Королева викингов - Андерсон Пол Уильям - Страница 52

• Предыдущая
• 52/175
• Следующая

На тихой воде дрожали первые отблески восходящего солнца. Верхушки деревьев над темными островами посветлели. Из-за мыса показалась карфи, следовавшая поперечным курсом.

— Это лодка Рёгнвальда Эйриксона, — сказал воин, шпионивший в имении.

Позже стало известно, что кто-то заметил корабль Эгиля и сообщил о его появлении на Хердлу. Королевский сын сразу же бросился предупредить Энунда.

Эгиль приподнялся со своего места.

— Гребите! — взревел он. — Сгибайте спины как следует, подлецы! Гребите!

Шкута ринулась вперед. Под носом шипела и пенилась волна. Люди на карфи в изумлении уставились на приближавшуюся лодку, продолжая лениво шевелить веслами. Все произошло слишком быстро и совершенно неожиданно для них. Лодка Эгиля ударила карфи в середину борта. Хотя судно атакованных было больше, оно резко накренилось, через борт потоком хлынула вода. Все же карфи выправилась, но беспомощно закачалась на волнах. Гребцы Эгиля подняли весла с правого борта. В людей, находившихся на карфи, полетели стрелы, а гребцы левого борта подвели свою лодку вплотную к судну. Эгиль перепрыгнул на карфи первым, его люди ринулись следом. Более многочисленные, они были и лучше вооружены. Стоя по колено в воде, которая почти сразу же окрасилась алым, они перебили всех, кто находился на борту.

А затем они перешли на свою лодку, оставив карфи дрейфовать по волнам. На тела погибших сразу же начали слетаться чайки.

Когда Гуннхильд узнала о случившемся, у нее потемнело в глазах.

Вынырнув из мятущихся глубин, она уставилась невидящим взглядом в бессердечно яркий день. «Рёгнвальд! — мысленно взывала она. — О Рёгнвальд, мужчины умирают, и слишком часто бывает, что матери, выносившие их, закрывают им глаза. Но чтобы так рано, Рёгнвальд, так рано!» И ее нет рядом с ним, он брошен морским птицам…

А к ней поступали все новые и новые известия.

Высадившись на Хердле, Эгиль со своими людьми отправился прямиком на ферму. Ториру Бородатому удалось заблаговременно заметить их появление и вместе со всеми своими домашними укрыться в лесу. Пришельцы разграбили хутор, вернулись на корабль и приготовились к отплытию.

Пока команда дожидалась попутного ветра, Эгиль был занят другими делами.

Когда же подул ветер, он поднялся на скалу, глядевшую в сторону материка. В одной руке он держал только что срубленный длинный крепкий ореховый кол, а в другой — лошадиную голову. Стоя на скале, о подножие которой, стеная, разбивались волны, под все скорее набегавшими с востока облаками, грозившими обрушиться проливным дождем, он прикрепил голову к палке и поставил кол вертикально.

— Здесь я ставлю знак презрения и обращаю его проклятие против короля Эйрика и королевы Гуннхильд! — оглушительно крикнул он. Мертвые глаза лошади смотрели на холмы, смутно вырисовывавшиеся по ту сторону пролива. — И еще я обращаю это проклятие против всех обитателей этой земли, да будут они скитаться, словно полоумные, и да не найдут они дороги в свои дома, пока не прогонят короля Эйрика и королеву Гуннхильд из страны.

Он втиснул кол в узкую расселину; голова, не мигая, смотрела в сторону Норвегии. Затем Эгиль ножом вырезал на палке руны и вернулся на корабль, к своей жене. Не обращая внимания на приближающийся шторм, его команда подняла парус и направилась в океан, в сторону Исландии.

Гуннхильд знала, что он сотворил темное и могущественное заклинание. Лошадь была главным из жертвенных существ после человека, а на руках Эгиля было много человеческой крови. Она думала, что скорее всего рунами были записаны те две ниды, в которых он призывал на короля и королеву гнев богов. Для каждой половины стиха потребовалось бы три раза взять все те руны, ради которых Один девять ночей висел на мировом древе.

