Птичьим криком, волчьим скоком - Громыко Ольга Николаевна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/14
• Следующая

Мало кто знал, где и как Мечислав обзавелся длинным застарелым шрамом поперек всей груди. И воевода никогда бы не поверил, что Жалена сумеет одолеть ведьмаря, пусть даже падет вместе с ним.

– Да как у вас руки поднялись, на беременную-то?! – не удержалась Жалена.

Младший старостин сын залился мертвенной бледностью, заметной даже в темноте, старшие дрогнули, переглянулись растерянно. Староста досадливо передернул плечами. Выходит, не знали…

– Сам к водяницам пойдешь ответ держать, – спросил Ивор, и ясно было, что не ждет он от старосты повинного согласия, – или отвести тебя?

– Я прежде тебя к ним выкину, – посулился тот, качнув острием меча, – и девку твою следом. Думает – со всей дружиной переспала, так кметом заделалась?

Ивор хотел упредить Жалену, чтобы не вела обидных разговоров, нарочно затеянных бывалым бойцом, не распалялась понапрасну, но та и не собиралась оправдываться, отругиваться, да и вообще говорить с ненавистным ей человеком. Вот только подумала, что ей уже вовсе не хочется везти убийцу к воеводе, а правильней будет положить его на месте. Окинула наметанным глазом жилистое, чуть подавшееся вперед тело, готовое сей же час нанести или отразить удар, спокойную и вместе с тем железную хватку на черене, и поняла – туго придется.

Только спросила:

– За что ты их?

Ответа они с Ивором не дождались. Ни к чему им уносить в могилы чужую тайну, не из тех она, что стоит хвастаться.

Да ведьмарь и так все знал.

…приглянулась младшему заезжая молодуха. Весь вечер около нее увивался, байки травил, орехами калеными угощал, пока скупщик со старостой дела торговые вели. Помстилось – и она не прочь. Намекнул – отшутилась, а тут и муж подоспел, увел.

Ночью не утерпел – пошел на вдовий двор. А ну как выйдет? Вышла, лошадей проведать. Увидала его – испугалась не на шутку. Сначала шепотом уговаривала уйти, а как не послушался, схватил крепко, к губам потянулся – забилась, заголосила, давай мужа звать. Выскочил купец, затрещину охальнику отвесил, тот было в драку полез, да вовремя одумался. Не стал чужой двор кровью марать, хозяев будить, соседей полошить – не к чему им знать, что старостин сынок до чужих жен охочий, а купцу со старостой из-за дурня молодого ругаться и вовсе не гоже, сам проучить сумеет. Пошли к озеру. У воды светлее, да и берег ровный, а в лесу поди еще найди полянку. Схватились на кулаках, пока один пощады не запросит. Долго друг другу бока мяли, начал купец одолевать, ан тут парень не утерпел – нож выхватил…

Не спалось и старосте. Приметил он, как сын вокруг Вальжины гоголем выхаживал, посередь ночи уходил, дверь за собой притворял осторожно. Поворочался староста, побранился под нос – не утерпел, пошел беспутное дитятко вразумлять, пока в беду не угодило. Прихватил топор на всякий случай – места глухие, волки с голодухи, бывает, во дворы заходят, ежели другой поживы не найдут – из собачьих мисок кости выбирают. Перепутаешь в темноте ненароком, окликнешь Верного, глядь – а у того хвост палкой висит, сивая морда к земле опущена, глаза вражьей зеленью полыхают.

Опоздал малость староста, видел только из схорона, как сын с купцом толковал. Пошли куда-то вместе. Староста, не сказываясь – за ними, авось сами разберутся, а сынка и поутру выбранить можно.

…Изловчился купец, заломил парню руку, отобрал нож. Кто его знает, может, и впрямь полоснул бы в сердцах, чтобы неповадно было на чужих жен заглядываться, да увидал староста лезвие блеснувшее, раздумывать не стал. Так купец и не понял, откуда смерть пришла…

