Умри, ведьма! - Первушина Елена Владимировна - Страница 13

— Здесь что прежде было? — спросила она.

— Хутор какой-то… — отозвалась Десси. — Вот здесь — дома остатки, тут вроде погреб был, на том холме, видишь, ступенями — огород был.

— А почему отсюда люди ушли?

— А я знаю? Только теперь тут — Дом Голосов. Место такое, откуда весь лес слышен. Вот я и хочу узнать, где что творится. Ты наверху посидишь или голоса слушать будешь?

— Буду, — храбро сказала Радка.

— Ладно, тогда спускайся вниз и ложись.

— Глаза надо закрыть?

— Рот закрой. А с глазами делай что хочешь.

Десси растянулась на траве, глядя в золотое закатное небо. Рядом примостилась сестренка.

Поначалу Радка не слышала ничего — только ветер гудел в траве. Потом различила, как, тихонько причмокивая, лижет берег река. Потом лес, потревоженный вечерним ветром, протяжный хвойный гул, разноголосая болтовня листьев, перестук сбитых наземь дождевых капель, скрип поваленной сосны — она уже не первый год все не могла умереть, падала, цеплялась за своих соседок и кричала в ужасе всякий раз, когда ветер пытался подправить дело — уложить ее на мох, в дурманную и беспамятную болотную сырость.

Потом холм обступили иные звуки: испуганный свист маленьких крыльев, шорох беличьих коготков, сосредоточенное пыхтение крота, шелест иголок под муравьиными лапками.

А потом до холма добрался, дополз хриплый, сбивчивый голос флейты. Странный и неуместный в лесу, он взвизгивал, прерывался, но вновь упрямо начинал выговаривать все те же ноты, но так и не мог довести мелодию до конца.

Десси нахмурилась, потерла лоб, потом тихонько запела:

И Радка изумилась: песня была, несомненно, та самая, но сейчас слова говорили об одном, а музыка — совсем о другом.

Десси меж тем вскочила на ноги и велела:

— Собирайся.

— А что случилось?

— Там разберемся. Похоже, один… хм-м… человек влип в очень скверную историю и зовет на помощь.

— Нас?

— Кого придется. Пошли посмотрим, что там стряслось. Чтоб Дудочник помощи запросил… Н-да, дожили!

Десси торопилась — ей вовсе не хотелось бегать по лесу в темноте. Радка плелась сзади. Теперь они уходили от поймы реки, то и дело огибая болотца с торчащими из желтой травы мертвыми остовами берез, шагали по кочкам, раздвигая сухую осоку, пробирались сквозь заросли ольховника. Радка глотала слезы. Хоть им и не встретилось пока ни одно чудище, лес все равно был ужасен — безликий, безымянный, пустой. Он заманивал, заводил их все глубже, и Радка уже не верила, что когда-нибудь выберется отсюда.

Десси, как и полагается ведьме, почуяла ее страх и спросила, не оборачиваясь:

— Ну что, хочешь в город?

— Угу.

— Вот, давно бы так-то. Ладно, теперь жди до завтра. Утром выведу на дорогу.

Радка не знала, верить сестре или нет.

Солнечный свет оставался лишь на вершинах деревьев, когда Десси с Радкой добрались до четырех невысоких холмов, стоящих в густом ельнике. Потом ночь выплеснулась из-под корней, затопила лес, и ближний холм беззвучно прорезала широкая черная трещина, а Радка вновь услышала невнятный голос флейты. На звук они и пошли. У самого входа в холм Десси сняла с пояса нож и воткнула лезвием в землю, после чего, не колеблясь, нырнула в черный проем. Радка — за ней.

— Ты пауков не боишься? — спросила вдруг Десси.

— Нет, а что?

— Сыклюк.

— Что?

Забрезжил голубоватый свет, и Радка отчаянно взвизгнула. Пауков она действительно не боялась. Пауков, а не восьминогих тварей размером с ладонь, с синими фонариками на спине.

