Охотящиеся в ночи - Алексеева Яна - Страница 6

«Расслабься…» – почувствовала я только мне слышный шепот.

Как?!

Сознание покидать меня не спешило. Добавилось ощущение ползающих под кожей жучков-короедов, время от времени откусывающих по кусочку от моих внутренностей. Боль исчезла, оцепенение полностью овладело мною. А вокруг тьма – живая. Сколько это длилось? Минуту, час, день? Не знаю. Некто, изучив каждый сантиметр моего тела изнутри и снаружи, удовлетворенно отпрянул, как хищник, напившийся крови.

Темнота…

Слабость, кружится голова, и черное, усыпанное звездами небо качается, словно качели… Небо?!

Я лежу на земле, и голые лопатки холодит исходящий откуда-то снизу промозглый туман. Не могу пошевелиться, потому что распластана и намертво зафиксирована в колдовской звезде – той самой. Скосив глаза, замечаю колыхающиеся красно-оранжевые огоньки, быстро наливающиеся синим сиянием. В голове отвратительно пусто.

Мерцание огней высвечивало стоящего надо мною: узкое изможденное лицо с темными провалами на месте глаз, кривящийся в клыкастом подобии улыбки рот, скрюченные артритом руки, зажавшие короткий кинжал… Вот он, нарушитель! Паника все усиливалась… Где же Павел?

От холода и страха я постепенно покрывалась мурашками. Где же охотник?!

Изгой наклонился, аккуратно надрезал мои запястья и начал гортанный речитатив. Боли не было, только леденящий холод начал растекаться по неподвижному телу от кончиков пальцев внутрь, концентрируясь в районе солнечного сплетения.

Охотник…

Мысли затухали и гасли одна за другой. С отстраненным любопытством я наблюдала, как беснуется в глубине сознания волчица. Как покидает меня животворящая жидкость, медленно впитываясь в землю.

Порезы на запястьях начали светиться, и маленькие синие огоньки торопливо побежали по рукам вверх, скапливаясь на груди. А изгой все говорил и говорил непонятные слова, полные зловещих интонаций, постепенно повышая голос до крика.

Не хочу!!! Как холодно…

Звезды погасли, а луна налилась темно-багровым сиянием. Небо заволакивало полупрозрачной мерцающей дымкой, медленно образующей гигантскую воронку. Нож, прекрасный в своем мрачном совершенстве, плавно взмыл вверх, блеснул отточенной алой кромкой и начал опускаться… Медленно, очень медленно.

Время замерло. Но волчица очнулась, вздрогнула и заставила меня рвануться вперед и попытаться освободить руки. Не ощутив сопротивления оков разума, она взвыла и напряглась, подчиняя себе тело, изменяя его неимоверным напряжением сил. Но не успела. Нож вошел в солнечное сплетение мягко, почти нежно…

Всепоглощающая темнота.

Вот он, единственно подходящий момент. Изгой резко выдернул нож из приманки и раскинул руки, готовясь к завершающей стадии ритуала. Багровая воронка на месте луны вращается по часовой стрелке, выбрасывая вниз голодные щупальца.

Выскользнув из укрывавшей его до сей поры тени, охотник сразу же понял, что изгой невероятно силен, но уязвим, как и всякий младенец. Накинув щиты, Павел активировал «молнию» и рванулся вперед, входя в клинч. Удар, еще удар. Чистая сырая сила, которой наполнен изгой, продавливает защиту, но это неважно, потому что в ход пошло грубое физическое воздействие. Вывернуть руку противника и начать неторопливо, но неуклонно приближать острие ножа к телу, не давая шевельнуться.

Мир сузился до маленького пятачка земли, до глаз, пылающих яростью и отраженным в них безумием. Бушующий в оковах водоворот начал раскручиваться в другую сторону. Под ударами чужого разума сознание поплыло, но это не имело значения. Ведомый инстинктами, он делал необходимое, ни на что не обращая внимания.

Держать щиты! Рывок! Нож по рукоять вошел в живот своего хозяина. Огни, нетерпеливо танцующие на теле волчицы, на миг ослепительно вспыхнули и погасли.

В небе гулко громыхнуло. Поднялся ветер.

Охотник выпустил изгоя и торопливо отскочил подальше от пентаграммы. Из горла нарушителя вырвался хриплый отчаянный крик, переходящий в утробный вой. Раскинув руки и задрав голову к воронке, он еще пытался что-то сделать, но безжалостные щупальца стремительно рванулись ему навстречу, обвили посмевшего нарушить их покой и безжалостно выпили из него все соки, взимая зловещую дань за неудачную попытку изменить мир.

Тело изгоя превратилось в обтянутую пергаментом мумию, которая несколько секунд спустя стремительно осыпалась тысячелетним прахом. С довольным чавканьем щупальца тьмы втянулись в сворачивающуюся воронку. Последнее из них мимоходом задело распятую в пентаграмме фигуру. Она выгнулась и захрипела, а огоньки, мечущиеся над нею, позеленели и быстро впитались в тело.

Что бы это значило? Тишина.

Рассвет нового дня был прекрасен. Мир устоял, и город, полный надежды, вздохнул облегченно и радостно. Тучи разошлись, открывая бесконечное лазурное пространство, подсвеченное лучами восходящего солнца.

Вы хотите знать, как я стала вампиром? Вы совершенно точно хотите это знать? Но зачем вам это? Ах, для книги… Ну что ж, я расскажу. Только давайте условимся о нескольких вещах. Мы – не вампиры, а Пьющие кровь. И уберите, наконец, чеснок. Меня это раздражает. Могу сообщить, кстати, что даже на нас, низших, чеснок не действует так, как это описывается в некоторых трактатах… И не пугайтесь, я не голодна.

Звали меня Василисой, да и сейчас так зовут, имя это мне нравится. А вот фамилией я была недовольна. Тяжело жить, имея в паспорте запись – Прекрасная, к тому же вполне ей соответствуя. Сейчас, к счастью, это уже не так. И внешность у меня не столь вызывающе яркая, и фамилия другая. Теперь я принадлежу роду Пьющих кровь, как низшая и обращенная.

Мне было двадцать пять лет, когда я познакомилась с Шейлом, урожденным низшим из семьи Веран, принадлежащей к роду Пьющих кровь. Была зима, теплая и слякотная. Поздним вечером я возвращалась домой с дня рождения подруги. Иду, значит, никого не трогаю, вдоль улицы, прекрасно освещенной фонарями и рекламным огнями, не обращая внимания на тех, кто обращает внимание на меня. Уже почти дошла, свернула в переулок, чтобы сократить путь, и тут дорогу мне заступили три амбала в экзотичных одеяниях.

– Красавица… – расплылись они в щербатых улыбках.

– Что вам надо? – Я даже не испугалась, скорее рассердилась.

– Не «что», а «кто»! Ты, красавица!

Яркая внешность всегда доставляла мне неприятности. В школе не давали прохода сопливые поклонники, в академии – преподаватели, а на работе – работодатели и клиенты. Завидовали черной завистью подруги и сотрудницы, быстро переходящие в категорию врагинь. Высокой стройной натуральной блондинке с голубыми глазами и нежной персиковой кожей тяжело жить на свете, особенно если она не собирается становиться моделью или любовницей какого-нибудь олигарха.

И вот опять!

Резко развернувшись на каблуках, я бросилась было назад, но эти типы в один прыжок догнали меня и повалили на грязный снег. Вот тут я по-настоящему испугалась и заорала, но осеклась, захлебнувшись холодным воздухом, когда один из них зажал мне рот.

Укусила за ладонь – ноль реакции. Только деловито потрошивший сумку гад обернулся и сказал:

– Смелая… хм… Верд, ты первый.

Представьте, каково было мое удивление, когда вместо того, чтобы заняться со мной тем, чем трое предпочитают заниматься с симпатичной девушкой в темной подворотне, этот тип оскалил клыки, при виде которых мне конкретно поплохело… Когда шея заныла, перед глазами все поплыло, а в ушах многообещающе зашумело, где-то почти в небесах раздался насмешливый голос. Божественный глас спасения:

– Та-ак, пижоны, а ну-ка, отошли от девушки.

Мазохист во мне восхитился точности этого определения, ведь все трое были одеты в черные кожаные плащи и белые ботинки, в чем я успела убедиться, получив тем самым белым ботинком по ребрам.

В следующую секунду прижимавший меня к земле тип стремительно вознесся вверх, врезался в стену, да так и остался на ней висеть. За ним же отправились и остальные. Покосившись на неожиданного спасителя, я обнаружила, что внешне он мало соответствует своим недавним действиям. Мужчина среднего роста, худощавый, в легкой куртке и с длинными темными волосами. Мне вдруг стало завидно. «Отличная прическа, явно из дорогого салона». – И с этой странной, совершенно неуместной мыслью я начала медленно уплывать в синие дали. Голоса звучали глухо, будто через толстый слой ваты.