Выбери любимый жанр

Глаголют стяги - Наживин Иван Федорович - Страница 29


Изменить размер шрифта:

29

И в то же утро ворота Родни растворились и князь с дружиной выехал в чистое поле. Со стен неслись вслед ему проклятия голодных. И сейчас же, как волки, бросились они в стан новгородский, на коленях вымаливая себе кусок хлеба. Отказу не было: свои, русские люди… И недобрыми глазами провожала новгородская рать тихо на отощавших конях ехавшего днепровскими лугами князя Ярополка с дружиной. Немало бесконных дружинников осталось в Родне до развязки всего дела. Варяжко с Даньславом ехали за князем, но по тайному приказу Блуда за ними крепко следили сторонники воеводы…

Володимир-победитель, по обыкновению, весело и шумно бражничал в светлой гриднице со своими богатырями дружинниками, которые положили к ногам его всю Русь. Те пили, ели и тешили свою душеньку молодецкую, по тогдашнему обычаю, похвальбою богатырскою. И, выхваляясь, один предлагал молодому князю немедленно идти на Царьград, по следам Святослава, другой хотел одним мановением меча очистить степь от идолища поганого, которое залегло на порогах, третий на ятвягов тянул, а оттуда на Поморье славянское… Играли гусляры на гусельках яровчатых, и тешил песнями сердца богатырские уже славный Боян, которого кияне уже прозвали внуком Велесовым: так складны, так сладки были песни этого весёлого полянина с бородой на два посада и ласково-весёлыми карими очами!

И вдруг зашумел весь двор княжеский: Ярополк приехал мира просить!..

— Зовите князя в гридню… — распорядился торжествующий Добрыня.

Володимир побелел. Добрыня только сурово покосился на него, и по знаку его двое варягов с обнажёнными мечами стали у порога… Ярополк негнущимися ногами подымался в притихшую гридню, и как только шагнул он в дверь, так сразу варяги подняли его на мечи под пазухи. «Брат!..» — успел только коснеющим языком вымолвить он и рухнул весь в крови на пол. Блуд решительно захлопнул тяжёлую дверь. Варяжко с Даньславом — они были начеку, — выхватив мечи, бросились во двор. Их сторонники, тоже обнажив мечи, окружили их и все вскочили на коней.

— В степь!.. — крикнул Варяжко.

Он на скаку обернулся на высокий терем. В оконце на одно мгновение мелькнуло милое, белое, испуганное лицо… Двое воев-лапотников с большими бородами, поняв, что на княжом дворе случилось что-то неладное, сунулись было затворить ворота, но Даньслав свалил одного ударом меча плашмя, а другого смял конём Варяжко, и дружинники, в облаке пыли, среди гвалта собак и звона оружия, вынеслись в слободу и — в чистое поле.

— В степь!.. К печенегам…

И, обратившись в сёдлах, дружина погрозила Киеву мечами и понеслась, пригнувшись к сёдлам, в жутко пустую Степь.

XX. КЛАД

Ой у поли могила з витром говорыла

Повий, витре буйнесенький, щоб я не чорнила,

Щоб я не чорнила, щоб я не марнила,

Щоб на мени трава росла та ще й зеленила.

Неоглядная степь весенняя. Трава в рост всадника и цветов лазоревых по ней, что звёзд по небу. Дух от них идёт — не надышишься. А над степью жаворонки звенят, кобчики, повиснув на одном месте, крыльями трепещут, а по зорям то с воды, то на воду гуси тянут, утки, лебеди и жерав, птица степная… На крутом берегу светлой степной реки, полной какой-то ясной дрёмы, стоит табор печенегов: ряды двухколёсных повозок-веж, а среди них бегают ребятишки чумазые, лают худые собаки; хозяйки хлопочут около огней, готовя немудрый ужин, а другие в это время в стороне кобылиц доят… С другой стороны табора, на лугу, под надзором старого печенега да ребят рогатый скот пасётся, отъедаясь сочной травой после долгой зимней голодовки. На песчаной отмели, у воды, несколько мальчишек-подростков упражняются в стрельбе из лука. Бородатые, большеусые, всегда угрюмые отцы их — одни ладят под вежами что-то, другие, лёжа на брюхе, обсуждают новый набег на Киев: жившие среди них ещё с осени Варяжко и Даньслав очень их подбивали на это дело, но степняки ещё помнили, как растрепали их недавно кияне. Лазутчики их все в один голос доносили: в Киеве идёт большое веселье, дружина у князя Володимира большая, вои для чего-то собраны стоят. То же подтвердил и свещегас Берында, которого они заарканили на порогах из каравана, шедшего в греки, как языка. Берында, пробиравшийся погулять в Византию, такого им насказал, что старики уже подумывали потихоньку, не откочевать ли от Днепра подальше…

