Дорога Славы (сборник) - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 2

• Предыдущая
• 2/159
• Следующая

Я не мог разглядеть своей цели, но план мой был ясен: держаться зубами и ногтями ног и получить диплом инженера. Уклоняться от призыва и брака. После выпуска получить работу, дающую отсрочку от призыва. Копить деньги и получить диплом юриста в придачу — потому что еще раньше, в Хомстеде (Флорида), учитель мне объяснил, что, хоть инженеры и неплохо зарабатывают, деньги и чины идут юристам. То есть я собирался выбиться в люди, да, сэр! Стать вровень с героями Горацио Алджера. Я бы прямехоньким путем рванул сразу к юридической степени, если бы не тот факт, что в моем колледже не изучали юриспруденцию.

В конце сезона моего второго года обучения упор на футбол был снят.

Мы провели сезон “блестяще” — ни единой победы. Гордон “Блеск” (то есть я в спортивных корреспонденциях) стоял первым по ярдам и по очкам; тем не менее мы с тренером потеряли работу. Нет, я “подметал спортзал” до конца года по баскетболу, фехтованию и легкой атлетике, но шеф, который оплачивал их счета, не был заинтересован в баскетболисте ростом всего шесть футов один дюйм.[2] Я провел то лето, пиная ногами воздух и пытаясь подыскать себе дело где-нибудь в другом месте. В то лето мне и стукнуло 21, и, как результат, мои 35 в месяц тоже отпали. Вскоре после Дня Труда[3] я отошел на заранее подготовленные позиции, то есть позвонил в свой призывной участок.

Я рассчитывал оттрубить годик в военно-воздушных силах, потом поступить по конкурсу в Академию ВВС — стать астронавтом и получить знаменитость взамен богатства.

Что ж, не всем суждено стать астронавтами. В ВВС уже набрали свою квоту или что там еще. Я так быстренько очутился в армии, что едва успел собрать манатки.

Тут я вознамерился стать лучшим секретарем капеллана во всей армии; я позаботился о том, чтобы “печатание на машинке” было занесено в список моих умений. Если бы мне было позволено выразить свое мнение, я хотел бы отслужить свой срок в Форт-Карсоне, перепечатывая черновики набело и посещая вечернюю школу где-нибудь на стороне.

Мне не было позволено выразить свое мнение.

Вы бывали в Юго-Восточной Азии? Флорида после нее кажется пустыней. Куда ни ступишь, всюду хлюпает. Основной транспорт здесь — танки-амфибии. В чащах полно насекомых и еще туземцев, которые в тебя стреляют. Войной это не было, это не было даже “Действиями по Наведению Порядка”. Мы были “Военными Советниками”. Однако Военный Советник, дня четыре провалявшийся мертвым в такой жаре, воняет точно так же, как обыкновенный труп в войне настоящей.

Меня повысили в звании до капрала. Меня повышали в звании 7 раз.

До капрала.

У меня было неправильное мировоззрение. Так сказал мой ротный. Мой родитель был из морской пехоты, а отчим — из ВВС; моим единственным стремлением в армии когда-то было стать писарем при капеллане где-нибудь в Штатах. Мне не понравилась армия. Моему ротному командиру армия не нравилась тоже; он был старшим лейтенантом, не выслужившимся до капитана, и каждый раз, как он начинал хандрить, капрал Гордон терял свои лычки.

В последний раз я их потерял из-за того, что сказал ему, что пишу письмо своему конгрессмену на предмет выяснения вопроса, почему меня, единственного солдата в Юго-Восточной Азии, собираются уволить по старости, вместо того, чтобы отослать домой по истечении срока. Это его так разозлило, что он не только разжаловал меня, но и отправился в джунгли и стал героем, а потом стал мертвецом. Так я и получил этот шрам через свой сломанный нос, потому что я тоже проявил героизм и мог бы получить медаль “За заслуги”, если бы это кто-нибудь видел.

Пока я выздоравливал, меня решили отправить домой.

Майор Ян Хей где-то в “Войне за окончание войн” описал структуру военных организаций: вне зависимости от ТД[4] все военные бюрократии состоят из Отдела Внезапной Атаки, Отдела Грубой Шутки и Отдела Крестной Матери-Волшебницы. Большинством дел распоряжаются первые два, так как третий очень мал. Отдел Крестной-Волшебницы — это всего лишь одна пожилая женщина, служащая в Общей Службе 5 и обычно в отпуске по болезни.

