Пророчество - Кучеренко Владимир Александрович - Страница 24

— А как же! Но чтобы их услышать, нужна специальная подготовка. Лишь настроившись особым образом, ты сумеешь впитывать откровения Космоса. Опять же, впитывать и понимать — две разные вещи. Зачастую составление пророчества — кропотливый труд, чем-то напоминающий головоломку. Многие могут раскладывать осколки цветного стекла, но только настоящие мастера способны создавать витражи. И совсем единицам под силу мысленное восстановление хитросплетений узора при отсутствии многих частей рисунка. Предсказание, о котором тебе поведаю, как раз из разряда самых сложных.

С жадно раскрытым ртом я ловил и старался запомнить каждое слово мудреца. Пускай многое пока не до конца ясно, но потом обязательно разберусь.

— Вначале было три слова — «мир», «серый», «эльфийка». Казалось бы, все просто: Серая эльфийка — гарант мира. Но затем до моих ушей донеслось: «сражение», «много» и «война». Тоже вроде бы все логично: много сражений приводит к войне. Но другой ночью звуки удаленных солнц сложились в следующую тройку: «сталь», «дракон» и «смерть».

— То есть дракон из стали несет смерть? — попытался я сам составить фразу.

— Да, Улисс, мне тоже так тогда показалось. Но вскоре появилась еще одна группа: «человек», «спасение» и «божество».

— Возможно, спасение принесет человек, посланный богами, — предположил я.

— Не все так просто, мальчик мой, — вздохнул Острад. — За звуками, пришедшими с далеких звезд, пожаловали сновидения с этими двенадцатью словами. Причем складывались они уже во всевозможные сочетания: серая эльфийка, серая сталь, серый дракон, стальной дракон, человек-эльфийка, божество-эльфийка, смерть богов, смерть дракона, смерть эльфов, смерть людей, много смерти, много драконов, сражение богов и драконов, война эльфов, перемирие эльфов, мир людей и так далее.

— С ума можно сойти! — ужаснулся я.

Старик усмехнулся:

— Нормально, мне не привыкать. Страшно другое: у меня не получается рифма.

— Какая еще рифма? — окончательно запутал меня учитель.

Острад насторожился и поднес указательный палец к губам, призывая замолчать. Мельник в противоположном углу темницы пробормотал что-то толстыми губами и перевернулся на другой бок. Чернобородый недовольно заворчал и лягнул соседа. Спустя десяток ударов сердца прервавшийся храп взрослых мужчин возобновился. Ло посапывал, уткнувшись носом в мою коленку.

Переждав еще немного, чародей вновь вернулся к затронутой нами теме:

— Расскажу тебе свою историю. Когда я только появился на свет, родители долго не могли придумать мне имя. Им хотелось назвать сына как-то по-особенному, с глубоким смыслом. Отец и мать верили в то, что правильный подбор сочетания звуков, которые ребенок будет слышать в первые годы жизни, сильно повлияет на его дальнейшую судьбу. От имени зависит, станет ли человек сильным, умным, богатым, смелым, счастливым. И должен отметить, что зерно правды в этой теории есть. Однако из того множества имен, что родители знали, им ничто не нравилось.

— В конце концов они так и не придумали, поэтому назвали вас обычным, распространенным именем, означающем «землепашец»?

— Нет, не так. Слушай дальше. По пути на рынок маме встретился необычный белокожий человек, который пообещал, что сын ее будет знаменитым и богатым. Он даже станет придворным магом-предсказателем, а потом и вовсе первым советником при троне. Но только при одном условии: если родители назовут меня именем чародея, жившего давным-давно в далекой-далекой стране. Мать вернулась домой и рассказала об этой странной встрече отцу. А тот признался, что, когда рубил в лесу дрова, похожий по описанию чародей подходил и к нему, и говорил похожие слова. Не знаю почему, но родители поверили незнакомцу.

— Так вы не Острад?

— Нет, по этому имени, созвучному с моим настоящим, ко мне обращаются те, кто не в состоянии выговорить труднопроизносимое для нашего языка Нострадамус.

— Нос-тра-да-мус, — повторил я по слогам, словно пробуя слово на вкус. — Хм, интересно. А что это за далекая страна такая? Никогда не слышал о ней. Разве люди раньше жили в другом месте?

