Королева викингов - Андерсон Пол Уильям - Страница 36
- Предыдущая
- 36/175
- Следующая
— Тогда это будет нетрудно! — смеясь, воскликнул он. Он всегда был дерзким и безрассудным.
— Мы постараемся, — пообещал Ольв. Сыновья Эзура Сивобородого мало знали Торольва и совсем не были знакомы с Эгилем, но ненависть сестры к этим людям была для них вполне достаточным основанием, чтобы убить кого угодно. А Гуннхильд должна была позаботиться о том, чтобы они были хорошо вознаграждены и, конечно, чтобы их поступок не вызвал неудовольствия ее мужа.
Вскоре после этого разговора Эйрик со своей королевой, дружинниками и слугами отправился на корабле в Гаулу. Плавание оказалось очень легким, как будто ветер и море желали помочь Гуннхильд скорее совершить месть.
Каждый вечер корабль причаливал к берегу в таких местах, где хотя бы король и королева могли переночевать под крышей. Затем корабль, повинуясь кормчему, завернул в Согне-фьорд и двинулся вверх по нему между берегами, которые становились все выше и выше. С них, искрясь, срывались водопадами реки, прятавшиеся в густых лесах, за утесы цеплялись хутора. Корабль же двигался все дальше и дальше, пока не достиг желанного причала. Там уже скопилось изрядное количество кораблей и лодок, но для королевского судна был приготовлен корабельный сарай. Тут же рванулся с места гонец, и вскоре королю, королеве и знатнейшим из их спутников подали лошадей, чтобы ехать в поселок.
Зал был богато увешан сияющими золотом и серебром драпировками, столбы украшала резьба, восславлявшая двенадцать высших богов. Вечерний пир оказался достойным великолепия убранства. Впрочем, Гуннхильд почти не чувствовала вкуса меда, который ей наливали. А перед королем с приветственными словами один за другим представали присутствовавшие.
Но вот ее сердце забилось чаще. Перед высоким местом остановился Торир, а обок с ним — Торольв, Торольв, который не имел никакого права выглядеть таким красавцем. Ах, если бы он был столь же уродливым, как Эгиль!
На приветствие хёвдинга Эйрик ответил улыбкой, а исландцу только кивнул. Лицо Торольва напряглось. Гуннхильд он лишь окинул беглым взглядом. Затем эти двое ушли и сели на свои места. Потом она видела их только случайно, мельком. Действительно ли он выглядел не столь радостным, как обычно, или ей так показалось, потому что она этого хотела? Она плохо спала той ночью.
На следующий день Ольв пришел к сестре в женский дом, как они и договаривались. Гуннхильд позаботилась о том, чтобы рядом никого не было.
— Эгиль здесь? — спросила она брата, как только тот закрыл дверь.
— Нет, — ответил он. — Я затесался в толпу их людей и все выведал. Когда Торир собрался ехать, он сказал своему сыну Аринбьёрну, что Эгиль должен остаться. Что при характере Эгиля, твоей хитрости и королевском могуществе — его собственные слова — трудно будет сохранить мир на празднике. Но Эгиль согласился остаться лишь в том случае, если Аринбьёрн тоже не поедет. Аринбьёрн пошел на это ради дружбы. Говорят, что он хотел бы когда-нибудь вступить в личную дружину твоего мужа. Мне кажется, что от человека, который выказывает такую преданность, не стоит отказываться.
— Возможно, если только он освободится от Эгиля, — резко откликнулась Гуннхильд. — Ладно, в таком случае отправь в Хельхейм одного Торольва. Это может заставить его брата выбраться из своего безопасного убежища.
Ольв нахмурился:
— Это будет нелегко. Торир и Торольв все время держатся вместе. А от них не отходят еще двое — могучие, сильные, как быки. Я слышал, что они родственники Торира и ходили в викинг вместе с Эгилем и Торольвом. — Он пожал плечами. — Что ж, посмотрим, что выйдет.
Гуннхильд прикусила губу.
И потянулись бесконечные дни, когда Гуннхильд могла быть только королевой — любезной или отчужденной. В полях пестрели палатки и наскоро сколоченные из досок сараи. Люди толпами шлялись повсюду, толкались, хвастались, развлекались различными играми, потели и воняли. Но наконец наступил великий день. Он оказался пасмурным, с серого неба то и дело срывались короткие дожди, но камень-жертвенник был прикрыт крышей. А то, как смердела промокшая шерстяная одежда на давно не мывшихся мужчинах, никого нисколько не тревожило. После жертвоприношения все набились в зал; оттуда убрали гобелены, так как следовало окропить все лошадиной кровью. Мужчины ели свежесваренное мясо — от него еще поднимался пар — и пили мясной отвар.