Но когда она находится на рабочем месте, она иногда откладывает свое вязание, выбирает в списке одно из имен, проходящих через ее ведомство, и делает что-нибудь доброе. Вы видели, как меня с двух сторон пилили Отделы Внезапной Атаки и Грубой Шутки; на этот раз Отдел Крестной-Волшебницы выбрал рядового 1-го класса Гордона.

Следующий шаг был таков: узнав, что отправляюсь домой, как только подживет лицо (коричневый маленький брат не простерилизовал свой боло), я отправил заявку на демобилизацию в Висбаден, — где жила моя семья, вместо Калифорнии, где был дом лишь по документам. Я не критикую коричневого младшего брата; он вовсе не хотел, чтобы я поправлялся. Ему бы это удалось, если бы он не занялся приканчиванием моего ротного, и ему хватило бы времени хорошенько поработать со мной. Не стерилизовал свой нож-штык и я, но он не жаловался, он просто вздохнул и распался надвое, как кукла, набитая опилками. Я чувствовал к нему благодарность; он не только подтасовал карты так, чтобы я выбрался из армии, он еще и подал мне грандиозную идею. Он и военврач нашей палаты.

Военврач сказал:

— Ты скоро поправишься, сынок. Но шрам у тебя останется, как у студента из Гейдельберга.

Что заставило меня задуматься — без диплома найти подходящую работу невозможно, как невозможно стать штукатуром, не будучи сыном или племянником кого-нибудь из профсоюза штукатуров. Но ведь дипломы бывают разные. Сэр Исаак Ньютон с дипломом такого провинциального колледжа, как мой, был бы на побегушках у Джо Криворукого — если бы у Джо был диплом европейского университета.

Почему бы не Гейдельберг? Я намеревался выдоить мое солдатское пособие; у меня уже это было на уме, когда я в тот раз поторопился позвонить в призывной участок.

По сведениям моей матери, в Германии все было дешевле. Может, я смог бы растянуть эти пособия вплоть до докторской степени. Herr Doktor Гордон mit шрамы на der лицо,[5] да еще из Гейдельберга! Это принесло бы тысчонки три лишних в год от любой ракетной компании.

Черт, я бы подрался пару раз на студенческих дуэлях и прибавил бы настоящие гейдельбергские шрамы в дополнение к своему красавчику. Фехтование было видом спорта, который мне здорово нравился (хотя таким, который меньше всего считался годным для “подметания спортзала”). Некоторые терпеть не могут ножей, сабель, штыков, всего острого; у психиатров есть для этого словечко: айхмофобия. Идиоты, которые гоняют машины по сотне миль в час по пятидесятимильным дорогам, тем не менее впадают в шок при виде обнаженного лезвия.

У меня в этом отношении хлопот не было, поэтому я жив, и именно в этом одна из причин, почему я постоянно опять попадал в капралы. “Военный Советник” не может позволить себе бояться ножей, штыков и прочего; он должен с ними справляться. Я их никогда не боялся, потому что я всегда был уверен, что могу обойтись с любым так, как тот намеревается обойтись со мной.

Я так и поступал всегда, за исключением того случая, когда промахнулся, проявляя героизм, да и это была не слишком скверная ошибка. Если бы я попробовал смыться вместо того, чтобы остаться и выпотрошить его, он разрубил бы мне позвоночник надвое. А так, он не успел на меня как следует замахнуться, и его тесак всего лишь чиркнул меня по физиономии, когда он стал распадаться, оставив меня с пренеприятной раной, в которую проникла инфекция задолго до того, как прилетели вертолеты. Инфекции я вовсе не чувствовал. У меня закружилась голова, я сел в грязь, а когда очнулся, врач вводил мне в кровь плазму.

Мне даже хотелось опробовать поскорее дуэль по-гейдельбергски. Тело, руку и шею обкладывают чем-нибудь мягким, на глаза, на нос и уши помещают стальную предохранительную маску — это вам не то, что встретить прагматика-марксиста в джунглях. Мне разок попадалась одна из тех штук, которыми фехтуют в Гейдельберге; это была легкая прямая сабля, острая вдоль лезвия и на несколько дюймов острая с другого бока — но с тупым концом! Игрушка, способная наносить красивые шрамы для обольщения девушек. И только!

• Предыдущая
• 2/159
• Следующая