Сэр Евгений [СИ] - Тюрин Виктор Иванович - Страница 70

Хотя мне было наплевать на происходящее, я все же поинтересовался:

- Город же взят. Им как крысам по щелям прятаться нужно, а не геройство проявлять!

Тот поглядел на меня недоуменным взглядом, потом словно что-то прояснилось в его лице, и он спросил:

- Ты, наверно, недавно пролив переплыл?

- Точно. Четыре месяца назад.

- Клянусь святыми апостолами! Так ты… - он явно хотел сказать что-то остроумное на мой счет, но, встретив мой далеко недружелюбный взгляд, осекся и коротко объяснил. - За баррикадами горожан - две церкви, где они собрали своих баб! Там же и их золотишко!

Коротко кивнул головой, дескать, понял, а сам подумал: - Пошли вы все на…!'.

Уточнив направление на городские ворота, только собрался идти, как раздался звук труб. Солдаты тут же бросились вперед, вытекая из узкой улочки и тут же разливаясь широким потоком, а еще несколько секунд спустя до меня донеслись звуки боя. И я, только что собиравшийся свернуть на соседнюю улочку, неожиданно для себя двинулся на звук сражения. Завернув за угол, я оказался на городской площади. Англичане бежали, падали, ползли и умирали под градом стрел и арбалетных болтов, и все же продолжали неустрашимо рваться к цепи баррикад, расположенных на противоположном конце площади. У позиции горожан было преимущество - открытое пространство перед ними, которые арбалетчики умело использовали. Французские стрелки собрали первый урожай, но уже новые ряды атакующих бежали по площади, перепрыгивая через трупы своих товарищей, утыканных арбалетными стрелами. Несмотря на потери, линии баррикад сумело достичь не менее пяти десятков британских солдат, где их встретило колющее оружие - пики и алебарды, а на тех, кто с ходу сумел прорваться сквозь частокол копий, обрушились топоры и мечи французов. Как только первые солдаты достигли линии баррикад, английские лучники, закинув луки за спину, присоединились к лавине атакующих, держа в руке меч или топор. Я видел как один из латников, сумев дотянуться алебардой до стоявшего за баррикадой горожанина с пикой, заставив того заорать от боли и отпрянуть, тем самым, дав возможность взобрался на одну из телег, представлявших основу баррикад. Срубив наконечник другого копья, направленного ему в грудь, он обрушил лезвие алебарды на голову его владельца. В следующую секунду ему в бок ударила пика, но англичанин каким-то чудом сумел удержаться и продолжал сыпать проклятиями и рубить алебардой, пока арбалетная стрела не ударила его в лицо. Судорога пронизала все его тело, после чего тот рухнул поперек баррикады. Судя по окаменевшим лицам горожан, перед ними уже не стоял вопрос жить или умереть, сейчас они хотели только одного, как можно больше забрать с собой на тот свет проклятых англичан. Они рубили, кололи, а, потеряв оружие, душили, а то рвали зубами ненавистного врага. Тут я заметил, что боевой азарт островитян постепенно выдохся, а французы продолжали драться так же неистово, словно только что вступили в бой. Не знаю, чем бы закончился штурм, если бы с соседней улицы, с криками, не хлынула новая волна лучников и копейщиков. Графские копейщики, остановились только на несколько секунд, чтобы пропустить вперед юрких лучников, которые послали тучу стрел в сторону баррикад, а затем, выставив пики, плотной массой бросились вперед, с кличем:

- Святой Георгий!!

Десятка полтора солдат еще на бегу погибло от арбалетных стрел, зато оставшиеся в живых, прорвавшись к баррикаде, с ходу накинулись на защитников города. Французы чуть ли не в исступлении кололи англичан пиками, рубили мечами и били булавами. Спустя несколько минут первый ряд атакующих был уничтожен, после чего под удары горожан попал второй ряд, но все же не смотря на потери, англичане то там, то здесь сумели проскользнуть меж ударами копий. Высокий лучник с топором на длинной рукояти сумел добраться до гребня баррикады, а затем опускать свое увесистое оружие на голову какого-то француза с лентой на шлеме, правда, в следующую секунду получил удар копьем в грудь, сбросивший его с баррикады. Другой лучник с мечом в руке только успел взобраться на перевернутую телегу, как получил в живот арбалетную стрелу. Но упал не назад, а вперед на головы горожан, дико крича и хватаясь за живот. Правда, кричал недолго. В его беззащитное тело тут же вонзились две пики. Но потери несли не только англичане, но и французы, несмотря на их доблестное сопротивление. То один, то другой падали защитники города, изрубленные мечами и топорами или проткнутые копьями. Я видел, как один француз дико визжал на одной ноте, когда клинок перерубил ему руку и вошел в туловище. За ним упал с разрубленным черепом другой защитник баррикады, потом третий… И вот в пробитую брешь ворвались, расширяющимся потоком, озверевшие от крови, английские солдаты. Островитян охватило самое настоящее безумие; они рубили и кололи, не глядя на поднятые руки и мольбы о пощаде, пытаясь быстрее добраться до вожделенных богатств. Вскоре площадь и баррикады были завалены мертвыми телами. Кровь была везде: на камне, на дереве, на железе. Даже воздух, казалось, имел привкус крови. Наконец наступил миг, когда горожане, сломленные и устрашенные, дрогнули, а еще через несколько минут, отступление превратилось в паническое бегство.

