Отражение в тебе (СИ) - "ИВАНКА" - Страница 19
- Предыдущая
- 19/37
- Следующая
- Хватит дурью маяться!- остатки хмеля ударили в голову. Яр зло вырвался.- Ты уже заигрался в хозяина. Я тебе не цепной зверёк! Я – твой брат! А ты – сумасшедший ревнивый придурок!!! Отвали от меня! Иди башку лечить! Ты же не думал, в самом деле, что я всё забыл? Что я простил? Не думай, что я растекусь лужей только потому, что ты одинокий и никому не нужный! Ты моя семья, поэтому я тебя терплю! Только поэтому!
Матвей замахнулся и наотмашь ударил по лицу. Яр упал. Матвей скривил губы в улыбке, склонился. Одна рука схватила Яра за волосы, не позволяя дёрнуться, вторая рванула рубашку. Посыпались на пол пуговицы. От разбитой губы во рту появился металлический привкус крови.
- Я из-за тебя цепным псом стал,- зло прошипел он. Коснулся пальцами видного из-под одежды засоса у шеи.- Добровольно подписался влезть во всю эту грязь, только чтобы твою шкуру вытащить. А ты, маленькая неблагодарная сволочь, при первой же возможности удираешь к этой стерве, а потом заявляешь «всё естественно»?
И Матвей высмыкнул брата из рубашки, поднял с пола и, полуоглушённого, понёс вглубь квартиры.
Зря тот брыкался и сопротивлялся. Яра занесли в его же спальню, швырнули на кровать, не слишком заботясь о том, чтобы не повредить не раз уже битую спину. Не слушая ругани и угроз, Матвей стянул с него оставшиеся джинсы, грубо перевернул на живот. Клацнула бляха на поясе. Зашуршала трущаяся о ткань кожа ремня, вытаскиваемого из петель.
- Ну что ж…- тихо и до дрожи спокойно проговорил Матвей.- А вот я к тебе не отношусь, как к семье. Ты – моя собственность, понял? И ты будешь делать только то, что я тебе разрешу. Выходить из дома – запрещено. Видеться с этой девкой – запрещено. Удирать, пытаться себе навредить… пить. Всё это – запрещено. И мне всё равно, нравится это тебе или нет, считаешь ты меня психом или не считаешь. Ты можешь меня любить, ненавидеть – всё равно. Я тебя люблю. Мне этого хватает. И я не потерплю, чтобы ты так запросто трахался с первой попавшейся девицей.
Рассёк воздух сложенный петлёй ремень. Хлясь! На позвоночнике расцвёл красный рубец, оставленный грубо выделанной кожей. Яр дёрнулся, перевернулся. И следующий удар пришёлся на живот.
- Что ты делаешь?!
Он попытался вскочить, но Матвей грубо толкнул его обратно, бесстрастно продолжая хлестать по обнажённому телу – до чего дотянется: спина, плечи, бока, живот, грудь, ноги, руки. Хлясь, хлясь, хлясь! Тонкие красные полосы исчертили белую кожу, с каждой секундой всё сильнее наливаясь красками.
Яра никогда не били. Он не знал, что это такое, и сейчас с ужасом вжимался в кровать, свернувшись комком, чтобы ядовитое жало щёлкающего в воздухе ремня ранило как можно меньше его плоти. А Матвей словно с цепи сорвался – впился пальцами в волосы, заставляя его разогнуться и опять перевернуться на живот, и с маниакальным упорством стал стегать ягодицы.
Он комкал покрывало, стискивал зубы, старался ухватиться хотя бы за краешек реальности и не запутаться в лабиринте из боли и страха. В мире не осталось ничего, кроме жгущих кожу полос и хищного въедливого свиста над головой. Ягодицы горели огнём. Он уже не мог шевелиться, любое напряжение отдавалось ещё большей болью в изувеченном, побитом теле. И тогда ремень отшвырнули в угол. Он дохлой змеёй брякнул по полу и замер. Где-то на краю сознания знакомо клацнула молния Матвеевых джинсов.
Яр даже дёрнуться не мог – не было сил, да и не почувствовал толком из-за боли, как легли на талию ладони, как скользнули ниже. Рука коснулась исхлёстанных ягодиц, прошлась между ними, нашла вход. Знакомое болезненное ощущение вдавливающихся внутрь пальцев. Одного… двух… на третьем он всё же застонал, вгрызаясь зубами в кулак.
Тело горит от порки. Ещё болезненней делается внизу живота, когда там загорается уже огонь внутренний. И тогда рука исчезает и сзади теперь трётся упругая горячая головка. Надавливает, проталкивается внутрь.
- Н-не хочу…
Пальцы протискиваются между покрывалом и пахом, безошибочно находят его возбуждённый член, сжимаются на стволе. Судорожный всхлип.