Но она знала, что существуют и другие силы, силы бубна, заклинательной песни, колдовской пляски, чародейской еды, собранной в диких местах, и зелий, которые следует варить в одиночестве; эти силы произрастали из черной влажной земли и нисходили от луны, чтобы освободить душу от тяжести тела и направить в цель оружие, которое никогда не дает промаха. У нее оставалось шесть сыновей, а в утробе рос седьмой. Ее мужчина владел королевством.

Когда-нибудь они смогут отомстить.

Весь Бокна-фьорд и его берега были заполнены кораблями. Ежедневно пешком и верхами сюда приходили люди — наемные работники, земледельцы, бонды; лишь немногие из них имели какие-то доспехи, кроме шлема, щита и кожаной куртки, зато у всех были копья, топоры, мечи, луки, пращи. Это ополчение было самым большим, какое Эйрик мог на законных основаниях собрать в подчинявшихся ему областях, или же, вернее, самым многочисленным из всех, какое было в силах прокормиться, пока он мог законно удерживать всех этих людей в войске.

Ярлы, лендрманны, хёвдинги и их дружинники были вооружены до зубов и снаряжены наилучшим образом. Брели вьючные лошади, скрипели телеги. На берегах пестрели шатры, окруженные мешками и одеялами тех, у кого палаток не было. Дымили и стреляли искрами костры, мясо шипело на вертелах или варилось в котлах, на угольях жарилась рыба. От одного долгого летнего дня к другому нарастали шум и суматоха, так что в конце концов даже самые холмы начали походить на муравьиные кучи.

А затем затрубили рога, люди столкнули корабли в воду и вскарабкались в них, подняли мачты и натянули снасти. Выйдя в море, корабли украсились парусами — над волнами закачалось множество цветных полотнищ. Поднялся попутный ветер, стремившийся к юго-востоку, он все крепчал и набирал голос. Волны играли перед форштевнями, потряхивали белыми гривами. Паруса напряглись, снасти застонали, кили глубже зарылись в воду. Свет слегка померк. Но все же облака не сливались в сплошной покров и быстро пролетали по небу. Ночи все еще были светлыми. В непродолжительных серебристо-серых сумерках было хорошо видно землю, острова, подводные камни. На второе утро тянувшаяся с востока земля оборвалась, и все кормчие переложили рули направо.

Ветер слегка утих, но при этом свернул еще сильнее к западу, неся флот по длинным волнам с пенными шапками прямо к Скагерраку; паруса были надуты, но брать рифы не требовалось. Пожалуй, самой большой заботой было удерживать быстроходные суда, чтобы они не убегали от самых медлительных. Корабли с драконьими головами, лебедиными головами, лошадиными головами, бычьими головами неслись к Осло-фьорду.

— Хотелось бы узнать: это не королева ли Гуннхильд наворожила нам такую погоду? — вполголоса проворчал один из воинов себе в бороду.

— Никто не скажет, что погода плохая, — откликнулся другой. Впрочем, его смех прозвучал не слишком весело.

Когда же флот поравнялся с устьем залива, ведущего к Тунсбергу, ветер ослабел и вскоре совсем утих.

— Здесь мы остановимся, — сказал Эйрик, — немного поспим и пешком отправимся на войну.

Никто не подумал о том, чтобы организовать лагерь по правилам. Воины отдыхали на кораблях под тентами или же на берегу под открытым небом. Зато повсюду, в низинах и на холмах, горели огромные костры, словно это был канун летнего солнцеворота.

Эйрик нашел Аринбьёрна на берегу возле его кораблей. Украшенные драконьими головами носы и мачты казались выше в бледных сумерках, на фоне белесого неба с несколькими звездочками. Вода блестела за темными корпусами, чуть слышно журчала в тишине. Мыс на дальней, восточной стороне фьорда был самым темным пятном во всей округе, но на вершине венчавшей его скалы уже появился слабый отблеск рассвета. Угасавшие костры казались крошечными свечными огоньками или вовсе превратились в тускло мерцающие красные пятна. На траве заблестела обильная роса. В приятно прохладном воздухе пахло травой и листьями. Стволы берез были белыми, как кожа дев, а кроны — столь же прекрасными и пышными, как их волосы. Там, в березняке, встревоженно перекрикивались совы.

— Приветствую тебя, король, — негромко сказал Аринбьёрн. — Не правда ли, плавание прошло прекрасно?

• Предыдущая
• 52/175
• Следующая