Лондон, любовь моя - Муркок Майкл Джон - Страница 16
- Предыдущая
- 16/133
- Следующая
— Прямо сейчас. Ну?
— Может, лучше заглянуть в «Камо грядеши»?
— Слишком дорого. Уйдут все мои комиссионные.
— А я думал, что реклама принесет нам неплохой доход.
— Пробы еще не закончились, хотя близки к завершению. Говорят, внешне ты им подходишь. Я добыл для тебя эпизод в детективном сериале.
— И чьей жертвой суждено мне стать на этот раз? Какую роль я должен сыграть? Глухонемого нищего? Трактирщика? Ювелира? Ростовщика? Взломщика? Мелкого шантажиста? Главаря банды? Мне придется умереть в первые пять минут или меня зарежут во второй серии?
— Ты молочник, который слишком много знал. Это поможет тебе получить роль в рыбных палочках.
— Ты говорил о тресковом суфле.
— Филе. Но мы пролетели. Теперь они хотят, чтобы ты рекламировал рыбные клецки по-матросски.
Джозеф Кисс испытал тихую радость.
— Тоже неплохо. Ну ладно, так и быть, пойдем к вдовушке Марер. Вдруг ее пес уже испортил кому-нибудь аппетит и завалился на свой коврик?
В полумраке ресторана можно было разглядеть хозяйку в белом кружевном фартуке поверх длинного платья. Она хлопотала на кухне за стеклянным шкафчиком для десерта, где по обыкновению красовалась тарелка со штруделем, в котором тусклое тевтонское золото смешалось с декадентским цветением бельгийского ар-нуво. Бернард Бикертон лепил хлебные катыши и советовал, как произвести впечатление на работодателей, а Джозеф Кисс слушал с уважением, весьма доверяя Бернарду.
Он заказал оленину с овощным гарниром — блюдо, которое редко мог себе позволить, а Бернард, обнаружив бутылку «бордо», принялся уверять, что это лучшее сухое вино послевоенного времени. Собака, повиляв своим жутким задом, вскоре пропала, так что ланч оказался почти идеальным. Потом, не выходя из состояния довольного оцепенения, актер получил от Бернарда три конверта. В двух были контракты, в третьем — деньги, причитающиеся ему за показанный в Австралии ролик Би-би-си. Суммы хватило бы, чтобы оплатить сегодняшний обед. Солнечное тепло заливало Грик-стрит. Они постояли снаружи у окон заведения мадам Марер. Мистер Кисс поблагодарил Бернарда за обед, за работу и за деньги. Голландия превратилась в воспоминание. Будущее стало ярче и неопределеннее.
— Я оставил в твоей конторе вещи. Ничего, если я заберу их часов в пять? Я тебя не потревожу.
Бернард, с таким старанием добиваясь расположения клиента, и теперь сделал широкий жест.
— Как тебе удобнее. Остановишься в Холборне, за церковью Святого Албана?
— До июня. Потом перееду и за пять шиллингов в неделю получу весь Хэмпстед. Хозяин — богемный человек и джентльмен. Не то что мой нынешний.
— А сейчас куда? В клуб «Мандрагора»?
— Да, может, зайду, опрокину стаканчик. Не знаю. День такой чудесный.
— В самом деле. — Бернард натянул перчатки.
Они расстались.
Уолли очень впечатлился, мам. Вот скряга же то пенни то фунт неплохо север или юг мы были семьей но все они поляки в Южном Кенсингтоне. О, сердце мое это не может более продолжаться когда-нибудь оно разорвется и меня найдут мертвым на Бервик-стрит китайская рыба с картошкой я же не дурак понимаю давно пора бы остановиться потом он говорит я дам тебе обезьянку вместо него никто даже не узнает что это ты он узнает сказала я
С наслаждением мистер Кисс медленно двинулся боковыми улицами Сохо, приподнимая шляпу навстречу всем знакомым дамочкам легкого поведения. В столь ранний час лишь немногие охотницы пытались затащить в свои сети прохожих. Оказавшись наконец у Святой Анны, в узеньком переулке, застроенном в восемнадцатом веке домами, верхние этажи которых служили приютом для проституток, а в нижних размещались убогие забегаловки и лавки, он позвонил в парадную дома номер восемь. После замысловатой трели звонка дверь открылась. Он решительно поднялся по скрипучим ступенькам, вдыхая запах кофе, спиртного, хлорки, и вошел в загроможденную мебелью двухкомнатную квартиру Фанни. Она поджидала его, облаченная в шелка и меха, как и подобает женщине ее профессии. Тридцатилетняя рыжеволосая Фанни умела ублажать тех, кого называла «славными джентльменами». Пока мистер Кисс снимал плащ, чайник уже вскипел. Ее искусный, хотя и вполне стандартный макияж состоял из румян, теней, ярко-красной помады и длинных черных накладных ресниц. Фанни чмокнула его в губы, погладила руки и спросила:
— Ну, как поживаешь?
