На Дальнем Западе. Охотница за скальпами. Смертельные враги - Сальгари Эмилио - Страница 3

• Предыдущая
• 3/15
• Следующая

– Эй, Гарри! – сказал один из солдат. – Смотри, индеец-то, кажется, был не один! Он вез кого-то, иначе он не упал бы, как мешок, потому что ведь ты не попал в него, а подстрелил лишь лошадь.

– Ищите, дьяволы! – вскричал Джордж, —

А мы пока потащим этого молодца к полковнику. Он не спит ведь еще?

– Кажется, нет! – ответил один из солдат. – Всего четверть часа назад он болтал в своей палатке с агентом Джоном Максимом!

– Ну так идем! – сказал Гарри. – А вы тут ищите повнимательнее! Мне и самому, если сказать по правде, показалось, что индеец держал в руках какую-то штуку, вроде, знаете, куклы или ребенка. Этой штуке некуда было деваться. Разве что свалилась к чертям в пропасть?

Трапперы обыскали и обезоружили индейца, который не оказал им ни малейшего сопротивления, понимая, что это было бы совершенно бесполезно, и повели его к лагерю.

Посредине лагеря находилась высокая палатка конической формы. Внутренность этой палатки была слабо освещена фонарем, стоявшим на маленьком походном столике, около которого сидели, оживленно беседуя, два человека.

По-видимому, грохот громовых раскатов и вой бури помешали им расслышать и выстрелы двух часовых, и поднявшуюся вслед за тем в лагере тревогу.

Это были полковник Деванделль и правительственный агент[5] индейских территорий Джон Максим, типичные американские искатели приключений, люди геркулесова телосложения, сильные, костистые янки с резкими чертами лица и почти такой же темной, как у индейцев, кожей.

– Командир! – сказал Гарри, приподымая одной рукой заменявшее дверь полотнище палатки и подталкивая вперед молодого пленника. – Наконец-то мы его поймали! Это, ей-ей, тот самый, который уже три ночи подряд все пытался проскочить из ущелья.

Командир маленького отряда быстро вскочил на ноги и устремил пристальный взор на стоявшего перед ним в спокойной позе индейца, на бронзовом лице которого лежало выражение полного равнодушия. Ничто решительно не выдавало обуревавших пленника мыслей.

– Кто ты такой? – спросил полковник Деванделль индейца.

– Птица Ночи, – спокойно ответил юноша, как будто в этом живописном имени заключалось все, что могло удовлетворить любопытство спрашивающего.

– Ты чэйэн?

– Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Разве мое одеяние не говорит тебе и без слов, кто я таков?

– Почему ты пытался пробраться мимо нашего лагеря? – переменил тему допроса полковник. – Разве ты не знаешь, что мы сейчас находимся в войне с твоим племенем, точно так же, как с племенем сиу и арапахов?

– Я должен был отвезти Левой Руке, вождю арапахов, его дочь Миннегагу.

– Ты лжешь! Левая Рука ни за что не допустил бы такого безрассудства!

– Гуг! Я повиновался, потому что я воин и не должен рассуждать, когда мне приказывают.

– И где же эта девушка?

– Она выскользнула у меня из рук во время моего падения с лошади и, кажется, погибла, упав на дно Ущелья Могил.

Полковник обернулся к агенту.

– Веришь ты этому, Джон?

– По-моему, он мелет вздор! – ответил тот. —

Я даже уверен, что этот молодец отнюдь не чистокровный индеец. Это, скорей, метис, сын какой-нибудь белой пленницы от индейца племени сиу, чем чэйэн! Разве вы не видите, что глаза его почти голубого цвета, лоб высок, а скулы выдаются сравнительно мало?

И затем, вот еще признак: у него на шее висит маленький голубой камень от «ворот первого человека»[6]. Этот амулет носят только воины племени сиу. Ясно, что этот негодяй собирался ввести нас в заблуждение. Не правда ли?

Полковник не отвечал. Опершись на один из столбов палатки, он с каким-то странным, затаенным, но глубоким волнением смотрел на пленника, продолжавшего сохранять свое безмолвное спокойствие, хотя молодому индейцу, захваченному белыми, прекрасно была известна ожидавшая его участь.

Старый солдат, всегда сохранявший спокойствие в минуты опасности, вдруг неизвестно отчего побледнел, и его лоб покрылся каплями пота.

