Умри, ведьма! - Первушина Елена Владимировна - Страница 32

И когда Радка скрылась за дверью, Мильда бросила шеламке через плечо:

— Держи себя так, будто тебе до смерти хочется, но дашь, только если посватается.

— Выхухоль! — сказал Карстен, когда ему представили отмытую и принаряженную шеламку. — Женщины моего рода были подобны первым весенним цветам на солнечном склоне холма, а ты… выхухоль.

И рявкнул:

— А ну встань ровно, ведьма, не кособочься!

Десси в парадном платье и вправду смотрелась «не так чтобы очень». Жесткая, расшитая золотом ткань отставала от ее спины на добрых пол-ладони, в плечах платье было беспощадно узко и трещало, несмотря на шнуровку у рукавов, шлейф вздернулся вверх, образовав подобие горба на пояснице, а потайная подушечка, придававшая многообещающую округлость животу, сползла на самые бедра. Кроме того, даже Мильдины притирания не смогли смягчить кожу шеламки и свести многолетний загар.

Они беседовали в Зале Арфистки — шестиугольной комнате с возвышением, где обычно принимала гостей маркграфиня. Сейчас на возвышении жалкой пародией на прежнее великолепие стояли Десси с сестрой и княжья нянька. Карстен в раздражении мерил комнату шагами, отпинывая подсыхающий тростник, которым был усыпан пол. Рейнхард сидел в оконном проеме и покусывал кулак, переживая за судьбу собственной затеи. Росписи на стенах — изящные большеглазые музыкантши и легконогие плясуньи в охряных и темно-красных струящихся одеждах — окончательно убеждали Десси в том, что по сравнению с благороднорожденными дамами она — именно выхухоль и ничто иное. С тем, что затея потерпела полный крах, вынуждены были согласиться все.

— Нарядили корову в боевое седло, — проворчала разочарованно Мильда.

Радка сказать ничего не осмелилась, лишь вздохнула и поджала губы.

И лишь Рейнхард не сдавался.

— Ну ладно, платья носить ты не умеешь, — обратился он к шеламке. — Но колдовать-то еще не разучилась? Глаза-то гостям отвести сможешь, будто ты этот самый весенний цветок и есть?

— Колдовать опасно, — отозвалась Десси и, увидев изумленно взлетевшие Рейнхардовы брови, пояснила: — Ты же помнишь, что с этим замком получилось. На каждого колдуна потом другой колдун находится. А про наш замок уже слухов пошло — в подол не соберешь. Ясно, что чужане без своего колдуна сюда не сунутся, а уж он рано или поздно обман почует.

— И что же тогда? — быстро спросил Рейнхард.

Он догадывался, что шеламка никогда не решилась бы выставить себя на посмешище перед Карстеном, если бы не держала что-то в уме.

— Значит, надо, чтобы все было без обмана. Вспомнила я тут один фокус… Скажи, доменос, в вашем роду женщины молодыми умирали?..

Склеп, как и заведено, располагался в подземелье замка, рядом с винным погребом, угольным подвалом и старой гардеробной.

— Неплохо покойнички устроились! — решил Дудочник, когда они с Десси обследовали подземелье. — Погреться, одежду сменить, винца хлебнуть…

Во времена Большой Уборки до склепа ни у кого руки не дошли, да, впрочем, там и грязи особой не было: если какая пыль туда попадала, ее смывала вода, по капле оседавшая на так и не отогревшихся с прошлой зимы стенах. Холод, сырость и запах нежилого дома.

Склеп был невысок — посередине потолок лишь чуть выше роста среднего человека, а в боковые крипты можно было заглянуть, только присев не корточки. И невелик — в нем помещалось не более двух дюжин каменных гробниц, напоминавших Десси гусятницы. На крышках гробниц лежали, уставив невидящие глаза в потолок, каменные изваяния их владельцев — кто с оружием, кто с лютней, кто с беркутом на плече, кто с любимой собачкой у ног. Когда приходило время потесниться и принять в это молчаливое общество нового собрата, старейший прах замуровывали в стену, а в освободившуюся гробницу ложился новый граф ди Луна. Погребальную нишу в стене закрывали барельефом, и сейчас со всех сторон на вошедших смотрели мужские, женские и детские лица, исполненные не слишком искусно, но от этого не менее выразительные.