У огонька, на котором урчала в чёрном котелке похлёбка со свежей убоиной, лежали на примятой пахучей траве четверо: грустный Варяжко — не уставало его сердце болеть по Оленушке; опушившийся первой бородкой, загоревший и оборвавшийся Даньслав; Берында со своими ёрническими глазами и похабной бородёнкой и Урень, средних лет печенег, крепыш небольшого роста с какою-то пегой гривой вместо волос. Он долго был в плену в Византии, недавно бежал в степи, и теперь ему везде чего-то точно не хватало: в Византии — степи, а здесь, в степи, — Византии и её удовольствий. Кияне жили среди степняков на всей своей воле, никто их ни в чём не стеснял, и часто на конях они отлучались на охоту и пропадали целыми днями… Урень очень привязался к ним. Бестолковый и ничего путём не умеющий Берында был кашеваром и загрызался со всеми в таборе, по своей привычке, настолько, что печенеги не раз уже подумывали спихнуть его в реку или на аркане удавить…

Видя, что печенегов на поход не подымешь, Даньслав и Варяжко заскучали и без конца придумывали, что им теперь делать. Огневой Даньслав рвал и метал, а тихий Варяжко тосковал и часто, усевшись на курган, одинокий, часами смотрел в сторону Киева и пел тихонько унывные песни… И потихоньку, в тиши звёздных степных ночей, у них составился план: идти на Поморье, к варягам, занять с ними Новгород, а оттуда ударить и по Киеву. Но варягов без денег не подымешь тоже, а где их взять?

— А в скифских могилах… — выпалил, как всегда не думая, Берында. — Там его, сказывают, закопано — и не сосчитаешь…

Гридней-изгоев точно осенило: а в самом деле?! И, сдружившись с Уренем, которому в таборе тоже не сиделось, они стали потихоньку пытать его об этом деле. Чуя, что затевается что-то замысловатое, печенег охотно пошёл гридням навстречу.

— По могильникам мы не лазим… — сказал он. — А что говорят про клады много, это верно. Только будто заклятье крепкое на все их положено, не возьмёшь спросту-то.

Берында опустил деревянную ложку, которою он мешал в котелке, и сказал:

— Ну, это совсем пустое дело… Для отыскания кладов и их безопасного вынимания очень помогают травы: плакун-трава, петров крест, спорыш-бел кормолец, объярь, шапец — мало ли их? Ежели хошь об кладе доподлинно изведать, есть или нет, — подняв перед собой ложку с прилипшим к ней просом, наставительно говорил он, — возьми лучше всего шанцов корень да воскресенской свечи воск и раздели надвое. И одноё половину, очертя воском, положь на кладовое место, а другую на ночь в головы клади или чистым платом у сердца привяжи, и в тоё ж ночь придёт клад и будет говорить, как положен, на что положен, на худо или на добро, и сколь давно, и как лежит, и как взять. И доподлинно тебе все расскажет и взять велит… Сии травы, и спорыш, и объярь, и кормольцева, испытаны. А сие делать по три ночи, то все изведаешь, что надобно… Эти травы добрые ко всякой кладовой знатной премудрости и так и зовутся кладовыми…

— А где они, эти травы-то? — спросил нетерпеливо Даньслав.

— А этого я уж знать не могу… — отвечал Берында. — Надо поискать смысленного человека такого. Есть такие — у-у-у, на версту в землю видят!..

Даньслав не вытерпел и сплюнул в сторону:

— От дурень!..

— А чего ж ты лаешься-то?.. — сразу полез тот. — Нешто я тут причинен? Вот тоже голова!..

У Даньслава чесались руки, но он только крепко губы сжал и потемневшими глазами смотрел в вечереющие дали…

— Наши мёртвых трогать не любят… — сказал Урень медлительно. — Но, может, можно и попробовать… А? Отсюда не больно далеко, на Волчьем Броде, стоит великий курган, а на нём баба каменная поставлена, должно быть, большой какой царь ихний похоронен… Можно попробовать…

29
Перейти на страницу:
Мир литературы