Королева викингов - Андерсон Пол Уильям - Страница 29

• Предыдущая
• 29/175
• Следующая

Первое, что она ощутила, когда к ней вернулась способность ясно думать, было презрение. Мужчины постоянно хвастались опасностями, с которыми сталкивались, страданиями, которые переносили. Да что они знают?!

Когда осень вошла в свои права, Скаллагрим перегнал коров с пастбищ в Борг для забоя. Мычащая скотина то сбивалась в кучи, то принималась бодаться; повсюду резко пахло навозом, собаки заходились в исступленном лае, мужчины и мальчишки с криками бегали вокруг стада, сгоняя его. Скаллагрим приказал подвести двух коров к дому. Там он велел нескольким крепким парням поставить их так, чтобы одна положила голову на шею другой, и держать покрепче. Снизу он собственноручно положил большой плоский камень, а затем взял секиру — подарок короля Эйрика, доставленный Торольвом. Получив из рук сына дар, он не сказал ни слова — и молча повесил его на стену рядом со своим укрытым балдахином ложем. Сегодня он размахнулся секирой так, что лезвие просвистело в воздухе, и одним ударом отрубил головы обеим коровам. Животные грузно пали наземь, кровь хлынула потоком, но оружие врезалось в камень, отточенное острие замялось, а лезвие треснуло посередине. Скаллагрим некоторое время рассматривал загубленное оружие, а затем, без единого слова, отнес его в дом и закинул на балку над очагом. Никто не осмелился спросить его, что все это значило.

Совсем иначе, хотя и в своей грубой и капризной манере, но со всем доступным ему радушием, он принял Торольва и одиннадцать его дружинников. В длинном доме могло спать куда больше народу. Стены дома были сложены из дерна, поскольку деревья в Исландии были редкими, малорослыми, да и те стремительно вырубались. Однако богатые люди, такие, как он, могли доставлять древесину из Норвегии. Помимо этого, к тому берегу, где когда-то приткнулся гроб Квельдульва, прибивало немало плавника. Когда первые переселенцы выбрасывали за борт взятые с собой столбы от своих прежних домов, они ждали совета не только от богов. И поэтому крыша длинного дома в Борге покоилась на крепких столбах и балках, прикрывая собою хорошо обставленные комнаты (их число с годами заметно увеличилось).

Торольв, в общем, прекрасно проводил время. Он часто препирался с Эгилем. Тот держался куда более властно, чем это подобало столь молодому деревенскому парню, впадал порой в гнев, вынуждавший его к яростным и опрометчивым высказываниям, или же по целым дням предавался угрюмым размышлениям. Впрочем, чаще он держался рядом со старшим братом, упиваясь его рассказами о далеких странах и смелых делах, и его темные глаза светились мечтательной тоской. Однако Торольв не все время сидел дома; он разъезжал по всей округе, стараясь посетить всех и каждого.

Но дни становились короче, и поездок стало меньше. Торольв все больше времени проводил с Осгерд, дочерью его друга Бьёрна Брюнёльфсона, воспитывавшейся у его родителей — Скаллагрима и Беры. Они болтали, смеялись, играли в разные игры или вместе занимались домашними делами, насколько то было прилично воину. Девушка сидела рядом с ним с прялкой, а он вырезал ложку или рукоятку для ножа. Когда же они ходили гулять, то компанию им обычно составляло лишь копье Торольва. Осгерд была девушкой искусной в домашних делах, веселой, хотя и могла при необходимости проявить твердость. Лицо ее было белокожим и чистым, лишь на носу упрямо сидело несколько веснушек; густые льняные волосы ниспадали на стройную спину. Жутковатая красота Гуннхильд утратила власть над Торольвом.

Весной, предупредил он отца, он отправится на восток. Скаллагрим был против этого.

— Ты провел много славных набегов, — сказал старик, — и, как говорят, тебе сопутствовала удача, какую знают немногие. Лучше возьми себе на свой выбор владение, с которым ты сможешь стать здесь большим человеком.