Карстен долго бродил по склепу и инспектировал родственников при свете чадящего факела. Наконец он нашел желанную могилу и подозвал Десси и остальных.

— Вот, — представил он покойницу, — Энвер ди Луна, моя тетка по отцу. Умерла семнадцати лет от роду или около того.

— А от чего померла? — Радка прониклась к покойнице таким сочувствием, что посмела задать вопрос господину маркграфу, перед которым в обычной жизни отчаянно трусила.

— Не знаю, — рассеянно отвечал Карстен. — Это же лет тридцать назад было, если не больше. Кажется, матушка говорила: «от тоски».

— От скуки, — буркнул Рейнхард и тут же заработал от брата подзатыльник.

— А что?! — тут же принялся оправдываться юный неслух. — Вон отец тоже всегда говорил: «Девке любая блажь прийти может, хоть Энвер нашу вспомни», — и ловко увернулся от второй затрещины.

Десси, не слушая перепалку братьев, рассматривала каменную графиню. Действительно молодая и, вероятно, миловидная — резчик даже не стал надевать ей на голову покрывало, а на пальцы колец, но любовно выточил каждую прядь пышных кос, каждый точеный пальчик и чуть удлиненные запястья. Лицо же изваяния основательно разъела вода, и догадаться, каким оно было прежде, оказалось невозможно. Ну да ладно, нам с лица воды не пить!

Десси положила ладони на грудь каменной девушки и прислушалась. И едва не отпрянула от неожиданности. В этой гробнице не было ни покоя, ни пустоты нежилого дома. Нет! Напротив, сквозь руки шеламки хлынули такая тоска и такой гнев, каких живой человек и впрямь мог не выдержать. Энвер не ушла за Меч Шелама, она была здесь — это Десси чуяла так же ясно, как чуешь запах человека, лежащего с тобой в одной постели. Энвер была здесь, и ей это очень не нравилось.

— Ну-ка, сходите за ломом, откроем крышку! Тут что-то не так! — распорядилась Десси.

Карстен удивился, но повиновался.

Вдвоем с Рейнхардом они сдвинули, а потом и вовсе отвалили тяжелую каменную крышку. И тут Мильда в ужасе прикрыла рот ладонью и схватилась за шипастый солнечный талисман Рейнхарда. Карстен негромко выругался. А Радка спрятала лицо в Дессиной юбке.

Они ожидали увидеть в гробу кучку костей да скалящийся череп. Вместо этого там лежала юная дева в голубом парчовом платье и белой мантии. Ее светлые, перевитые серебряными нитями и алыми лентами косы больше всего испугали Радку. Они казались совсем живыми.

Десси, однако, осталась невозмутимой, и Радка рискнула оторваться от ее юбки и еще раз взглянула на покойницу.

Нет, девушка не казалась спящей — она выглядела именно мертвой. Ее закрытые глаза ввалились, нос и скулы заострились, кожа на руках была сморщенной и сухой, как у старухи. Но невозможно было поверить, что ее похоронили не сегодня поутру, а тридцать лет назад.

— Что это, ведьма? — спросил Карстен. — Чудо? Колдовство?

Десси покачала головой:

— Она умерла не по своей воле. И умерла неспокойной. Ее держит здесь какая-то нужда, и она не хочет уходить.

— Похоже, мой замок — гостиница для мертвых неупокоившихся девиц. Со следующей я возьму плату, — мрачно сострил Карстен.

Десси между тем дотронулась пальцами до лба покойницы (как будто касаешься воска), потом скользнула рукой по ее груди, ощупала пояс, надеясь отыскать какой-нибудь знак (лучше всего записку), который помог бы ей разрешить загадку. И нащупала…

— Ну-ка, выйдите все! — велела она. — Мильда только пусть останется.

— Радка, Рейн, выйдите! — распорядился Карстен. — Я остаюсь.

Ребята взглянули на Десси, но спорить не стали.

Десси отстегнула дорогую пряжку, скрепляющую пояс, и без стеснения задрала юбку Энвер. Мильда и молодой граф увидели, что живот девушки разрезан от пупка до самого лона.

Мильда вновь ухватилась за браслет, на сей раз на запястье Карстена, и он не стал отнимать руку.

— В задницу всех! — пробормотал он себе под нос. — В задницу всех!