Левиафан шагает по земле - Муркок Майкл Джон - Страница 35

• Предыдущая
• 35/41
• Следующая

– Не хочу рисковать и выпускать тебя из виду хотя бы на минуту.

Вскоре локомотив уже раскочегарился, и поезд покатил на Вашингтон; в Балтиморе он остановился в первый раз, потому что Кеннеди рассчитывал взять на свой поезд еще один большой отряд.

Пока мы ехали по опустевшей стране, Кеннеди рассказывал мне кое-что о своей жизни. Он утверждал, что до катастрофы был очень богатым человеком, миллионером. Его семья происходила из Ирландии, и он испытывал величайшее отвращение к англичанам, которые в его списке врагов шли сразу же вслед за «ниггерами». Он считал, что именно англичане виновны во всем зле, которое творится в мире. Мне бросилось в глаза разительное противоречие: Кеннеди так горячо защищал одно национальное меньшинство – ирландцев, и в то же время по отношению к другому испытывал столь жгучую ненависть.

Кеннеди между делом рассказал мне, что в Вашингтоне уже разрабатываются планы обороны против Черного Аттилы.

– У них есть еще туз в рукаве, который попортит черномазому все дело, – заявил он с широкой улыбкой, однако растолковать свое замечание подробнее отказался, и у меня сложилось такое впечатление, что он и сам толком не знает этого плана.

Кеннеди, кроме того, слышал о вероятности получить поддержку от австралийско-японского флота, который, как он узнал из заслуживающих доверия источников, уже стоит на якоре в Чесапикском заливе.

Я выразил сомнение в том, что что-либо вообще может устоять против Земного Левиафана Черного Аттилы, но на Кеннеди все это не производило впечатления. Он лишь сморщил нос и заявил, что «есть не один способ остричь у черномазого шерсть за ушами».

Дважды поезд останавливался, загружая дрова. Мы все ближе и ближе подходили к Балтимору. Город находился всего в часе езды, когда перед нами появился эскадрон «броненосцев», обстрелявших поезд. Над «броненосцами» развевались львиные знамена ашанти. Они вырвались далеко вперед от главных частей (вероятно, ашанти каким-то образом узнали, что к Вашингтону движется транспорт, перевозящий вооруженные отряды белых). Я видел, как длинные стволы боевых башен выплевывали красное пламя и белый дым. Множество снарядов взрывались вокруг нас. Водитель поезда предложил затормозить и сдаться, поскольку держался мнения, что шансов у нас нет. Но Кеннеди, каким бы жестоким, тупым и необразованным он ни был, мог быть кем угодно, только не трусом. Он приказал каждому стрелять из поезда самым крупным калибром и велел водителю выжать из старой развалины максимальную скорость и мчаться прямо на колонну черных машин. Те, в свою очередь, теперь заняли позиции на крутых склонах по обе стороны рельсов, готовые обстреливать нас сверху, когда мы поедем мимо.

Я невольно вспомнил старую гравюру, которую как-то видел, – думаю, это был плакат шоу Буффало Билла «Приключения на Диком Западе» – где индейцы нападают на поезд. «Броненосцы» могли развивать ту же скорость, что и мы, потому что поезд тащил большое количество вагонов, и башни машин ашанти вращались очень быстро, обстреливая нас практически под любым углом. Снаряд за снарядом летели в поезд, но он безостановочно мчался дальше и наконец ворвался в длинный туннель, куда танки заехать не могли.

Оказавшись в туннеле, мы почувствовали большое облегчение, и водитель локомотива стал говорить, что надо бы нам остановиться и спрятаться в середине туннеля в надежде, что вражеские машины откажутся от преследования. Но Кеннеди назвал его план идиотским.

– Они обложат нас с обеих сторон и выкурят, дурак! – сказал он. – Или пробурятся сверху, у них же есть эти кротовые машины, которые прогрызают любой грунт. Если мы останемся здесь, мы будем точно кролики в ловушке.

