Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария - Страница 1

• 1/80
• Следующая

Тяжелый кошмарный сон мигом пропал. Керн прислушался. Как и все, кого преследуют, он насторожился, приготовился бежать. Неподвижно сидя на кровати и подавшись вперед, он раздумывал, как удрать, если дом уже оцеплен.

Комната – на четвертом этаже. В ней одно окно, выходит во двор, но ни балкона, ни карниза, откуда можно было бы дотянуться до водосточной трубы. Значит, скрыться через двор нельзя. Оставался один путь: по коридору – на чердак и дальше по крыше – на соседний дом.

Керн посмотрел на светящийся циферблат. Начало шестого. В комнате еще темно. Неотчетливо серела эмаль двух кроватей. Поляк, спавший у стены, храпел.

Керн осторожно соскользнул с кровати и подкрался к двери. В этот момент человек, спавший по соседству, шевельнулся.

– Что случилось? – спросил он.

Керн не ответил, прижался ухом к двери.

Человек поднялся и начал что-то искать в своей одежде, висевшей на спинке стула. Вспыхнул карманный фонарик; тусклый дрожащий луч осветил часть коричневой двери, с которой уже слезла краска, и фигуру Керна, который стоял в нижнем белье, с взлохмаченными волосами, приложив ухо к замочной скважине.

– Черт возьми, что случилось? – зашипел человек на кровати.

Керн выпрямился:

– Не знаю. Какой-то шум…

– Шум? Какой шум, ты, болван?

– Внизу. Какие-то голоса или шаги.

Человек поднялся с кровати и подошел к двери. На нем была рубашка желтоватого оттенка, из-под которой в свете карманного фонарика виднелись мускулистые ноги, густо обросшие волосом. Некоторое время он прислушивался.

– Ты давно здесь живешь? – спросил он.

– Два месяца.

– За это время была облава?

Керн покачал головой.

– А-а! Ну, тогда ты, наверно, ослышался. Во сне иногда и храп звучит, как гром.

Он направил свет на лицо Керна.

– Ну, конечно. Лет двадцать, не больше. Эмигрант?

– Да.

– Иисус Христос! Что с ним? – послышался из угла булькающий голос поляка.

Человек в рубашке перевел луч фонарика. Из темноты вынырнула черная всклокоченная бородка, широко раскрытый рот и вытаращенные глаза под густыми бровями.

– Заткнись ты со своим Иисусом, поляк! – зарычал человек с фонариком. – Его больше нет в живых. Пошел добровольцем и пал в битве на Сомме.

– Что?

– Вот, опять! – Керн подскочил к кровати. – Они поднимаются. Надо выбираться через крышу.

Другой человек резко повернулся. Снизу послышался стук дверей и приглушенные голоса.

– Черт возьми! Смываться! Поляк, смываться! Полиция! – Он сорвал свои вещи с кровати. – Ты знаешь дорогу? – спросил он Керна.

– Направо по коридору. И вверх по лестнице, которая за сточной трубой.

– Живо! – Человек в рубашке бесшумно открыл дверь.

– Матка боска, – прошептал поляк.

– Заткнись!

Человек приоткрыл дверь. Он и Керн крались на цыпочках по узкому грязному коридору. Они бежали так тихо, что слышали, как капает вода из крана над сточной трубой.

– Сюда! – шепнул Керн, завернул за угол и на кого-то наткнулся. Он отшатнулся, увидев полицейского, и хотел броситься обратно. В то же мгновение он получил удар по руке.

– Стоять на месте! Руки вверх! – раздался голос из темноты.

Вещи Керна упали на пол. Его левая рука онемела, удар пришелся по локтю. У человека в рубашке было такое выражение, будто он сейчас бросится на голос из темноты. Но затем он увидел у своей груди дуло револьвера, направленное другим полицейским, и медленно поднял руки.

– Повернуться! – скомандовал тот же голос. – Встать к окну!

Оба повиновались.

– Посмотри, что у них в карманах, – сказал полицейский с револьвером.

Второй полицейский осмотрел одежду, которая валялась на полу.

– Тридцать пять шиллингов, карманный фонарик, свисток, перочинный нож, завшивленная расческа… больше ничего.

– Документов нет?

