Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 15
- Предыдущая
- 15/53
- Следующая
– Быть того не может! Сергий – это ты?
Я робко сказал:
– Меня зовут Даниил.
Но князь вскочил со стула и подбежал ко мне:
– Никакой ты не Даниил, читал я письма воеводы, забыл ты все, эти сволочи тебя опоили до беспамятства и у черта на куличках выкинули. Ну показывай локоть, – и сам стал неловко, торопясь, заворачивать мне рукав.
Я смотрел на два совершенно одинаковых родимых пятна и думал: а ведь все, что я знал про Данилу, я знал с бабкиных слов! А она все время твердила: стану я большим человеком. Может, я ничего не выдумал, а так все случилось на самом деле. Мои размышления прервал Дмитрий Иванович, который прижал меня к себе так, что кости затрещали.
– Все, Сергий, правду Кузьмич отписал, сын ты мой родной. Но сам знаешь, какие тут дела заворачивались. Гол ты сейчас, как сокол, все твое наследство по чужим рукам пошло. Но ничего. Государь мудр и справедлив, хоть и грозен. Меня вновь на войну отправляет, и скоро мне пред очи его явиться нужно, пойдешь со мной, падем в ноги и просить справедливости будем.
Официально сыном Дмитрий Иванович меня не объявлял, была у него семья, и я там был не нужен. Но стало понятно, что сделает он все, чтобы я получил то, что мне полагалось по наследству от Щепотнева. И теперь я уже был не Данила Прохорович, а боярский сын Щепотнев Сергий Аникитович. Так он меня и представил дворне и родичам.
Мне была выделена комната для жилья, и холопу моему Антохе нашли место в людской.
В тот день мы долго разговаривали с князем, опытен был старый воин, но и он удивлялся моим рассказам:
– Вот ведь как Господь решил, воспитала тебя знахарка старая и лекарем ты стал, да еще каким, если тебе верить, так в Москве таких нету. Из немцев только если Элизий Бомелий, который царя пользует.
В течение нескольких дней князь был занят визитами, ездил по своим знакомым, готовил мое появление у царя. Мне же в это время шили одежду, в которой не стыдно появиться на приеме.
И вот в один из дней, когда уже погода поворачивала на весну, меня вызвали к Дмитрию Ивановичу. Тот сказал:
– Ну вот, Сергий, завтра меня вызывают к государю, ратную службу, знаю, мне поручат, и тебя возьму с собой к царю, расскажу об утеснениях, которые тебе причинили твои родственники.
И вот мы в карете, одетые в шубы, медленно едем по узеньким улицам к Кремлю. Когда мы выехали на Красную площадь, я даже не понял, что это она, и только огромное здание Покровского собора дало мне возможность сообразить, что и как. Вдоль стен Кремля были построены какие-то деревянные хибарки, деревянной была и лестница, которая вела в Кремль. Мы с Хворостининым вышли из кареты и, подметая полами шуб снег, направились в приемный зал. У входа стояли четверо стрельцов с бердышами. Они расступились, и громкий голос откуда-то крикнул:
– Воевода Хворостинин Дмитрий Иванович явился по повелению царя всея Руси Иоанна Васильевича.
Мы с Дмитрием Ивановичем прошли по узорчатому полу мимо думных бояр и увидели трон, на котором сидел человек, получивший впоследствии прозвище Грозный. Мы встали перед троном на колени и уперлись лбами в пол.
Неожиданно прозвучал мягкий негромкий голос царя:
– Дмитрий Иванович, а кого это ты привел с собой? Что-то очень этот отрок на тебя смахивает.
Не поднимая головы, воевода заговорил:
– Милости и справедливости прошу, великий государь. Сын это верного слуги твоего окольничего Щепотнева Аникиты Ивановича, служившего тебе беспорочно. Шесть лет назад выкрали враги отрока из дома и в леса новгородские увезли. Промыслом Божьим он единственный выжил в язву моровую и воспитывался бабкой-знахаркой. Проявил он знания лекарские и был замечен воеводой твоим из Торжка, который и признал отрока. И послал его мне, бо я, один из немногих, кто опознать его может. Прошу, государь, рассудить по справедливости, вернуть сыну боярскому земли вотчинные и взять его на службу царскую в том чине, в каком ты пожелаешь, великий государь.
– С колен подымитесь, – снова раздался негромкий голос, но в нем была такая сила, что я вскочил как подстреленный.