Я считал, что его аргументы звучат совершенно разумно, хотя, конечно, на земле наши шансы едва ли были лучше. И вот поезд помчался дальше и вскоре вновь оказался на дневном свету, где его ожидало с полдюжины «броненосцев». Боевые машины Гуда направили уже свои орудия прямо на отверстие туннеля. Я никогда не пойму, как наш локомотив ухитрился промчаться сквозь эту канонаду, но он сделал это, пусть даже ценой снесенной крыши и простреленных стен. Тендер горел ясным пламенем, потому что туда попала зажигалка.

Другие части поезда выбрались из переделки далеко не так удачно.

Одна граната попала в соединение, которое связывало нас с поездом, и мы, после головокружительного рывка, помчались прочь с чудовищной скоростью, едва не сваливаясь с рельс. Без груза остальных вагонов нам быстро удалось оторваться от «броненосцев». Я обернулся, чтобы поглядеть, как сражается наша армия против бронированных боевых наземных кораблей. Их наголову разбили.

Затем мы проехали поворот и вся трагическая сцена осталась позади. Одно мгновение Кеннеди выглядел совершенно разбитым, затем пожал плечами. А что ему оставалось?

– Ну и ладно, – сказал он. – Тогда не будем делать остановку в Балтиморе, вот и все.

Непостижимым образом Вашингтон избежал худшей участи, постигшей другие большие города. Правительство и все министерства давно были эвакуированы из столицы, едва лишь приближение войны стало реальностью, и перебрались в подземные бункеры далеко в Аппалачах. Поскольку Вашингтон, таким образом, утратил свое прежнее стратегическое значение, большая часть его знаменитых памятников, монументов и небоскребов все еще сохранились. Эти здания, выстроенные в перегруженном неогеоргианском, неоклассицистическом стиле, – дань дурному вкусу, присущему великодержавному менталитету – были видны уже издалека, когда мы на нашем локомотиве прибыли к предместьям города. Вскорости нас остановили на заставе. Эти заставы были воздвигнуты всего неделю назад, никак не больше, и однако же я был поражен их стабильностью. Они были выстроены из кирпича, камня и бетона, усилены аккуратно выложенными вокруг мешками с песком и, по моим оценкам, окружали весь внутренний город. Документы Кеннеди были в полном порядке. Кроме того, трое часовых на заставе узнали его и приветствовали как героя. Нас пропустили, и мы двинулись к центральному вокзалу, где и передали наш локомотив местным властям. Нас проводили по широким безликим улицам к Белому Дому, где нынче располагалась резиденция «президента» Пенфилда. Знаменитые деревья все были повалены на строительство застав. Этот Пенфилд когда-то был довольно большой шишкой в дипломатическом корпусе. Теперь же, в стране, охваченной послевоенной истерией, он быстро сообразил, как извлечь для себя выгоду. Возможно, он первым догадался привлечь на службу «белые капюшоны».

Служащие Белого Дома проводили нас в рабочий кабинет «президента», обставленный превосходной мебелью в старинном колониальном стиле. Эта комната пробуждала во мне такое ощущение, будто ничто не изменилось со старых добрых времен. Единственное различие состояло в запахе и в человеке, бездельно развалившемся в кресле у письменного стола возле окна. Вонь сочли бы отвратительной даже в одной из пивнушек Ист-Энда: смесь перегара, табачного дыма и человеческого пота. Пенфилд мог похвалиться бесформенно жирной тушей и красным лицом, которое несло на себе все признаки развратной жизни и излишеств. Одетый в полный генеральский мундир (пуговицы форменного кителя лишь ценой героических усилий сходились на необъятном брюхе), он сделал нам приветственный жест десницей, в которой держал сигару; шуйцей же, сжимающей стакан, пригласил садиться.

– Я рад, что ты все же явился, Джо, – сказал он, обращаясь к Кеннеди, с которым был хорошо знаком. – Наливай себе сам, коли хочешь.

Меня он игнорировал.

Кеннеди подошел к бару и налил себе большой бурбон.

– Мне так жаль, что я не смог привести тебе еще людишек, – сказал он. – Ну об этом-то ты уж наслышан, Фред, не правда ли? Нас обстреляла целая свора этих чертовых «броненосцев». Повезло нам, что мы вообще дотащили сюда свои задницы.

– Да, слыхал, слыхал, – Пенфилд направил свои маленькие ледяные глазки на меня. – А это ниггеровский прихвостень, не так ли?

• Предыдущая
• 35/41
• Следующая