Когда осыпается яблонев цвет - Райт Лариса - Страница 45
- Предыдущая
- 45/65
- Следующая
– Я тобой горжусь.
– Правда? – В глазах Марты плескалось недоверие.
– Конечно. И всегда буду гордиться.
– Даже если я не стану лауреатом?
– Даже если ты и вовсе не поедешь ни на какой конкурс.
Через неделю понурая и совершенно разбитая Марта с глазами, полными слез, сообщила Маргарите, что ее слова оказались пророческими:
– Я не еду на конкурс.
– Почему? Его отменили? Или кто-то решил, что ты не достойна? Никого не слушай! Ты играешь так, что…
– Да не в этом дело. – Марта обреченно махнула рукой куда-то в сторону, будто собиралась этим жестом окончательно распроститься со всеми надеждами.
– А в чем же? – Маргарита очень старалась, чтобы в голосе читалось не простое любопытство, а искреннее участие. Только бы не спугнуть, только бы не порвать ниточку, только бы не нарушить едва наметившуюся связь. Маргарита чувствовала, что эта девочка – не случайное явление в ее судьбе. Она еще не знала, какое именно, но ясно ощущала его значимость и ценность. Маргарита опустилась за парту и похлопала по соседнему стулу, призывая девочку сесть рядом, приглашая ее начать разговор двух друзей, двух близких людей, а не учителя и ученицы.
– Расскажи мне, – попросила она без нажима, но с таким участием, чтобы у Марты не возникло ни малейшего желания отказаться.
Его и не возникло. Уже через две минуты сильная, от всего отстраненная и умеющая держать себя в руках Марта рыдала в объятиях учительницы, чувствуя себя ребенком, проблемами которого наконец-то решил заинтересоваться взрослый. А проблемы, как оказалось, не стоили и выеденного яйца: старенькая преподавательница Марты попала в больницу, и девочка осталась не у дел.
– Мне сказали: «Ничего, еще много конкурсов впереди, еще поедешь. А я, я… я, вы же знаете, ради этого в Париж не поехала, – стонала Марта, вытирая щеку соленой ладошкой.
– Подумаешь, Париж, – откликнулась Маргарита. – Париж подождет.
По заплаканному личику ребенка скользнула тень робкой улыбки, и еще через десять минут учительница была посвящена в подробности всей такой недолгой, но уже очень нелегкой жизни девочки.
– Я же с пяти лет пою, понимаете? И сразу по-французски. Вот слышу по радио песню и сразу повторить могу. Я ведь в первом детдоме в ансамбле пела, только там все русское народное было, а руководитель решила, что у меня в другом талант и надо в Москву переводить.
– Правильно сделала.
– Конечно, правильно. Я сначала не понимала к чему. Здесь же в детдоме только пианино раздолбанное и два музыкальных занятия в неделю было. Мы гимн учили и еще какие-то песенки про Ленина, а я все мечтала обратно в ансамбль уехать. Даже к директору ходила плакалась, а она только попеняла мне: «Если бы ты только знала, каких трудов людям стоило тебя сюда перевести. Терпи! Потом спасибо скажешь за образование». Это она на школу намекала. Но не школа главное, понимаете? Главное – я тут Натку встретила. Если бы не она, не видать бы мне музыкалки. А теперь, теперь… – Голос Марты снова задрожал, нос зашмыгал. – Получается, что все зря.
– Ничего не зря! – Маргарита несильно хлопнула ладошкой по парте. – Поедешь на конкурс!
– Но как?!
То, что казалось невозможным одиннадцатилетней девочке, никаких сложностей у взрослой женщины не вызвало. Маргарита умела либо располагать к себе людей, либо заставлять их плясать под свою дудку. Заведующую детским домом она заставила написать письмо в Департамент образования об успехах воспитанницы и о том, как несправедливо обращаются с ней в музыкальной школе, а директору музыкальной школы просто продемонстрировала эту бумагу, пообещав, что «в случае недопуска Марты к конкурсу письмо непременно достигнет адресата». Ни в одном, ни в другом учебном заведении Маргариту никто не знал, а потому на всякий случай ее угрозам поверили и предпочли не обижать сироту.
Конкурс Марта выиграла. А потом еще один, и еще. Рассматривая очередной диплом ученицы, Маргарита спросила:
– А почему ты не участвуешь в конкурсах вокалистов? Ты ведь прекрасно поешь. Я так поняла, что это твоя основная мечта, так за чем же дело стало?
– Это просто мечта.
– «Просто» не бывает. Либо мечты осуществляются, либо нет. Но сами по себе они осуществляются редко. Как правило, надо что-то делать. Что надо делать в твоем случае?
