История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 12
- Предыдущая
- 12/110
- Следующая
Игорь соколом полете, тогда Влур влъком потече, труся собою
студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня.
Хотя Слово о полку Игореве единственное в своем роде, оно все-
таки не настолько изолировано от всего остального, как показалось
на первый взгляд. Я уже указывал на некоторых его предшественниц
и на его прямое потомство. До нас дошли следы других фрагментов,
если и не находящихся от него в прямой зависимости, то в широком
смысле принадлежащих к той же школе. Один из них – маленький
фрагмент в честь волынского князя Романа (ум. 1205), вставленный в
Волынскую хронику (см. выше). Другой – фрагмент чуть больше ста
слов, названный Слово о погибели русской земли. Это, видимо, начало
длинной и сложной поэмы – плача о разрушении русской мощи
татарами.
Более значительно резко отличающееся от других по тематике
Слово Адама к Лазарю в аду. Никакой греческий его источник не
обнаружен; и хотя опасно a priori делать заключение о том, что тема
вполне оригинальна, в оригинальности формы сомневаться не
приходится. Когда оно написано – неизвестно. Украинские ученые
(Франко и Грушевский) отнесли его, руководствуясь не очень
четкими внутренними признаками, к XIII веку, и к юго-западу, но это
только предположения. Самые ранние списки его относятся, по-
видимому, к XV веку. В его стиле присутствует некоторая
родственность с Князем Игорем и другими киевскими текстами того
же семейства. Слово Адама тоже написано прозой. Но ритм его
близок не столько к киевским ораторам, сколько к книгам пророков
славянского Ветхого Завета. Тема поэмы – призыв Адама к Лазарю,
уже воскрешенному и готовому покинуть ад, вспомнить обо всех
праведниках Ветхого Завета. Тон и стиль этой поэмы лучше всего
передается следующим отрывком:
Господи, если я согрешил больше всех людей, то по делам моим
воздай мне эту муку, я не жалуюсь, Господи, но пожалей меня.
Господи, я ведь по твоему образу сотворен, а не дьяволом рогатым,
меня мучит злая моя вина; я в законе живу, а твою Божественную
заповедь переступил. А это твой, Господи, первый патриарх Авраам,
а твой друг, ради тебя хотел заколоть сына своего Исаака
возлюбленного, и ты сказал ему, Господи – тобою, Авраам,
благословятся все колена земные, и тут он в аду мучается и тяжко
вздыхает. И Ной праведный избавлен был Тобою от лютого
потопа, – от Ада не можешь ли его избавить, разве согрешили они
как я? <…> А это великий в пророках Иоанн Предтеча, креститель
Господень... в пустыне воспитался от юности, ел мед чудный и от
Ирода поруган был, на чем? Господь? он согрешил и здесь с нами в
аде мучится?
Моление заканчивается спуском в ад и освобождением всех
праведных патриархов. Но в вопрошаниях Адама есть некий «дух
Иова», редкий в древнерусских текстах. Могучее красноречие поэмы
глубоко повлияло на поэмы в прозе Ремизова, писателя, насквозь
проникшегося формой и духом старых русских апокрифов.
7. МЕЖДУ КИЕВОМ И МОСКВОЙ
В 1238–1240 гг. татары, как всегда называются монголы в
русских источниках, пронеслись через Россию, покорили всю ее
восточную часть и разрушили Киев. Не считая короткого периода,
когда киевская традиция продолжалась в Галицком княжестве,
русская цивилизация выжила только на севере и на востоке.
Центрами ее стал великий торговый город Новгород и княжества на
Верхней Волге, одному из которых, Москве, в конце концов удалось
объединить нацию.
Если мы будем рассматривать только литературу, то период от
татарского нашествия до объединения Руси Иваном III Московским
может быть назван Темным периодом. Литература этого времени –
либо более или менее обедненные воспоминания о киевских
традициях, либо лишенное всякой оригинальности подражание
южнославянским образцам. Однако тут более чем когда-либо
необходимо помнить, что литература не есть истинное мерило
древнерусской культуры. XIV и XV столетия, для литературы бывшие
«темным периодом», были в то же время «золотым веком» для
русской религиозной живописи. Нигде так отчетливо не выразился
конкретно-эстетический, а не интеллектуальный характер
древнерусской цивилизации, как в Новгороде. Богатый город, в
течение трех веков бывший источником снабжения всей Европы
мехами и другими северными товарами, управлялся любившей
искусство купеческой аристократией, которой удалось сделать из
своего города нечто вроде русской Венеции. Но, как и Венеция,
Новгород, хотя и породивший великое искусство, не имел
литературы, о которой стоило бы говорить. Новогородские летописи,
хотя и замечательные своей полной свободой от не имеющей
отношения к делу болтовни и строгой деловитостью, не являются
литературой. Цивилизация Новгорода есть, вероятно, самое
характерное выражение Древней Руси, и то обстоятельство, что он не
создал литературы, чрезвычайно знаменательно.
Страна, управляемая князьями из Суздальского дома
(теперешние губернии Московская, Владимирская, Костромская,
Ярославская, Тверская и область у Белого моря), хотя и уступавшая
Новгороду в культурном и экономическом отношении, в течение
«темного периода» создала больше интересной литературы, чем ее
богатый сосед. Летописи и отдельные «воинские повести», связанные
с татарским нашествием, довольно интересны. Житие св. Александра
(ум. 1263) ( Повесть о житии Александра Невского), русского борца
против латинского Запада, особенно замечательно среди «воинских
повестей» и оставило глубокий след в национальной памяти.
Еще интереснее «воинские повести», рассказывающие про
победу на Куликовом поле. Это Сказание о Мамаевом побоище
(Мамай – визирь, командовавший татарами), написанное в начале
XV в. священником Софронием, или Софонием (написание меняется)
Рязанским, – и Задонщина, написанная тоже в XV веке, но позже.
С художественной точки зрения Сказание о Мамаевом побоище выше.
Стиль его расцвечен поэзией и риторикой, но по конструкции это
чисто повествовательная вещь. Интересна она, не говоря уже о
важности темы, умением автора создавать поэтическую атмосферу и
его осторожным и умелым использованием реминисценций из Слова
о полку Игореве. Хотя Сказание и не достигает художественного
уровня
Слова, оно обладает несомненными поэтическими
достоинствами, инекоторые места из него запечатлелись в русском
воображении, – например, эпизод, когда князь Димитрий и его
боярин Боброк Волынский выезжают в открытую степь и
прислушиваются к таинственным звукам ночи, в которых они
прочитывают указания на грядущий день. В Задонщине еще больше
реминисценций из Игоря, но они собраны и пересказаны так
механично и неразумно, что все выглядит как пародия.
К концу этого периода в России возник новый стиль, занесенный
множеством духовных лиц из Сербии и Болгарии, появившихся здесь
после завоевания этих стран турками. Самым выдающимся из них
был митрополит Московский Киприан (ум. 1406). Первым русским
книжником, прибегшим к новому стилю, был Епифаний Премудрый,
инок Троице-Сергиева монастыря, ученик св. Сергия. Новый стиль
нашел свое выражение главным образом в агиографических
сочинениях. Для него характерно полное пренебрежение к
конкретным деталям и традиционная трактовка темы.
Индивидуальное было сведено к типическому до такой степени, что
- Предыдущая
- 12/110
- Следующая