— Лучше не бывает.
Он достал из внутреннего кармана маленький сверток в коричневой бумаге.
— В Амстердаме я не забывал о тебе, дорогая.
С видимым удовольствием она развернула подарок и вскрикнула, как удивленный ребенок.
— Ах, как это мило, Джоджо! — На ее розовой ладони очутился фарфоровый сине-белый голландский сапожок. — Мне нравится. Я обожаю керамику. И все такое. Поставлю его рядом с поросенком, ладно?
И она прошла через комнату к шкафчику, на котором стояли рядами в лучах света, проникающего сквозь запыленную стеклянную крышу мансарды, все ее тарелочки и сувенирчики, фарфоровые петушки и котики, безделушки с морских курортов.
— Ты все еще в штанишках, милый?
Дрожь. Боже, помоги. Она смотрит на мои ноги. Ну и ну! Сонни Хеш и Джек Халберт. Такие были дни не мог получить больше чем самую малость долиною смерти под шквалом картечи отважные скачут шестьсот но война продолжалась и в этом были и хорошая и плохая стороны застал ее в постели с малым из ПВО после этого пути назад не было
Направляясь к метро, Дэвид Маммери, с банджо на плече, и не подозревал о том, что почти в точности повторяет путь Джозефа Кисса. Его приятель Патси Микин захлебывался от восторга, рассказывая о Вуди Гатри, который благодаря своим выступлениям против маккартизма был сейчас более популярен в Англии, чем у себя на родине.
— Я получил от него письмо. На обрывке от бумажного пакета. Пожелал мне удачи и попросил поблагодарить всех, кто его помнит. Согласись, он славный тип, Дейви! У него такая куча собственных проблем, а он нашел время черкнуть мне!
Дэвид предпочитал Джека Эллиота. Его, в компании с Дерролом Адамсом, Пегги Сигер, Дейлом Паркером, Домиником Биэном или А. Л. Ллойдом, можно было почти каждый вечер слушать в разных барах и подвальчиках. Дэвида не интересовали легендарные музыканты. Ему больше нравилось, как под Лидбелли работает «Длинный» Джон Болдри, или слушать диксиленд в аранжировках Кена Кольера. Он признавал, что оригинальное исполнение было бы лучше, но шансов услышать игру воскресшего Банка Джонсона не было практически никаких, и свои пристрастия он держал при себе. То, что он считал забавой, его друзья воспринимали как религию.
После бомбежек вернулся к выращиванию гороха и прочих овощей на своем участке закадычный друг Герберта Уэллса мой дядя Рекс заявил что основал Церковь Святого Иоанна Растлителя но с ним быстро разобрались Они были близнецы его сестра уехала в Австралию потом в Индию сейчас живет в Южной Африке говорят совсем недавно здесь было цыганское кладбище
Дэвид и Патси спустились в освещенный неоном вестибюль станции «Тоттенем-Корт-роуд». Неподалеку от турникетов стоял одетый в чистые джинсы и аккуратную синюю фланелевую рубашку Марк Батлер с чайной коробкой под мышкой. Он приехал домой на весенние каникулы из Итона. Марк неловко поприветствовал их — мальчик из приличной семьи, который в этой, по его собственным словам, «реальной жизни», стесняется сознаться в том, что принадлежит к элитному «Поуп». Страстно желая попасть в круг друзей Дэвида, которые считали его своим классовым врагом, он оставался среди них ученой белой вороной. Парадокс усиливался тем, что он был чернокожим — сыном баронета с Ямайки. Дэвид встретил Марка за карточной игрой у своего кузена Льюиса. За год до этого Льюис Гриффин сам окончил Итон и решил изучать философию, политику и экономику в Империал-колледж, сняв квартиру по соседству с Фулемским дворцом. На его вечеринках собирались картежники, художники, журналисты, битники и представители криминального мира. Благодаря регулярным поездкам в Фулем в конце каждой недели Дэвид и перезнакомился почти со всеми, кого теперь знал в Лондоне. Льюис был единственным сыном тети Мэри и дяди Роберта, банкира. Роберт Гриффин сказал матери Дэвида, что махнул на Льюиса рукой.
- Предыдущая
- 16/133
- Следующая