– Учиться вокалу.
– Почему не учишься?
– На двух отделениях сразу нельзя.
– А с частным педагогом?
– Кто же со мной будет заниматься просто так?
– Просто так, конечно, никто не будет. Я только хочу знать, нужны ли тебе эти уроки?
– Спрашиваете! Еще как нужны! Очень-очень нужны! Больше жизни!
– Дурочка ты, Марта. Маленькая дурочка. – Учительница смотрела на девочку с грустной улыбкой. – Больше жизни! – передразнила она ее. – Нет, милая, ценнее жизни ничего не бывает.
– Да откуда вы знаете? Для меня музыка, пение – это все. Без них и жизнь не жизнь, и…
– Я просто знаю. – Голос Маргариты неожиданно стал глухим и заледеневшим. – Ценнее жизни нет ничего.
– Хорошо-хорошо, – поспешно согласилась Марта, испугавшись, что Маргарита, чем-то уязвленная или обиженная, теперь забудет о том, что речь шла о вожделенных уроках по вокалу.
Не забыла. Уже через неделю Марта приступила к занятиям. Преподавать частникам в стенах школы педагог не мог, водить учеников в свою коммунальную квартиру тем более, так что уроки проходили дома у Маргариты. Теперь Марта часто бывала у учительницы. Сначала строго по расписанию: три раза в неделю. Вместе шли из школы, обедали (Марта за десять минут сметала первое, второе и компот с куском пирога, который Маргарита пекла накануне, чтобы непременно завернуть остатки лакомства ученице с собой), потом Марта распевалась, тянула гаммы и исступленно добивалась чистоты звучания. А Маргарита слушала, сначала мало что понимая. Но постепенно она увлеклась, стала лучше разбираться в тональностях и мелодике, и девочка приобрела в ее лице не только верного друга, но и того строгого судью, который необходим каждому талантливому человеку для того, чтобы его способности не застопорились, а продолжили развиваться. Приходил педагог, в очередной раз сетовал на то, что приходится заниматься в отвратительных условиях (у Маргариты не было инструмента, и аккомпанементом служил старенький магнитофон), но задачу свою выполнял исправно. С каждым следующим занятием голос Марты раскрывался по-новому и обретал все большую силу.
И с каждым новым днем связь женщины и девочки становилась все теснее. Марта уже не спешила убегать сразу после урока, боясь стеснить Маргариту. Потом стала заглядывать и в другие дни без всякого повода. А затем они почувствовали потребность проводить вместе и выходные: ходили в цирк, в зоопарк, просто гуляли по улицам или сидели плечом к плечу на диване в гостиной Маргариты и болтали обо всем на свете. Маргарите казалось, что только ей хочется проникнуть в душу Марты. Оказалось, это взаимно. А потому однажды:
– А где ваши родители?
– Умерли.
– А остальные?
– Какие остальные?
– Ну… другая семья. Вы же такая… такая… красивая. Должен же быть муж или кто-нибудь…
– Кто-нибудь, девочка, мне не нужен.
– А не кто-нибудь? – не успокаивалась Марта, но не о ком-нибудь Маргарита откровенничать не пожелала, свела разговор к тому, что любила повторять слишком часто:
– Ох, Марта, не родись красивой…
Девочка замолчала, а потом сказала задумчиво:
– А я вот тоже красивой родилась. Очень-очень. Совсем даже не такая была, как сейчас. У меня волосы были светлые, пушистые, и личико круглое, и щеки румяные. Не то что сейчас – бледная поганка.
– Никакая ты не поганка. И откуда тебе знать, какая ты родилась?
– Просто знаю, и все. Я ведь не сразу в детдом попала.
– Не сразу? А когда? Почему?
Ответом стал грустный взгляд, неуверенное пожатие плеч и еле слышное и растерянное:
– Не знаю.
Маргарита чувствовала, что в прошлом Марты наверняка можно обнаружить что-то объясняющее ее тягу к музыке. Кроме того, ее не покидало ощущение, что в самом облике девочки есть нечто смутно ей знакомое и почему-то не очень приятное. Ту далекую белокурую, розовощекую малышку Маргарита не знала, а высокие скулы, волевой подбородок, длинные пальцы рук и темные непослушные кудри казались ей почему-то знакомыми и будто вынуждающими ее принимать участие в судьбе Марты. Делала она это, однако, с большим удовольствием. И настоящим девочки интересовалась гораздо больше, чем ее прошлым. Марта, впрочем, тоже оставила попытки проникнуть в те глубины, в которые ее не желали допускать, хотя позволено ей уже было очень и очень многое:
- Предыдущая
- 45/65
- Следующая