Развернувшись, я медленно пошел обратно. Меня не мутило, хотя я только что стал свидетелем кровавой бойни, от которой человек двадцать первого века запросто рухнул в обморок. Просто стало противно в душе и пусто в голове. Мир, вокруг меня, в одно мгновение обесцветился, став неуютным и серым. Вернувшись назад, я пошел тем направлением, что указал мне латник. Чем дальше я углублялся в городские улочки, двигаясь в направлении городских ворот, тем чаще слышал крики:

- Город наш!! Грабь!!

В след крикам трещали двери взламываемых домов. Где-то вдалеке раздался истеричный женский крик. Мимо меня пару раз пробегали солдаты с тюками за спиной. Скользнув по мне настороженным взглядом, они спешили дальше. Большинство домов, мимо которых я проходил, стояли уже с взломанными, распахнутыми настежь дверями. С одной улицы неслись крики: - Грегори, сюда!! Давай топор!! Ломай!! - с другой слышались звуки яростной ссоры, похоже, кто-то не поделил добычу. Брань и проклятия мешалась с криками боли и пьяными воплями.

Этот город был далеко не самым красивым городом Северной Франции, просто крупным перевалочным пунктом на перекрестке торговых путей, но и он не заслуживал такой участи. Но война есть война - теперь пришло его время. Ворвавшаяся дикая орда грязных, окровавленных солдат, нашли здесь все, о чем мечтали. Пришло время убийства, насилия и бессмысленных зверств. Всякий мужчина - француз был врагом, которого следовало зарубить, а женщину - изнасиловать. Людей резали, как свиней, их расстреливали из луков, как мишени, просто так, ради потехи. Но победителям хотелось не только крови и денег. Быть женщиной в Ла-Дарьене в этот день значило быть в аду. Пожаров было мало, так как солдаты предпочитали грабить дома, а не сжигать, но зверств было предостаточно. Мужчины умоляли не трогать их жен и дочерей, а потом были вынуждены смотреть, как тех насилуют. Многие женщины прятались, но солдаты, привыкшие находить тайники на чердаках и под лестницами, вскоре находили их. Женщин насиловали, а затем выволакивали на улицу, срывали с них одежду и гнали, как добычу. Я видел как жену торговца, очень толстую, голой запрягли в тележку и гоняли ее по главной улице, стегая кнутом. Около часа заставляли ее бегать солдаты, хохоча до слез над ее трясущимися складками жира, а когда наскучило, просто перерезали ей горло. Рыская в поисках добычи, солдаты нередко натыкались на пиво и вино. Напившись, становились от этого все безумнее, а зверства, творимые ими, все страшнее.

Вдруг отчаянно зазвонили колокола. По направлению, я определил, что колокольный звон шел от тех двух церквей, которые так отчаянно защищали горожане.

При этих звуках я передернул плечами, но не от холодного порыва ветра, а от нервного озноба, а затем ускорил шаг, чтобы как можно быстрее добраться до городских ворот. Только завернул за угол очередной улочки, как вдруг услышал пронзительный женский крик. Чувство жалости, которое как мне казалось, изжил в себе, неожиданно вырвалось, да с такой силой, что прежде чем начать думать, я уже начал действовать. Забыв про боль в избитом теле, я почти влетел в дом, откуда доносились звуки борьбы и женские крики. Внизу в помещение лавки никого не было - крики шли сверху, из жилых помещений. Взбежал по лестнице вверх. На последних ступенях лежал труп слуги с кухонным ножом в руке. На лице и груди - несколько колотых ран. Перескочив через него, оказался в большой комнате - гостиной. Среди распахнутых сундуков и выброшенного тряпья рылся лучник в легкой кожаной броне, а другой, с лицом, забрызганным кровью, прижимал кинжал к горлу миловидной женщины средних лет, стоявшей у стены, другой рукой он задирал на ней платье. В двух шагах от них, у перевернутого стула, лежало тело молоденькой девушки. Судя по всему, та была в обмороке. Лучник, до этого рывшийся в сундуке, резко развернулся ко мне. Его перекошенное злобой лицо не предвещало ничего хорошего, об этом же говорил сжимаемый в руке меч. Другой солдат, у которого даже борода слиплась от крови, повернув голову в мою сторону, зло зарычал: