Корабль мертвых - Травен Бруно - Страница 6

• Предыдущая
• 6/44
• Следующая

– Говоришь, ты настоящий янки? – ухмыльнулся фараон, упорно называвший меня малышом. – Значит, ты не пьешь? У вас ведь сухой закон.

– Как это настоящий янки? – возмутился я. – Да пью, пью я вино! Любое вино пью, плевать мне на Америку!

– Я так и подумал, – ухмыльнулся фараон. – Весь этот ваш сухой закон – чистое дерьмо и бабьи штучки. Нечего вам делать. Позволяете командовать всяким суфражисткам. Мне, конечно, все равно, как вы к этому относитесь, но у нас здесь мужчины всегда остаются мужчинами.

Да, этот парень понимал толк в жизни. Такой человек видит дно сквозь самую мутную воду. Жалко, что он сделался фараоном. Впрочем, если бы он им не сделался, я никогда не увидел бы такую огромную кружку вина, которую он передо мной поставил. Сухой закон – это позор и грех, да услышит меня Господь. Наверное, мы здорово в чем-то провинились, если придумали такую штуку.

В десять вечера виночерпий сказал:

– Пора, моряк. Следуйте за нами.

Не было смысла возражать. Конечно, я не хотел, чтобы меня повесили, но фараоны представляли закон. Прошло совсем немного времени, как «Тускалуза» бросила меня, а я уже никому не был нужен, и меня собирались повесить. «Я – американец. Я не пойду с вами», – все-таки сказал я. Но фараоны засмеялись:

– Ха! Никакой ты не американец. А если американец, то докажи это. Покажи свою корабельную книжку. Или паспорт. Или удостоверение личности. Ничего такого у тебя нет? Вот видишь. Мы можем делать с тобой все, что хотим. Поднимайся!

Сопротивляться было бесполезно. Слева от меня шел весельчак, умевший говорить по-английски, а справа еще один, он по-английски не знал ни слова. Зато оба хорошо знали дорогу, потому что как только вышли из городка, тут же свернули в поле. А там было совсем темно, на разбитом шоссе мы часто спотыкались. Хотелось спросить, долго ли нам добираться до виселицы и почему она поставлена так далеко от городка, но, к счастью, довольно скоро мы вышли на ровный луг. Наверное, тут они и вершили свою незаконную расправу. Я уже собрался ударить первого из них и удрать, но меня схватили за руку:

– Все! Пришли. Здесь мы с тобой простимся.

Ужасно жить, зная, что это твоя последняя минута. Да и она уже заканчивалась. Горло у меня пересохло. Хотя бы глоток воды. Еще секунда и мне конец. Какое гадкое занятие: отправлять людей на тот свет. Разве мал выбор разных профессий? Почему они не выбрали что-то другое? Почему непременно надо становиться палачами? Никогда я не чувствовал так сильно, как прекрасна жизнь. Чудесная, восхитительная, пусть даже ты остался один в чужом порту, а корыто твое ушлепало за линию горизонта. Плевать, что корабельная книжка осталась в кармане куртки.

Жизнь прекрасна, какой бы мрачной нам ни казалась. Оказаться раздавленным червем под башмаком какого-то бельгийца! Да, я виноват, да, я не устоял перед искушением, нарушил сухой закон. Если бы поговорить сейчас с мистером Болстедом, предложившим американцам сухой закон, я быстро бы доказал ему, какое дерьмо он придумал. Это какую же злую жену надо иметь, чтобы придумать такое! Одно меня радовало: миллионы проклятий изливаются в мире все-таки не на меня, а на мистера Болстеда.

– Ладно, мистер, – сказал фараон, говоривший по-английски. – Кажется, вы не такой уж плохой человек, но пора… – Он даже поднял руку, чтобы накинуть на меня удавку. И действительно, зачем ставить виселицу, если можно обойтись удавкой. – Вон там, – указал он поднятой рукой, – Голландия. Королевство Нидерланды. Слышали о таком?

– Конечно.