Впрочем, страх мгновенно прошел — слишком удивительным было все вокруг: зеленые занавеси, расшитые мерцающими золотыми крапинками ковры с диковинными цветами, игрушечные тарелочки, кубки, медные котелки, в беспорядке разбросанные по полу маленькие, сплошь покрытые резьбой скамейки и кресла, тонкие, как паутинка, разноцветные плащи, втоптанные в пол. И повсюду — какие-то синие лужицы, будто крошечные озерца.

— Н-да, дожили, — вздохнула Десси. — Это что ж получается, кто-то на Холм напал и всех Добрых Хозяев перебил? Хоть глазам своим не верь!

Во втором зале они нашли тот же разгром. Только стол и переломанные скамьи были побольше — обычных человеческих размеров. От дверей к стене тянулась неровная бурая полоса. Десси опустилась на корточки, заглянула под стол. Ничего. Но тут Радка снова «порхнула» — взвизгнула, отпрыгнула назад, едва не уронив сестрицу лицом на пол.

— Сдурела? — грозно спросила Десси.

— Там…

Одна из занавесей внизу, у самого пола, едва заметно шевелилась.

Десси раскидала поломанную мебель. Отдернула зеленый шелк.

За занавесью в темной луже лежал человек. Десси перевернула его на спину. Он упал мягко, как тряпичная кукла.

— Доигрался, Дудочник, — сказала Десси мрачно.

Радка подошла поближе. Сперва ей показалось, что раненый — ее однолеток. По росту, по сложению выходило так. Потом увидела, что руки у него старые, жилистые, кожа вся в складках. С левой ладони скатилась и застучала по полу маленькая черная дудка. От куртки и рубахи остались кровавые лохмотья, живот был располосован накрест, и от раны пахло как от давно не чищенного коровника.

— Ох, задница шеламская, и давно ты тут лежишь? — проворчала Десси.

И словно в ответ на ее слова раненый сощурился и медленно открыл глаза. И тут Радке вовсе стало тошно от страха. Глаза были желтые, звериные.

— Же-е-ен-щи-на, — выдохнул он с усилием, но лицо даже не перекосилось. — Тебя… только… не… хватало… Найди… мужчин… кого… нибудь… Пусть… добьют…

— Обождешь, — сердито ответила Десси. — Добить я тебя сама добью. Если надо будет. Обожди пока. Ты всерьез решил уйти, Дудочник?

— Отступи… — попросил раненый. — На… шаг… отступи… Лица… не… вижу.

— Дионисия я. Ведьма из Гертова Городка. Посмертница Клаймова. Не помнишь небось?

— А… Рыжая… привет. Ты… то… здесь… что?

— Обожди, — повторила Десси. — Не морочь голову. Ты мне вот что скажи: ты умирать сейчас хочешь или на потом отложишь?

— Нет… если… можешь… сейчас… не… хочу. У… меня… опять… сорвалось… все.

— Ладно, лежи тихонько. — Десси обернулась к Радке. — А крови ты не боишься?

— Нет… не очень.

— Ладно. Тогда возьми у этих бегунков фонарь и посвети мне. А то они больно мельтешат.

Радка с опаской шагнула к пауку, но тот покорно замер и позволил снять со спины фонарик. Радка вернулась к Десси. На живот Дудочника она по-прежнему пыталась не смотреть.

Десси сжала правую руку в кулак, потом раскрыла, и на ее ладони заплясал язычок бурого пламени. Десси подула на него, покрутила между пальцев, скатала в шарик.

Потом сняла пояс, протянула Дудочнику и велела:

— Закуси-ка. Сам знаешь, сейчас и тебе больно будет.

И, крепко зажав коленями его ноги, пустила шарик гулять по вспоротому животу.

Сразу же запахло свежей кровью. Будто в давно не чищенном коровнике резали поросенка.

Дудочник помянул недоученных костоправов и каких-то еще врачей-убийц и кровавых маньячек.

Десси и бровью не повела — так и катала шарик по животу, что-то напевая под нос. Радка сунулась послушать заклинание — любопытно ведь! — но услыхала только старую-престарую песенку про пьяного мельника:

Там, где прошелся шарик, сами собой отваливались присохшие кровавые струпья, кожа розовела. Набухала, на краях ран выступала кровавая роса, а сами края тянулись друг к другу, как губы влюбленных.