Хмурый лик царя разгладился от моих скаканий.
Он перевел взгляд на Хворостинина и, ехидно улыбнувшись, спросил:
– Так в чем же твой интерес, Дмитрий Иванович, что ты так за мальчишку вступаешься?
– Так ни в чем у меня нет интереса, государь, только несправедливость исправить.
– Ну кто же, кроме тебя, отрока Щепотневым признать может?
– А вот грамота, подписанная всеми, кто видел этого парня в отрочестве, дюжина подписей есть. – И воевода с поклоном вручил грамоту дьяку, стоявшему у трона.
Иоанн Васильевич приподнял голову и осмотрел зал, выражение лица его вмиг изменилось, и у меня по спине потек холодный пот.
– Бояре, слышали, как мой воевода за справедливость Божию ратует? А чем я хуже своего воеводы? Вот тут у меня донесение воеводы из Торжка есть, боярин Трунов в татьбе уличен и в колодках сидит, на дыбе уже рассказал, сколько и чего награбил и кому продал, и сообщников всех описал. Спрашивает воевода, что я с этими татями делать прикажу.
Царь сделал паузу и со зловещей ухмылкой продолжил:
– На кол их всех.
А затем, повернувшись ко мне, продолжил:
– А тебе, Щепотнев, передаю в вечное владение вотчину Трунова и усадьбу твоего отца в Москве. А со службой я еще решу, надо мне поразмыслить, интересные вещи про тебя говорят. Когда решу, узнаешь.
Затем он посмотрел на Дмитрия Ивановича:
– Тебе же поручаю взять полки и в скором времени идти под Коломну, опять крымцы на нас собираются, вот-вот степь просохнет и тут как тут будут. Все – идите.
И мы, низко кланяясь и пятясь, дошли до выхода, где повернулись и вышли во двор. Я вытер пот, струившийся по лицу, и с удивлением заметил, что то же самое делает воевода. Приметив мой взгляд, он улыбнулся:
– Строг наш государь, но… справедлив. А все равно страшно.
Обратно мы ехали молча, каждый погрузился в свои мысли. Наконец я не выдержал:
– Отец, почему ты молчишь?
– Ты знаешь, Сергий, я ведь только сейчас немного в себя пришел. Ведь еще в прошлом годе письмо от воеводы получил, не поверил ему. Думал, давно уже моя кровиночка сгинула. А там, может, поблазнилось старому Поликарпу? Но вот когда он повторно написал, да и ты свое добавил, тут я уже забеспокоился, нашел ниточку одну, и привела она меня к человеку, который тебя передал похитителям, ну а когда пятки ему поджарили, рассказал он, что не убили тебя, а в люди отдали, как там Трунов-то сказал: «Пускай отродье в смердах помыкается». Но все равно, пока тебя не увидел, в сомнениях был. А потом ты видел сам, ездил по друзьям да приятелям, всем надо было тебя показать да грамоту подписать, дело-то не простое, за лжу царю, сам понимаешь, что будет. А теперь дело вроде сделано, вот душой и отдыхаю, хотя какой отдых, послезавтра уже к войскам поеду. В усадьбе-то твоей почти вся челядь старая, тебя помнят, так что сейчас отправимся туда. И в поместный приказ завтра съездим, надо, чтобы бумаги на тебя сделали. Вотчина твоя в тверской земле, после Трунова осталась, он хоть и порастряс ее после Щепотнева, но жить с нее придется. Слышал, сам государь сказал, думать будет о твоей службе, жалованья пока нет. А вотчина у тебя поболе трехсот четей хорошей земли будет. Не знаю, как в этом году, а в следующем тебе уже придется двух оружных поднимать. Я тебе, конечно, помогу для начала, но если в тебе моя кровь, то все сможешь сделать сам.
Я сидел, слушал своего «отца», а в голове был кишмиш. Нарастала паника. До сих пор я жил как бы под прикрытием, то у бабки, то у боярина, затем у воеводы, и знать не знал всех этих четей, налогов, выплат и тому подобного. А сейчас меня, как котенка, выбрасывали в этот жестокий мир, пусть даже и в гордом звании боярского сына.
– Отец, а может, у тебя есть человек, который станет у меня ключником? Я ведь, сам понимаешь, не справлюсь сразу с хозяйством, а мой Антоха помощник только в лечении.
- Предыдущая
- 15/53
- Следующая