— Не только жили, но и живут. И сам я иногда там бываю, — шепотом раскрыл мне очередную тайну учитель. — А скоро снова полечу!

— Как? — Если бы собеседник не был слепым, то сейчас бы он лицезрел мою заклинившую отвисшую челюсть.

— Во сне, мой мальчик, — продолжил откровенничать Острад-Нострадамус. — До дня совершеннолетия у меня проявлялись весьма скромные магические способности, не выше второго-третьего ранга. Родители совсем уже отчаялись увидеть меня таким, каким напророчил белокожий чародей. Но накануне именин странный незнакомец явился ночью в мою спальню.

«Здравствуй, Нострадамус! Это по моей просьбе так тебя назвали родители», — сказал он.

После ответного приветствия я задал ему вполне резонный вопрос:

«Зачем ты пожаловал?»

«Пришло время чудесных подарков!» — как-то шутливо отозвался мужчина. Лица посетителя я не видел, так как он стоял затылком к окну, из которого удивительно ярко светила луна. Если же судить по очертаниям фигуры — то да, скорее всего, предо мной стоял человек. Не знаю, как ему удалось пробраться в дом, но страха совсем не чувствовалось. Даже наоборот, от незнакомца веяло добром и спокойствием. Я просто слушал и запоминал.

«Пришел твой час! Отныне ты ясновидящий! С этого момента голоса в твоей голове и все твои видения обретут смысл. Они будут нести информацию о скрытом прошлом, истинном настоящем или возможном грядущем. Однако предупреждаю: будь особо осторожен в толковании будущего. Прежде чем донести свою мысль до окружающих, убедись, что сам понял все правильно. Научись отсеивать то, что непременно случится, от того, что только может произойти».

«Но как же мне научиться не ошибаться?» — спросил тогда я.

Чародей ответил:

«Для этого я дарую тебе еще кое-что, кроме умения пророчить. Каждый месяц в день твоего рождения, каким бы ни был твой истинный возраст, во сне тело твое будет превращаться в юное — такое, как сейчас. В образе слепого менестреля ты сможешь оказаться как в любой точке Пангеи, так и в ином неродном для тебя мире. Не волнуйся, после пробуждения будешь там, где уснул».

«А как это поможет? Ведь без зрения я же ничего не увижу? И почему именно бардом? Сочинитель из меня совсем никудышный», — расстроился я.

«Это для твоего же блага, Нострадамус. Ибо перелетев в чужие страны, разум твой лишь сильнее запутается от того, что предстанет пред глазами. Насчет рифмы не волнуйся, стихи сами собой будут появляться на языке, едва тебя попросят спеть».

«Благодарю за подарки, господин, простите, не знаю, как вас величать», — спохватился я, соскочив с кровати, и поклонился.

«Погоди, это еще не все. Так вот, если вдруг какое-то из твоих предсказаний покажется тебе неясным, в теле молодого поэта-музыканта попытайся сложить из непонятного песню. Лишние слова отпадут, недостающие добавятся, завеса приоткроется, и ты познаешь истину».

Я снова низко поклонился и даже попытался поцеловать ноги господина, но тот остановил меня, протянув для пожатия длань. Как равному!

«Прощай, Нострадамус. Хочется сказать, до встречи, но даже мне пока неизвестно, доведется ли еще увидеться». — Пальцы мои хрустнули в сильной белой ладони (вблизи я уже рассмотрел цвет кожи) с выстроенными в треугольник родинками на запястье, и человек исчез.

«Меня нарек, а сам так и не представился», — в последний момент подумал я.

Тут же в ответ на мои мысли в голове прозвучало: «Называй как заблагорассудится, но постарайся лишний раз вообще не упоминать о нашей беседе. Рассказывай только тем, кому безоговорочно доверяешь».

Старик замолчал, а мне понадобилось некоторое время, чтобы переварить услышанное. Затем я почесал в задумчивости макушку и тихо проговорил:

— Теперь понятно, почему вы после ослепления так быстро освоились обходиться без глаз — пригодился опыт менестреля. А насчет того, что не ложатся на стих те двенадцать слов, мне кажется, что скоро появится и пятая группа. И возможно, тогда все получится.