раз были в Болгарии.

А так как перед этим мы беседовали с ней о Стамбуле, откуда они как раз и ехали, направляясь на время отпуска о Вену, то она сочла нужным прибавить:

— Этот бассейн турки устроили здесь как провокацию против Болгарии. Он заполнен дезинфекцнонным раствором, и каждая машина, идущая в Турцию, должна проехать через этот бассейн. Прелестно, не правда ли?

Уже полтора часа мы находимся на территории Турции. За это время нам поставили печати в паспортах, а таможенник заполнил купоны двух карнетов. Что делать с двумя другими карнетами на прицепы, он не знает, поэтому снимает телефонную трубку и долго советуется с кем-то. Он нетерпеливо слушает; порой по вздрагиванию уголков губ видно, что ему хочется перебить человека на другом конце провода, но он не осмеливается: он подчиненный.

— Эвет, эвет [8], — почтительно поддакивает он в трубку и раза два-три подобострастно кланяется телефону.

— Шеф умеет говорить по-английски или по-французски? — спрашивает на турецком языке Вацлав Шмидл, водитель машины, в которой приехали друзья из консульства, чтобы встретить нас на границе.

— Кто? Шеф? — глазами спрашивает молодой таможенник, ухмыляется и прикрывает ладонью трубку. — Он плохо говорит даже по-турецки!

За следующий час нам проштемпелевали еще два карнета, списали валюту и теперь направились к машинам, чтобы произвести таможенный досмотр. Австрийцы уже отъезжают, они торчали здесь почти три часа. Столько же длились формальности с тремя иранскими туристами, у которых почти порожняя машина. А сколько времени они будут рыться в наших «татрах»?

Между тем около синей машины разыгрывается пантомима с экземпляром книги «К охотникам за черепами». «Чик!» — так отрезается голова, а когда ее засушат и она станет меньше, из нее получается вот это — видишь?

Один из таможенников вырывает из рук Мирека книгу и бежит показывать ее начальнику. Собираются все остальные, нам даже разрешают здесь, на границе, сделать несколько снимков, книга переходит из рук в руки, таможенный досмотр закончен.

— А как быть с радиостанцией?

Таможенник стоит у рации, смущенно играет телеграфным ключом, потом говорит, махнув рукой:

— О’кэй, можете ехать…

Светловолосые парни, к которым девочка-австриячка с таким любопытством заглядывала в кулек, давно уже закончили свой более чем скромный обед, улеглись на скамейке перед таможней и дремлют. Это французы. Позавчера у них конфисковали машину, так как их карнет оказался не в порядке, и поставили ее к двадцати другим, стоящим за зданием таможни машинам — запыленным, покинутым, со спустившими шинами.

— Коллега поехал на попутных в Стамбул, чтобы заявить в посольство, — говорит один из французов, подняв голову, — а мы пока сидим тут и ждем, что из этого выйдет.

Готово, в руках у нас и паспорта и карнеты. Вручаем обязательный бакшиш таможеннику, который вот уже четверть часа вертится вокруг нас, назойливо подчеркивая, как быстро были выполнены формальности, и отъезжаем от границы.

— Ровно три часа десять минут. На болгарской стороне это длилось всего-навсего пять минут!

— А рации они нам не опечатали!

Кто бы мог сказать, что вот эти серые ящички с ручками, кнопками и переключателями вдруг окажутся такими искусителями! Ведь достаточно было бы остановиться где-нибудь у дороги, поднять антенну и повернуть ручку… Все радиолюбители ждут, что мы отзовемся из Турции… Нет-нет, разрешения пользоваться рацией турки нам не дали! Целый месяц мы будем здесь гостями, а хозяевам нежелательно, чтобы мы вели передачи с их территории. Это больше, чем десяток пломб.

— Может, в Анкаре…

— Что в Анкаре?

— Если власти изменят решение, то мы все же выйдем в эфир…

Впечатление такое же, как если бы вам вручили пригласительный билет на гулянье в парк, а на билете приписали: «Ходить разрешается по означенным дорожкам и запрещается смотреть налево и направо».

• Предыдущая
• 25/81
• Следующая