– Несколько писем или что-то в этом роде.

– Паспортов нет?

– Нет.

– Где ваши паспорта? – спросил полицейский с револьвером.

– У меня нет паспорта, – ответил Керн.

– Конечно! Ну, а у тебя? – Полицейский ткнул человека в рубашке револьвером в спину. – Тебя что, отдельно спрашивать, ты, ублюдок? – закричал он.

Полицейские переглянулись. Тот, что без револьвера, засмеялся. Другой облизал губы.

– Вот, посмотри на этого изящного господина! – сказал он медленно. – Его величество бродяга! Генерал Вонючка! – Он внезапно размахнулся и ударил человека в рубашке кулаком в подбородок. – Вверх руки! – заорал он на человека, потерявшего равновесие.

Человек посмотрел на полицейского. Керн еще никогда в жизни не видел такого взгляда.

– Я тебе говорю, ты, дерьмо! – сказал полицейский. – Ну, скоро? Или мне еще встряхнуть твои мозги?

– У меня нет паспорта, – ответил тот.

– У меня нет паспорта! – передразнил его полицейский. – Конечно, у господина Ублюдка нет паспорта. Об этом легко догадаться! Ну, одевайсь! Живо!

По коридору бежали полицейские. Они распахивали двери. Один из них, в погонах, подошел ближе.

– Ну, что у вас?

– Два птенчика. Собирались улететь через крышу.

Офицер посмотрел на обоих. Он был еще молод, лицо тонкое, бледное, маленькие усики аккуратно подстрижены. От него пахло одеколоном. Керн узнал запах одеколона 4711. У его отца была парфюмерная фабрика, поэтому он немного разбирался в этом.

– За этими двумя следите особенно строго, – сказал офицер. – Наденьте на них наручники.

– Разве венской полиции разрешается бить людей во время ареста? – спросил человек в рубашке.

Офицер взглянул на него.

– Как вас зовут?

– Штайнер. Йозеф Штайнер.

– У него нет паспорта, и он угрожал нам, – объяснил полицейский с револьвером.

– Ей разрешено больше, чем вы думаете, – сказал офицер отрывисто. – Вниз! Быстро!

Оба оделись. Полицейский вытащил наручники.

– Идите сюда, дорогие! Вот, так вы выглядите гораздо лучше! Сделаны, словно по мерке!

Керн почувствовал холодную сталь на запястьях. Такое случилось с ним первый раз в жизни. Стальные обручи не мешали ходьбе, но ему казалось, что у него закованы не только руки.

На улице уже брезжил рассвет. Перед домом стояли две полицейские машины. Штайнер скривил лицо.

– Похороны первого класса. Богато, правда, мальчик?

Керн не ответил. Он спрятал наручники под курткой, насколько это было возможно. Перед домом собралось несколько любопытных молочников. В домах напротив окна были распахнуты настежь. Из темных проемов светились лица. Одна женщина хихикнула.

У полицейских фургонов собралось около тридцати арестованных. Большинство из них сели в машины, не проронив ни слова. Среди них находилась и хозяйка отеля, полная женщина со светлыми волосами, лет около пятидесяти. Она единственная возбужденно протестовала. Несколько месяцев тому назад она превратила два пустовавших этажа своего полуразрушенного дома я нечто похожее на пансион. Это ей обошлось очень дешево. И уже вскоре разнесся слух, что там можно переспать, не извещая об этом полицию. У хозяйки было только четыре постоянных жильца: лотошник, камерегерь и две проститутки. Остальные приходили лишь по вечерам, когда становилось темно. Почти все – эмигранты и беженцы из Германии, Польши, Италии.

– Живо, живо! – сказал офицер, обращаясь к хозяйке. – Объяснитесь в полиции. Там у вас будет время.

– Я протестую! – закричала женщина.

– Протестуйте, сколько хотите. А сейчас отправитесь с нами.

Двое полицейских взяли женщину под руки и подняли в машину. Офицер повернулся к Керну и Штайнеру.

– Ну, а теперь этих двоих. За ними наблюдайте особо.

– Мерси, – сказал Штайнер и поднялся в машину. Керн последовал за ним.

Машины отъехали.

– До свидания! – проскрипел из окна женский голос.

• 1/80
• Следующая