Жёстко и злорадно:
- Хочешь, не ври. Экий ты ненасытный – вроде уже запачкал сегодня одну постельку, а всё ещё не против.
И знакомое до судорог ощущение вдавливающегося внутрь члена. Медленно, садистски, чтобы дать почувствовать и вспомнить всё, что раз за разом пытался забыть весь прошлый месяц. Боль. Опустошающую, выматывающую, унизительную. Удовольствие. Опустошающее… выматывающее… унизительное…
Толчок.
- Не зажимайся. Иначе я тебя ещё раз выпорю…
Яр выгнулся, попытался вывернуться, разорвать эту жуткую связь… А Матвей внутри словно ещё больше стал. Протолкался глубже, ещё и руками на себя вдавил – оставил на талии лунки ногтей.
Толчок.
Лёг сверху, прижался. Его дыхание пощекотало плечо. Но вместо поцелуя, в кожу впились зубы – как раз поверх багровеющего засоса.
- Ты мой!- зло прошипел Матвей.- Понял? И не смей трепыхаться, потому что ты – мой!..
Следующих два дня прошли как в бреду. Яр лежал на кровати и ни на что не реагировал. Поскуливающая в углу Барселона, плачущее дождевыми разводами окно, шелестящий от непогоды каштан, поднос с едой, принесённый утром Матвеем… Разве что сам Матвей. Стоило ему зайти в комнату, Яр съёживался и забивался под одеяло. Матвей отмалчивался, мрачный, как туча. Яр слышал, как он бахнул кулаком по зеркалу в прихожей, а потом грюкнул дверью и ушёл в «Кедр».
Той ночью к Яру вернулись кошмары. Он опять падал вниз, отчаянно стараясь взлететь или хотя бы просто не врезаться в землю. В спальню зашёл Матвей, его вопрос, что случилось, Яр проигнорировал, привычно сжавшись под одеялом. Следующей ночью он проснулся от собственного судорожного вздоха. И обнаружил сидящего у кровати брата – спиной к деревянной раме, в колени локтем рука упёрлась и поддерживает тяжёлую, уставшую за день, голову. Вяло пошевелился, стряхивая сон, но второй руки, грубо обвязанной бинтом – наверняка тогда об зеркало покалечил, – зажавшей ладонь близнеца, так и не открыл.
- Яр?..- Матвей открыл глаза, какое-то время всматривался в замершую на подушке голову. Яр даже зажмуриться побоялся, чтоб не выдать себя движением – так и лежал, во все глаза глядя на замершего перед ним человека – хорошо хоть тучи зашторили луну и в комнате достаточно темно.
- Ты спишь?
Понял Матвей или нет, что он проснулся? Лишь бы не нагнулся ближе, тогда точно не проведёшь – сердце колотиться как ненормальное.
Матвей осторожно потянулся к лицу, едва касаясь, провёл пальцами по щеке. Вздохнул.
- Ты опять дрожишь…
Притянул к себе руку и начал на неё дышать, согревая.
А Яр всё лежал и смотрел на этого странного, такого родного и далёкого ему человека.
Матвей напоминал ему большого беспризорного пса – такой же лохматый, недоверчивый… дикий. Точно так же хочет ласки и не знает, как её попросить. И сам не умеет ластиться. И рычит, если потянешься приласкать.
Губы мягко касаются пальцев, всех по очереди. Выдох. Матвей зарывается лицом в его ладонь. Долго он так сидеть будет?
Странное смазанное чувство, словно во сне, когда пытаешься ухватиться за что-то, а оно ускользает перед самым носом, манит смутными знакомыми линиями. Сейчас Матвей был точно таким же – знакомый незнакомец. Может, потому что они близнецы, кажется, что ты действительно знаешь его всю жизнь. Линии лица знакомы до последней чёрточки: складка между дугами тёмных бровей, щекочущие кожу ресницы, длинные и густые, тёплые губы, постоянно обветренные, потому жёсткие, под левым глазом пуговка родинки.
И непривычно, но так знакомо:
- Ярик…
Тук-тук – сердце в груди. Тик-так – часы на стене.
Туктуктук-тук-тук… тук… тук…
А сон пришёл неожиданно – Яр и сам не заметил…
Проснулся он в обед. Тело ломило от долгого лежания и подживающих по всему телу рубцов.
Долго бездумно смотрел в затянутое хмарью небо за окном, потом поплёлся в ванную. Рассмотрел укус на плече. Другие увечья уже стали сходить – отёки спали, выцвели красные полосы на коже, но здесь Матвей грызанул до крови – никакие мази не помогут, шрам останется. Пометил, блин. Заклеймил.
- Предыдущая
- 19/37
- Следующая
