Последний коршун - Полетаев Самуил Ефимович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/17
- Следующая
«Догоняю!»— ревел грузовик.
«Не догонишь!» — кричал тепловоз.
Наперегонки неслись и степь, и стога, и комбайны, а солнце прыгало по облакам, как через скакалку. А земля прогибалась под колёсами и грохотала.
Но вот дорога вильнула в сторону, поезд скрылся за складскими строениями, только слышался равномерный перестук железных колёс. А потом бок о бок, грузовик и поезд, влетели на станцию и плавно подкатили к платформе.
Мальчики кубарем скатились с машины и побежали вдоль состава. Из вагона, пошатываясь, вышла бабушка, держа в руках молочную бутылку. Из-за неё-то она и не успела сойти. Уткнувшись в отцов комбинезон, она расплакалась. Отец осторожно гладил её по плечу.
Лёнька стоял в стороне и терпеливо ждал, пока она успокоится. Он был уже опытным путешественником и многое узнал — и дождь, и ветер, и солнце, и степь. Бабушка с её страхами и ненужной бутылкой казалась такой маленькой и беззащитной. Что бы с ней случилось — и вправду пропала бы! — кабы не он да Павлик, его новый дружок.
Кузя ниоткуда
По пятницам, как только начинало вечереть, ребята отправлялись к разъезду — встречать своих отцов. Те работали в районном центре и возвращались домой на выходные дни. Вот и сегодня, собравшись в путь, сбились в команду, пересчитались — все на месте, а Нюрки нет!
— Где же она?
Нюркина изба — крайняя. Подошли к ней, смотрят — на старой яблоне Кузя сидит. Упёрся ногами в нижнюю ветку и глядит в алюминиевую трубку, как в подзорную трубу. Вот это да!
— Ты кого это, Кузя, выглядываешь?
— Папку! Кого же ещё!
— Так папка твой ещё не приехал. Мы аккурат идём за ним. А где Нюрка, не знаешь?
— У мамки на ферме, где же ещё! Я заместо неё с вами пойду, — сказал Кузя, слез на землю и бережно уложил трубку за пазуху.
Маленький ты ещё — потеряешься.
— Не потеряюсь, — пообещал он. — Я буду идти в самой серёдке.
— А как речку-то перейдёшь? Там кладка склизкая, упадёшь ещё. Плавать-то хоть по-лягушачьи умеешь?
Плавать Кузя не умел ни по-лягушачьи, ни по-собачьи.
— Ну тогда я вас у речки обожду.
— Один останешься, а тебя волк слопает.
— А я его палкой…
— Э, глупый ты ещё!
— И совсем не глупый. Мне пять лет уже. Сам папка сказал: приходи встречать.
Тут, откуда ни возьмись, Нюрка! Нарядная вся, в цветастом платочке, с мамкиной брошкой на кофте. Узнала, о чём разговор, накинулась на Кузю:
— Ах ты, брехун! И про ферму и про папку набрехал! Когда это он тебя звал?
Затолкала Кузю в избу, закрыла дверь на щеколду и с ребятами — в путь!
— Ладно, ещё посмотрим! — громко погрозился Кузя в окно.
Он достал из шкафа свою почти новенькую фуражку с лаковым козырьком, надел её и вылез в окно. Постоял немного, глядя на уходящих ребят, и пошёл за ними — сперва вразвалочку, потом всё быстрее. В крайнем случае убежит, решил он. Ребята оглядывались на него, но не узнавали. Кузя сразу смекнул: из-за фуражки! Отец подарил её Кузе на день рождения, приколол к ней значок и сказал: «Теперь ты железнодорожник!» А железнодорожника небось не прогонят!
На косогоре ребята сбились в кучку и о чём-то стали совещаться. Кузя осмелел, поправил фуражку и догнал их.
— Это кто же такой?
— Ой, Кузя, ты, что ли? А мы тебя и не узнали.
— Ишь ты, фуражка какая знатная!
Нюрка потрепала его по щеке, сняла с него фуражку и примерила поверх платочка. «Не иначе поносить захотела, — подумал Кузя, — хотя она никакой не железнодорожник, как мы с батей».
— Поноси немного, а потом отдашь, — разрешил Кузя.
— Вот спасибо! — обрадовалась Нюрка и подкинула фуражку вверх.
Фуражка вспорхнула, как птица, упала, но Нюрка снова её вверх, и так до тех пор, пока та не зацепилась за ветку берёзы.