– Боже мой! – пробормотал он, проводя рукой по лбу.

– Что с вами случилось? – спросил Джон Максим, в первый раз в жизни видя Деванделля таким взволнованным.

– Ты думаешь, что он метис? – спросил полковник, делая усилие, как будто для того, чтобы отогнать от себя какую-то тяжелую мысль. – И думаешь, что он должен принадлежать непременно к племени сиу?

– Я готов прозакладывать мою винтовку против того ножа, который висит у вашего пояса, что это так! – ответил агент. – Его выдал амулет, который он носит на своей груди. Ни арапахи, ни чэйэны не имеют таких амулетов.

– В таком случае нужно заставить его говорить!

– Гм, легко сказать! Эти краснокожие упрямы, как ослы; когда они не хотят говорить, из них не вытянешь ни единого звука!

Молодой индеец слушал этот разговор, не проявляя ни малейшего волнения. Он только сорвал гневным движением предательский голубой камень и швырнул его далеко в сторону.

Полковник два или три раза прошелся вдоль палатки, как бы желая оправиться от внезапно охватившей его тревоги, затем быстрым движением приблизился к пленнику и схватил его за руку.

– Скажи же мне, наконец, кто ты такой: сиу или чэйэн? – спросил он прерывающимся от волнения голосом.

– Я – индейский воин, ставший на тропу войны с бледнолицыми. Этого с тебя довольно! – ответил юноша.

– Я хочу знать, – настаивал полковник.

Птица Ночи пожал плечами и, казалось, стал с большим вниманием прислушиваться к глухому стуку дождевых капель о поверхность палатки, чем к словам полковника.

– Будешь ли ты, наконец, говорить, несчастный?! – воскликнул рассерженный этим упрямством Деванделль. – Кто был твой отец?

– Не знаю! – ответил после некоторого молчания молодой воин.

– А твоя мать? Была ли она бледнолицей рабыней или женщиной из племени сиу или арапахов?

– Я никогда не видел моей матери! – был ответ.

– Но этого не может быть! – воскликнул полковник.

– Птица Ночи никогда не лжет! – холодно ответил краснокожий.

– Так скажи мне, по крайней мере, какого ты племени?

– Не все ли тебе равно, бледнолицый? Я взят в плен и знаю, каковы законы войны: убей меня, и все будет кончено. Я сумею умереть так, чтобы заслужить милость Великого Духа, который благосклонно примет меня на свои бесконечные луга, полные прекрасной дичи.

– Так ты больше ничего не скажешь мне?

– Нет, бледнолицый!

– В таком случае ты получишь то, что заслужил. Я не настолько прост, чтобы поверить рассказанной тобой истории. Мне очень жаль, по закону войны я должен тебя расстрелять.

Ни один мускул не дрогнул на бронзовом лице индейца.

– Истинный воин не боится смерти! – ответил он гордо. – Я знал, чем я рискую, вступая в войну с бледнолицыми, и теперь, когда Великий Дух отдал меня в твои руки, я сумею без страха встать под пули твоих солдат. Делай же поскорее, что велит тебе твой долг, а я позабочусь о том, как выполнить свой.

Едва только полковник открыл рот, чтобы ответить на эту гордую речь пленника, как у входа в палатку послышался нестройный гул голосов, и точас же внутрь ее просунулась голова солдата.

– Командир! Мы и эту птичку накрыли, – сказал он, вталкивая в палатку полковника Деванделля индианку, девочку лет одиннадцати или двенадцати, стройную, гибкую, как грациозный зверек, обладающую бронзовым личиком с довольно правильными чертами и блестящими глазами.

– Опоздай мы лишь на несколько минут, и она улизнула бы в ущелье, – продолжал болтать солдат, видимо, взволнованный неожиданно удачной погоней за юной индианкой.

Птица Ночи, увидев пленницу, чуть побледнел и сделал жест глубокого отчаяния. Не спускавший с пленника глаз агент уловил и эту бледность, и этот нервный жест индейца.

Обменявшись долгими и выразительными взглядами со снова застывшим в своей гордой позе Птицей Ночи, девочка неожиданным движением выскользнула из рук державшего ее за хрупкие плечи солдата и, приблизившись к полковнику Деванделлю, взглянула ему прямо в лицо вызывающим взором.

• Предыдущая
• 3/15
• Следующая