Сказка зимнего перекрестка - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 40

Свободной рукой она отерла глаза. Какое счастье, что щеки ее мокры от талого снега: никто не увидит на них лишней слезы.

— Нет, — сказала она. — Я и птиц-то никогда не держала в клетке. Никто не обвинит меня в том, что я в неволе замучила эльфа. Это твой народ. Они твоей крови. Они тебя понимают, а ты понимаешь их. Там, у меня, ты всегда будешь босым на лезвии ножа. Ты всю жизнь потратишь на то, чтобы притворяться, будто ты такой же, как все. Ты у меня не выживешь.

— Другие выживают.

— Но они — люди.

Это прозвучало странно, и столь же странен и отнюдь не горд был ответ:

— Да… конечно.

— Я не этого для тебя хочу, — задыхаясь, торопилась она. — Я не буду счастлива, зная, что несчастлив ты.

— Мне следовало бы понимать, — медленно сказал он, все еще не выпуская ее руки, а потом наклонился к ее лицу.

Она потом вышла замуж, муж обожал ее, она родила ему десятерых сыновей и сплела свою жизнь с их жизнями ровненько, ладно и туго, как косу, волосок к волоску, но все равно больше никогда… нигде… никто… ничего подобного!.. Он целовал ее настойчиво, требовательно, умело, сжимая свободной рукой ее стан, и, судя по всему, получал не меньшее удовольствие, чем она сама. Вот разве что равновесия не терял. А потом отпустил глотать в изнеможении воздух, как будто не обращая внимания на возмущенные вопли вокруг.

— Ты… правда не хочешь?

Вместо ответа она слабо оттолкнула его руку. Ее целовал Марк. Она любила Марка. Она его оставит себе, когда уйдет Туолле, на которого у нее нет прав. Пусть уходит, пока у нее есть силы не передумать.

— Прощай!

— Эй, а может, увидимся? Никогда не видел ножек прелестнее.

За его улыбкой она увидела смущение. Какие-то тайны остались для нее скрытыми за запертыми дверями казармы. Они недооценили его восприимчивость, равно как и мальчишескую страсть эпатировать утонченных подданных публичной демонстрацией вновь приобретенных дурных манер.

— Я пришлю соловья под твое окно, — пообещал он.

И это было последнее, что она от него услышала. Метель раздернулась в обе стороны, словно занавес в ярмарочном балагане, на секунду в просвет она увидела тихую, не по сезону зеленую долину с дремотной речушкой, шатры, а потом полотно снегопада вновь сомкнулось за его спиной. Там, с той стороны, бабушка Антиль и другие бросились его обнимать. Теперь они это могли. Наверное, теперь они уже не казались ему такими блеклыми и мокрыми. Удастся ему соблазнить одну из этих… на смелые эксперименты? Минуту назад он был весьма убедителен. Во всяком случае, Туолле не производил впечатления монарха, способного сиднем сидеть на таком богатстве, как вечность.

И они навеки остались по разные стороны. Будто рассказали ей грустную сказку о боге, что всеми силами старался полюбить человечество, но оно ему этого не позволило.

Потом, когда она вернулась домой, отец встретил ее на пороге и собственноручно вынул из седла. Она расплакалась, уткнувшись ему в грудь, и ничего не стала объяснять. Одною головною болью у Камилла д’Орбуа стало меньше, и на Марка он зла не затаил. Ну, во-первых, таить зло на кого бы то ни было, если это не связано с материальной выгодой, ему было попросту недосуг, а во-вторых, та таинственная личность в его глазах послужила превосходным оселком, на котором его любимая дочь отточила все свои наилучшие качества. В итоге все осталось ему, и лишь в свою очередь — ее будущему мужу, достойному человеку, к собственному громкому имени которого из всех дочерей д’Орбуа именно она присоединила родовое имя своего отца вместе с наследственным правом на его владения. Никто, таким образом, ничего не потерял.

Даже сама Агнес. Пришла весна, забурлившая вдоль дорог прозрачными талыми водами, и она уже не чувствовала себя несчастной. Конечно, в жизни ее потом случались потрясения, которые, собственно, и оставляют на ее пути свои памятные вехи, но они не были трагичны настолько, чтобы нанести ей незаживающие раны.

К тому же имелась у нее своя маленькая невинная тайна. Каждый год, в пору осенней охоты, жена и мать семейства, впоследствии весьма и весьма немолодая дама, сколь бы ни была она обременена хозяйственными хлопотами, Агнес д’Орбуа уделяла для верховой прогулки полностью один день. О, она в жизни никого не убила, смеялись ее мужчины. И впрямь. Но разве она ездила за этим?

Если бы кто увидел ее, решил бы, что мадам рехнулась. Она незаметно и каверзно отставала от охоты и ехала по тропкам тихим шагом, беседуя… ровно бы сама с собой, с невидимым кавалером, учтиво сопровождавшим ее, отставая на шаг. Так по крайней мере можно было судить по наклону и повороту ее головы, по направлению, куда она обращала слова. Вот странность, ни на одну из окрестных дам подобные верховые прогулки не действовали настолько благотворно: она возвращалась, скинув с плеч десятки лет, певучая, как малиновка.

— Ты гляди, отец, — шутили сыновья, — у нее шашни с эльфом.