— Мотай отсюда скорее, а то мамка заругается! — крикнула Нюрка и толкнула его. — Обратно пойдём — принесём твою фуражку.
Ребята посмеялись и побежали дальше, а Кузя остался стоять под берёзой и ждал: может, фуражка сама упадёт? Но фуражка не падала. Тогда он обхватил берёзу и стал раскачивать её. Фуражка ещё прочнее вцепилась. Что же делать? Кузя стал карабкаться вверх по дереву, добрался до нижней ветки и склонился вместе с берёзой чуть не до самой земли. Ещё сломается, подумал он и слез с неё.
— Ничо! Никуда не улетит! — сказал он про фуражку и побежал к лесу, где скрылись ребята.
В лесу было темно, и Кузе стало страшно. Он хотел было покричать Нюрку, но вдруг из низины наплыли голоса:
— Васька, сюда, говорю!
— Там глыбота!
— А я пойду по кладке!
— Гляди, оскользнёшься!
Пока Кузя добежал до речки, ребячьи голоса перебрались на другой берег, поднялись на горку, спустились вниз и затихли. Кузя достал из-за пазухи свою подзорную алюминиевую трубку, покрутил её перед глазами и так и этак — никого не видать!
— Нюрка-а-а! Ню-ю-юр! — покричал он.
Но речка проглотила его слова. После недавних дождей она торопилась и бурно шелестела о мостик из тонких осинок. Кузя спрятал трубку, ступил в воду и тут же подался обратно. И снова покричал. Но из-за шума сам себя не расслышал. Чем больше он топтался на берегу, тем сильнее сердилась речка, словно только и ждала, когда он оступится, чтобы утянуть его на дно.
— А ничо! — сказал вслух Кузя, — Я их здесь покараулю!
Сказал и успокоился. И перестал бояться речки. Теперь это была уже не грозная река, а прозрачный ручей с цветными камешками на дне. Кузя бесстрашно ступил на мостик — шаг, ещё шаг — и перебрался на другой берег. А дальше дорога сама побежала навстречу, лес расступился, открылось поле, а из-за бугра вдруг выскочил железнодорожный разъезд.
Кузя увидел Нюрку и остальных ребят, но подобрался к разъезду с другой стороны. Он остановился на краю насыпи — место хорошее, безопасное и далеко видать.
— Третий вагон здесь остановится!
— Нет, здесь!
— А мой папка с диспетчером приятель!
— А мой сцепщик на горке, его сам начальник знает. У него медаль почётная есть.
— А у моего орден, а я и то не хвастаюсь!
Ребята стали спорить, кто важнее да кто главнее, и так получалось, что и сцепщик, и слесарь, и смазчик — каждый из них и есть самый важный человек на железной дороге. Только Кузя не был согласен. Самый главный человек на железной дороге — его папанька, потому что он не смазчик, не сцепщик, а железнодорожник. И его сам машинист дядя Ваня знает, за руку здоровается, а машинист важнее всяких начальников.
— Идёт!
— Идёт!
Вдали засверкала звёздочка. Она плыла к разъезду, разбрызгивая искры, а потом разделилась на два пугающих огненных глаза. И сразу же застучали рельсы: стук-перестук! Стук-перестук! Поезд заскрипел тормозами и остановился, окатив светом из окон замерших ребят.
— Димка, сынок!
— Па, где ты?
— А ну лови!
— Петька, вылазь, всего минуту стоит!
Сбивая друг друга, метались ребята. Мимо промелькнула Нюрка. Дядя Ваня — машинист помахал из тепловоза рукой. Окошки вагонов опять заскользили мимо, сливаясь в светящуюся дорожку. Кузя упирался в дрожащую землю изо всех сил. Он боялся сорваться и улететь, как летели вслед поезду пустые коробки, окурки и бумажные клочки. Но как ни старался, всё же не удержался на ногах — его подхватило ветром, подняло к небу, выше будки и леса. Всё у него захолодело внутри, он закрыл глаза от страха. А когда открыл, то увидел себя на руках у отца.
— А Нюрка где?
— Вона бегает.
— Заблудилась, что ли?
— Папка! — плакала Нюрка, оглядываясь по сторонам, — Папочка!
Отец посадил Кузю на плечи, взял в руки чемодан и сумку, и вместе пошагали они по шпалам к Нюрке, голосившей на весь разъезд. Близко подошли совсем, а она не узнаёт.
— Чего ревёшь? — крикнул сверху Кузя, — Вона где надо было ждать, а ты где встала?
- Предыдущая
- 2/17
- Следующая