— Я должен совершить это плавание, — ответил Торольв. — Я дал обещание. Но когда я вернусь, то останусь здесь уже навсегда. К тому же я должен доставить Осгерд к ее отцу в Норвегию. Он просил меня об этом, когда я уезжал оттуда.

— Что ж, поступай как хочешь, — вздохнул Скаллагрим. — Но у меня предчувствие, что если мы сейчас расстанемся, то уже никогда больше не увидимся.

Бера почти ничего не говорила, лишь подолгу смотрела на сына.

Эгиль решил отправиться с братом и изводил всех, добиваясь разрешения. На подбородке у него лишь недавно пробился первый черноватый пух, парень еще явно не достиг своего полного роста, но крепостью сложения уступал мало кому из взрослых мужчин.

— Нет, — сказал ему Торольв. — Если уж наш отец не может обуздать тебя здесь, дома, то я не стану брать тебя за море. Если ты станешь там показывать свой нрав, это не пойдет тебе на пользу.

Эгиль сначала густо покраснел, а потом побледнел.

— Тогда может получиться так, что ни один из нас никуда не поедет, — прорычал он.

Корабль Торольва стоял наготове в Бракасаунде, той самой бухте, где утонула сброшенная со скал ведунья, воспитательница Эгиля Торгерд Брак. Той же ночью на море разыгралась буря. Эгиль вышел в темноте, перерезал канаты, и судно отнесло от берега. Торольву и его людям пришлось немало потрудиться, чтобы в целости и сохранности привести корабль на место. Когда Эгиля начали бранить, он сказал в ответ, что сделает что-нибудь гораздо хуже, если его не возьмут. Дело закончилось тем, что Торольв позволил брату взойти на борт.

Прощаться с сыновьями Скаллагрим пришел с секирой в руке. Рукоять ее закоптилась от дыма, сталь покрылась ржавчиной. Вручив испорченное оружие Торольву, старик прочитал стихи:

Когда корабль удалился в море, Торольв выбросил загубленную секиру за борт. Такое проявление непоколебимой ненависти отца было в лучшем случае несчастливым знаком, подумал он. Но когда он посмотрел туда, где неподалеку сидела Осгерд, его взгляд прояснился.

Снова Торольв стоял перед Эйриком и Гуннхильд. Но теперь они находились в Раумсдальре, одной из областей, которые Харальд дал во владение Эйрику, и дом здесь был намного больше и богаче, чем в имении Эйрика в Хологаланне. Оба сошли с возвышения на пол, чтобы приветствовать исландца. Эйрик пожал ему руку и сказал, что рад его приезду. Гуннхильд быстрым движением положила руку ему на ладонь — Торольв даже не успел пожать ее; взгляд, которым она окинула его, был совсем не таким, как прежде. Она тут же отошла, но продолжала пристально смотреть на него и слушать.

— Да, ветры были попутными почти всю дорогу, — рассказывал Торольв ее мужу. — Мы подошли к берегу в Хёрафюльки, а оттуда направились на север, чтобы доставить к моему другу Бьёрну Брюнёльфсону его дочь.

Эйрик кивнул:

— Я слышал, что Брюнёльф умер и его сыновья разделили между собой его наследство.

— Бьёрн остается столь же достойным человеком. Он выяснил для меня, где ты находишься, и я, конечно же, поспешил приветствовать тебя. — Торольв улыбнулся. — Я также приветствую тебя от имени моего отца и передаю благодарность за твой дар. — Он повернулся и подозвал людей, стоявших поодаль. — Он посылает тебе, король Эйрик, вот это.

Гуннхильд заметила, что улыбка, сопровождавшая последние слова, была напряженной, да и голос изменился. Никто, кроме нее, не обратил на это внимания. Мужчины столпились вокруг Торольва, а его спутники внесли в зал длинный толстый рулон, положили его на пол и развернули, насколько позволяло место. Солнечный свет из открытой двери озарил прекрасный парус для драккара; на нем на фоне из красных и белых полос простирал крылья летящий ворон. Раздался единодушный ропот восхищения. Гуннхильд бегло взглянула на моряков. Они тоже что-то таили.

• Предыдущая
• 29/175
• Следующая