Гуннхильд, как и остальные немногочисленные женщины, не занятые по хозяйству, не принимала во всем этом никакого участия. Время от времени она даже оставалась в одиночестве и тогда принималась расхаживать по маленькой комнате и пыталась найти ошибки в своих действиях. Больше ей ничего не оставалось. Было бы неблагоразумно пускать в дело колдовство: это, помимо всего прочего, вполне могло вызвать гнев богов.
Затем Гуннхильд пришлось сидеть рядом с Эйриком и смотреть на жадно жрущих и пьющих мужчин до тех пор, пока не стало приличным заявить, что она устала, и удалиться в женский дом, где была устроена спальня для короля и королевы и где она не видела Торольва.
На следующее утро самые дальние гости начали разъезжаться. Через несколько дней все должно было закончиться. Пересекая двор, Гуннхильд заметила Эйвинда и подозвала его к себе. Они стояли в стороне и говорили полушепотом.
— Почему вы так ничего и не сделали? — резко спросила она брата. — Вы боитесь?
Он побагровел так, что не стало видно веснушек.
— Я уже говорил тебе, что к нему не подобраться. Торир очень внимательно оберегает Торольва.
Она вздохнула:
— Что ж, в таком случае вам, возможно, удастся убить одного из его людей? Это все же лучше, чем позволить им всем благополучно уехать отсюда. — Это немного, совсем чуть-чуть ослабит накал злобы и гнева, пылающих в ней.
— Это вполне возможно. — Голос Эйвинда сразу обрел былую бодрость. — Мы с Ольвом ведем себя с ними достаточно дружественно, чтобы можно было подобраться поближе. Правда, Ольв уже готов сдаться, но я продолжаю неотступно следить за ними.
Эйвинд считает себя хитрецом, подумала Гуннхильд. Она чуть не пожалела о своей последней просьбе. Но как она могла объявить им, что отказывается от своего намерения, причем так, чтобы не показалось, будто она испытывает угрызения совести? Ведь это неизбежно ослабит ее власть над обоими братьями.
Тут Эйвинд увидел какого-то знакомого, окликнул его и отошел от сестры.
Спустя два дня, рано утром, она вспомнила о своем мимолетном сожалении.
Эйрику оставалось только совершить заключительное жертвоприношение, после которого Гаула вернется к своей повседневной жизни. Он проводил время на охоте с луком и копьем или с соколом или выслушивал то, что рассказывали ему те знатные люди, которые тоже пожелали остаться до конца праздника. Он больше не был обязан сидеть допоздна среди пьяных, как, впрочем, и правители, считавшиеся наместниками короля Харальда в их собственных областях, или хёвдинги, вершившие суд в своих владениях, или пожилые бонды. Это очень радовало Гуннхильд — раз уж больше радоваться было нечему. Она очень не любила заниматься любовью, когда Эйрик был пьян, хотя все равно демонстрировала показное рвение.
В то утро он проснулся еще раньше, чем обычно, и, спрыгнув на пол, разбудил жену. В полумраке комнаты черты его лица казались особенно острыми.
— Какое-то волнение, — сказал он. Прислушавшись, Гуннхильд тоже уловила приглушенный расстоянием шум. Рысь всегда должна спать с настороженными ушами.
Эйрик торопливо натянул штаны, башмаки и рубаху, повесил перевязь с мечом на плечо и выскочил за дверь. Гуннхильд немного выждала ради приличия, которое про себя проклинала. Выйдя из дома, она увидела, что небо лишь на востоке обрело серо-стальной цвет. На все еще темном западе мерцала запоздалая звезда. Над росистой травой стлался низкий туман. Деревья и дома выделялись на темном фоне пятнами черноты. Воздух был ощутимо холодным. Хотя никто не кричал, голоса разносились в тишине очень громко и отчетливо.
Гуннхильд подошла к Эйрику, стоявшему перед небольшой кучкой людей. Кроме копий — их острия чуть заметно поблескивали над головами, — они не имели в руках никакого оружия, лишь у некоторых были мечи в ножнах. Измученный вид говорил о бессонной ночи. В середине стоял ее брат Эйвинд. Его руки были связаны, а правая щека подергивалась. Ольв с угрюмым видом стоял рядом с ним. По другую сторону стояли Торир, Торольв и большой, как медведь, неопрятный воин с налитыми кровью глазами. Торфинн Строгий, вспомнила она, помощник Эгиля в морских походах, еще один гость из того же самого дома. Еще одна группа мужчин стояла чуть поодаль: бонды из ближних окрестностей во главе с местным правителем Скопти Свейнарсоном.
- Предыдущая
- 36/175
- Следующая