– Идите в указанном направлении. Не думаю, что вы встретите пограничников. В это время их тут нет. Все равно шагайте осторожно, мало ли. Примерно через час вы выйдете на железнодорожную линию. Идите прямо по ней, она выведет вас к вокзалу. Там подождите, не торопитесь. Сигареты у вас есть и сейчас не холодно. К четырем часам утра увидите рабочих, вот тогда смешайтесь с их толпой и смело подходите к кассе. Скажете по-голландски: Rotterdame, derde classe.Ни слова больше. Вот вам пять гульденов. Этого достаточно, чтобы купить билет третьего класса. – Он подал мне несколько купюр. – На вокзале не покупайте ничего, это опасно. И вот еще… – Он сунул мне в руку сверток с сэндвичами и еще одну пачку сигарет.

Вот, оказывается, какими были эти люди!

Повели к виселице, а сами дали мне пять гульденов и сэндвичи.

Благородные люди, они слишком великодушны, чтобы убить меня. Как не любить людей, если даже среди бельгийских фараонов встречаются такие замечательные ребята? Я так крепко жал им руки, что они рассердились. «Прекратите этот спектакль! Нас могут услышать, тогда все придется начинать сначала. Лучше слушайте, что вам говорят». Они по несколько раз повторяли каждое слово. Оказывается, мне нельзя возвращаться в Бельгию. Я должен уйти навсегда. Если они снова поймают меня на своей территории, то запрут в тюрьме на всю оставшуюся жизнь. На всю! Вы только подумайте! Вот что они со мной сделают. Так что ведите себя соответственно, предупредили они меня. Пока у вас не будет паспорта, вы просто никто.

– Я американец. Я обращусь к консулу.

– К консулу? – рассмеялись оба. – А у вас есть корабельная книжка? Вот видите. Консул прикажет выбросить вас за ворота, а тут подойдем мы и мгновенно упечем вас в тюрьму. На всю оставшуюся жизнь.

– Ладно, – сдался я.

Конечно, они правы. Мне не следовало возвращаться в Бельгию. Да и что я тут потерял? В Голландии будет лучше. Хотя бы немного, но я понимаю речь голландцев, а эти так тарабарят, что слов не разбираешь.

– Ну вот, мы вас предупредили. Идите в Голландию, но будьте осторожны. Если услышите шаги, ложитесь, пока неизвестные не пройдут. Учтите, что, если вас схватят голландские пограничники, они тут же вышвырнут вас обратно, а уж мы точно отправим вас в тюрьму.

И они ушли, оставив меня. Не помня себя от радости, я двинулся в направлении, указанном ими.

Роттердам хороший город. Если иметь деньги.

Я не имел ничего. Даже кошелька, в который можно их положить. А в порту не было ни одного корабля, который нуждался бы в услугах палубного рабочего или старшего механика. Я не видел большой разницы, лишь бы приняли. Все равно скандал разгорится, только когда судно выйдет в море. Возвращаться невыгодно, не могут же меня просто бросить за борт. Если бы мне предложили место старшего механика, я бы ни минуты не раздумывал. В конце концов, я ведь не посягаю на жалованье старшего механика.

Готов и уступить. Разве есть магазины, где нельзя поторговаться? Конечно, катастрофа была неминуемой, поскольку я не умею отличить валек от вала, а кривошип от вентиля. Она произойдет, думал я, в тот момент, когда шкипер подаст команду «тихий ход». Или «совсем тихий ход». Даже если он произнесет эту команду шепотом, судно рванется так, будто мы, как минимум, должны выиграть «Голубую ленту». Вот была бы потеха! Жалко, что в Роттердаме в тот день никто не искал старшего механика. Вообще никто никого не искал, ни один корабль в порту не искал рабочих. Я согласен был работать коком, согласен был занять место капитана, но никто мне ничего не предлагал. Совсем ничего. Даже в капитанах никто не нуждался.

А ведь в порту шаталось много моряков, и стояли разные корабли.

Все равно попасть на корабль, идущий в Штаты, оказалось делом безнадежным. Все считают, что в Америке рай. Это потом, уже в Америке, счастливчики с такой же надеждой ждут любого корыта, только бы выбраться из американского рая. Потому что в жизни все совсем не так, как себе это представляешь. Золотые времена давно прошли, иначе я не служил бы на «Тускалузе». И все же зря бельгийские фараоны подшучивали: ну да, дескать, ждет тебя консул! Твойконсул! Я твердо сказал себе: «Мой!»Потому что я американец. Потому что консул отправлен так далеко от Америки как раз для того, чтобы помогать мне в мои черные дни.

Потому я и пошел в консульство.

– Где ваша корабельная книжка?

• Предыдущая
• 6/44
• Следующая