История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 67
- Предыдущая
- 67/92
- Следующая
писаниям – а их очень немного. Его стихи, большая часть которых вошла в его
единственную книжку Первая пристань (1913), чрезвычайно оригинальны,
причудливы и витиеваты. В них есть ощущение страшной бездны, над которой
он беспечно ткет освещенные солнцем паутинки своего блистательного языка и
странного юмора. Может быть, ни один поэт не сумел так естественно придать
своим стихам совершенно неопределимый отпечаток своей личности. Проза его
еще более неописуема и ни на кого не похожа. Большая часть ее осталась
ненапечатанной. Тут бушует его капризное своеволие, и он словно подмигивает
лукаво, как существо, обладающее более чем человеческой свободой, свободой
от всех законов причинности.
Я не знаю ни на одном языке ничего подобного прозе Комаровского, но
для того, чтобы ее оценить, читатель должен быть лишен педантизма и открыт
для совершенно неожиданных ощущений. Комаровский был связан с
145
символизмом, особенно с Анненским и с Анри де Ренье, но сам он не был
символистом, ибо не был «истом» вообще.
12. «Стилизаторы»: Кузмин
Важным аспектом эстетического возрождения России – символизм был
только главным литературным его выражением – было оживление интереса к
художественной жизни прошлого, как русского, так и иностранного. И в
живописи, и в литературе это часто принимало форму сознательной имитации
старинных художников и писателей. Такой вид творческого пастиша в России
носит название «стилизации». В литературе она коснулась в основном прозы.
У символистов не было предвзятой идеи – какую именно прозу им
писать – и каждый пошел своим путем; таким образом, символистской
прозаической школы не существует, хотя есть поэтическая.
Некоторые символисты разрешили эту трудность, распространив на
прозу правила поэзии (Бальмонт, Сологуб, Белый), другие предались
свободному импрессионизму (Гиппиус), третьи, не доверяя себе, стали
искать руководства у признанных авторитетов и пришли к имитации
прозы минувших веков.
Так произошло с Брюсовым, чья лучшая проза – всегда стилизация. Метод
стилизации применялся не только в прозе; многие «малые» поэты частично или
полностью посвятили себя этому. Таков, например, Юрий Верховский,
величайший знаток пушкинской эпохи и умелый имитатор поэтов того времени.
Но самое крупное имя среди них – Михаил Алексеевич Кузмин (род. 1875),
который, хотя и принадлежал к символистскому кругу (и несколько лет жил на
«Башне»), как писатель стоит в стороне от символистской школы. Он эстет
чистой воды. Любимые его эпохи – александрийская, ранневизантийская и
восемнадцатый век. С другой стороны, он крепко врос в религиозную традицию
и странно симпатизирует старообрядцам. В его творчестве отчетливо звучат
религиозные мотивы, но не так, как у символистов – не метафизически, а
обрядно, ритуально. Религиозный элемент в нем неотделим от изысканной и
порочной чувственности. Эта смесь, хоть и пикантна, не всем по вкусу.
Поэзия его отличается от символистской большей конкретностью и
меньшей торжественностью. Почти всегда в его стихах речь идет о любви.
Он обладает большим мастерством и стихи его часто восхитительны.
Первый его поэтический сборник – Александрийские песни (1906) –
остался его лучшим сборником. Он был вдохновлен Песнями Билитис Пьера
Луи; но не может быть никакого сомнения, что александрийские любовные
песни, реконструированные русским поэтом, и тоньше, и изысканнее, и
многозначнее. За песнями последовала шаловливо-очаровательная пастораль
«восемнадцатого века» Сезоны любви (1907), где он проявляет свое почти
акробатическое умение владеть рифмой. Его дальнейшее творчество остоит
частью из скучноватых аллегорических любовных стихов в духе петрарковых
Триумфов, частью из восхитительно-легкомысленных стихов о «прелестных
мелочах жизни», и в этом жанре он не имеет соперников. В прозе он защищает
идеал «прекрасной ясности» и вдохновляется примерами поздних греческих
романистов, житиями святых, итальянской новеллой и французским романом
XVIII века.
Стиль его – жеманный и нарочито офранцуженный . Его очарование
заключается в пикантно-порочном привкусе его вещей, потому что, хотя он и
пишет романы приключений, ему до странного не хватает умения рассказывать.
Рассказы о современной жизни (самая крупная вещь – роман Нежный Иосиф,
1910) построены посредственно и редко бывают интересны. Но что в них
146
прекрасно – это диалог, в котором он пошел даже дальше Толстого в
воспроизведении произношения и неровностей разговорного языка. Он пишет
также либретто для балетов и оперетт; пишет и пьесы. Обычно они написаны с
легкомысленным озорством и их прелесть в рифмованных пассажах. Самая
прелестная из всех – Комедия о святом Алексее, раннее произведение (1907),
особенно типичное для его манеры говорить о священных вещах, включающее
некоторые из его лучших песенок.
13. Ходасевич
Поэты, родившиеся после 1880 г., не добавили к символизму ничего, или очень мало.
Исключение представляет Владислав Фелицианович Ходасевич (по-польски Chodasiewicz,
род. 1886). Хотя техника его почти свободна от символистских влияний, общий дух его
поэзии значительно ближе к символизму, чем к более молодым школам, ибо он,
единственный из всех молодых поэтов – мистик. Первая его книга появилась в 1908 г., но
общее признание он получил только после публикации своих последних, уже
послереволюционных книг Путем зерна (1920) и Тяжелая лира (1923), которые являются
произведениями зрелого и уверенного искусства. Ходасевич мистический спиритуалист,
но в выражении своих интуитивных ощущений он иронист. Его поэзия есть выражение
иронического и трагического противоречия между свободой бессмертной души и ее
порабощенностью материей и необходимостью. Эта вечная тема выражена в его стихах с
четкостью и изяществом, несколько напоминающим остроумие древних времен.
Собственно, остроумие есть главная черта поэзии Ходасевича, и его мистические стихи
обычно заканчиваются колкой эпиграммой. Эта манера очень действенна – его стихи
доходят до самых несклонных к поэзии читателей. Он внезапно стал популярен в 1919–
1920 гг., когда после перенесенных нечеловеческих страданий русские интеллигенты
больше обычного были открыты соблазну мистических настроений. Но даже такой не-
мистик (и не-поэт) как Горький считает Ходасевича величайшим из ныне живущих
русских поэтов. И если судить поэзию по нормам XVIII века, то Горький прав, ибо
Ходасевич величайший из живущих мастер поэтического остроумия. Несмотря на его
мистические верования, он классицист и стиль его – мастерское воскрешение форм и
манер Золотого пушкинского века.
147
Промежуточная глава II
Вторая революция
1
Великая война не слишком затронула русскую литературу. Русская
интеллигенция реагировала на нее не так, как образованные классы Германии,
Англии, Франции и Италии. Множеству литераторов Германии, Франции,
Англии и Италии, которые воевали или погибли на фронтах, русская литература
может противопоставить только одно имя – Гумилева. Национальный
либерализм, который проповедовал Струве и его друзья, способствовал
поднятию воинственного духа в тылу, но за малым исключением никого не
послал на фронт. Войну вел класс кадровых военных и тех, кто был
традиционно связан с ним. Прямое влияние войны на русскую литературу стало
- Предыдущая
- 67/92
- Следующая