Нарубили лапника, следы замели, топор в озеро закинули. Для отвода глаз раздели мертвяка, одежу сожгли. Уговорились, как на расспросы отвечать, буде таковые, пошли к Вальжине. Застращали молодуху, синяков для убедительности наставили. Кабы одна была, не убоялась бы, а тут за двоих ответ держать пришлось. Смолчала на людях. Да только подглядели староста с сыном, как она над покойным убивается, отомстить сулит, решили – рано или поздно, а проговорится. Врага надо добивать, не жалеючи, даже если он – беззащитная женщина. Подкараулили одну, в лес затянули, да у сына в последний момент рука не поднялась, сызнова пришлось старосте грех на себя брать. После вывели из камышей припрятанную лодку, вывезли тело на середину затоки и сбросили в знакомый омут. Лодку же пробили и затопили в прибрежном иле. Перед старшими сыновьями тем же утром повинились, те струхнули сначала, перебранились с братом и родителем, да родство крепче чести-совести, не выдали, а теперь вот и рядом встали…

Они кинулись все вместе, как собаки на затравленного волка. Отброшенное одеяло распалось на клоки, Жалена едва успела откатиться в сторону из-под тройного удара, вскочила на ноги, выставляя вперед меч.

Староста хорошо выучил сыновей. Закаленные клинки взлетали и стакивались, вспыхивали и прыскали белыми хвостатыми искрами. Прижатая к дубу кметка отбивалась обеими руками – в левой меч, в правой – широкий тяжелый нож. Ловко отбивалась, но и только. Для ответного удара не хватало времени, троица слаженно и успешно изматывала Жалену, не давая передышки.

Староста и невесть как и когда очутившийся на ногах ведьмарь долго стояли друг против друга, примеряясь, затем, первым, серебристой рыбкой взлетел широкий меч, скользнул по тусклому кричному лезвию и ушел в сторону.

– Ловок, – одобрительно процедил бывший кмет, и ударил вдругорядь, хитро, без размаха. Ведьмарь снова отвел удар, не торопясь с ответом. Староста начал обходить его слева, выписывая мечом извилистые линии. Ивор не шелохнулся, даже не повернул головы вслед противнику. Небрежно отмахнулся через плечо от косого удара сверху вниз.

– Брезгуешь со мной лицом к лицу сойтись? – прорычал обозлившийся староста. – Больно гордый? Трижды увернулся, думаешь, и на четвертый раз не достану?

– Не хочу кричницу пачкать, – безучастно ответил ведьмарь, и в тот же миг старостин меч вывернулся из ладони, очертил в воздухе низкую дугу и улетел в кусты. То ли кричница подсобила, то ли скользнула по старостиной руке проворная змея, обдала холодом, стянув гибкие кольца на разом онемевшем запястье. – Но и четвертого раза тебе не дам… Кабы с самого начала на честный поединок вызвал, еще подумал бы. А иначе – невелика честь из-под твоего меча себе на потеху бегать.

Взревев от ярости и унижения, староста кинулся в рукопашную, привычно уходя из-под меча противника… и застыл, надломившись в коленях, наткнувшись грудью на встречную руку. Просто руку, без меча и даже не сжатую в кулак. Постоял так, не двигаясь и не падая, медленно стекленея недоуменно распахнутыми глазами, пока не перестал куриться изо рта едва заметный парок, тающий на морозе вместе с жизнью.

Ивор убрал руку, и мертвое тело рухнуло к его ногам. Обернулся к поединщикам. Бой утих сам собой, занесенные мечи медленно опустились, не довершив удара. По Жалениной щеке змеился тонкий ручеек крови, начинаясь от рассеченной брови.

Они попятились, все четверо, не в силах противиться животному ужасу, затопившему разум. Слабо светящимися, матово-бесцветными глазами ведьмаря смотрела на них сама Мажанна,[22] чей истинный лик открывается людям лишь на смертном одре, и оттого некому рассказать о нем живым. Да и не поверят они прежде своего часа.

Не жестокий. Не суровый. Не карающий.

Неотвратимый.

И потому заново подаренной жизнью прозвучал для старостиных сыновей хриплый, изломанный до неузнаваемости голос:

– Вы, трое… Забирайте его – и уходите.

Не раздумывая, они побросали мечи, подхватили нелепо обвисшее, изломанное смертью тело, выскальзывающее из рук. Потащили в лес без дороги, да еще не в ту сторону, лишь бы поскорей убраться с глаз долой, оставить за спиной то, перед чем вся предыдущая жизнь кажется одним никчемным мигом.

Больше всего на свете Жалене хотелось убежать вслед за ними, слепо мчаться по темному лесу в тщетной надежде уйти от своей совести, своей памяти, грызущей, не затихающей ни на миг боли… Но она осталась. Братья уже получили свое. Она – нет, а прятаться дальше не имело смысла.

• Предыдущая
• 12/14
• Следующая