Жозеф Бальзамо. Том 1 - Дюма Александр - Страница 4

• Предыдущая
• 4/160
• Следующая

Затем, повернувшись к тому, кто стоял справа от председателя, незнакомец проговорил:

— Ну-ка, цюрихский пророк, доведший физиогномику чуть ли не до уровня волшебства, скажи, не видишь ли ты в чертах моего лица знаков, говорящих о моей миссии?

Тот, к кому были обращены эти слова, отступил на шаг.

— Ну что ж, — продолжал путник, обращаясь к соседу предыдущего, — потомок Пелайо[4], речь опять идет об изгнании мавров из Испании. Это будет нетрудно, если кастильцы еще не потеряли меч Сида.

Пятый из высокопоставленных членов общества стоял молча и неподвижно: казалось, слова незнакомца превратили его в камень.

— А мне ты ничего не хочешь сказать? — заговорил шестой, упредив незнакомца, который, похоже, забыл о нем.

— Хочу, — отозвался путник, устремив на него свой пронизывающий взгляд, который, казалось, проникал в самое сердце. — Я скажу тебе то же, что Иисус сказал Иуде, только немного позже.

Тот, к кому были обращены эти слова, сделался бледнее собственного савана; по залу пробежал шепот: присутствующие, казалось, спрашивали друг друга, чем вызвано это странное обвинение.

— Ты забыл о представителе Франции, — напомнил председатель.

— Его среди нас нет, — высокомерно бросил незнакомец, — и тебе об этом прекрасно известно, хоть ты и спрашиваешь, ведь его место пустует. Не забывай, что твои ловушки вызывают лишь улыбку у того, кто видит во мраке, действует наперекор стихиям и живет вопреки смерти.

— Ты молод, а говоришь, словно Бог, — отозвался председатель. — Тебе тоже стоит поразмыслить — ведь дерзость ошеломляет лишь людей нерешительных или невежественных.

Губы незнакомца скривились в презрительной улыбке, и он проговорил:

— Так оно и есть: все вы нерешительны, потому что ничего не смогли со мною сделать; все вы невежественны, потому что не знаете, кто я такой. Я же знаю, кто вы такие, и могу одержать над вами верх лишь с помощью дерзости, но зачем дерзость тому, кто всемогущ?

— Где же доказательство твоего всемогущества — представь его нам, — потребовал председатель.

— Кто вас созвал? — спросил незнакомец, меняя свою роль спрашиваемого на роль того, кто задает вопросы.

— Высшее собрание.

— Ведь не зря же, — обратился к председателю и пятерым его приближенным незнакомец, — не зря же вы прибыли сюда: вы — из Швеции, вы — из Лондона, вы — из Нью-Йорка, вы — из Цюриха, вы — из Мадрида, вы — из Варшавы, да и все вы, — продолжал он, повернувшись к толпе, — приехали из четырех частей света, чтобы собраться в этой святыне грозной веры.

— Разумеется, не зря, — ответил председатель. — Мы явились впереди того, кто основал на Востоке таинственное царство, кто объединил оба полушария в сообщество веры, кто в братском рукопожатии соединил весь род человеческий.

— Есть ли знак, по которому вы можете его распознать?

— Есть, и Господь благоволил открыть мне его через ангелов своих, — ответил председатель.

— Значит, этот знак известен вам одному?

— Только я знаю его.

— Вы никому о нем не рассказывали?

— Никому на свете.

— Тогда опишите вслух, каков он.

Председатель заколебался.

— Опишите, — повелительно повторил незнакомец, — опишите, потому что час откровения настал.

— На груди у него, — заговорил председатель, — будет висеть алмазная пластина, на которой горят три первых буквы девиза, известного ему одному.

— Что это за буквы?

— LPD.

Быстрым движением незнакомец распахнул редингот и жилет, и на тонкой батистовой сорочке, словно огненная звезда, засияла алмазная пластина с тремя горящими рубиновыми буквами.

— Это ОН! Неужели ОН? — воскликнул потрясенный глава собрания.

— Тот, кого ждет мир! — тревожно зашумели приближенные.

— Великий копт! — послышался гул трехсот голосов.

— Ну что? Теперь вы поверите, если я вторично скажу вам, что я тот, кто есть? — торжествующе воскликнул путник.

— Да, — упав ниц, в один голос отвечали призраки.

— Повелевайте, учитель, и мы будем повиноваться, склонив голову к земле, проговорил председатель и за ним его приближенные.

На несколько секунд воцарилось молчание, во время которого незнакомец, казалось, собирался с мыслями. Затем он заговорил:

— Господа, чтобы ваши руки попусту не уставали, спрячьте шпаги и выслушайте меня со вниманием: вам предстоит многое узнать из моей краткой речи.

Все затаили дыхание.

— Истоки великих рек почти всегда божественны и поэтому никому не ведомы. Подобно Нилу, Гангу или Амазонке, я знаю, куда иду, но не знаю откуда. Помню лишь, что в тот день, когда глаза моей души раскрылись на окружающий мир, я находился в священном городе Медине и бежал по саду муфтия Салаима. Я любил этого достойного старца, словно отца, хотя отцом он мне не был: смотрел он на меня с нежностью, но разговаривал всегда почтительно; так вот, этот старец трижды в день удалялся и уступал место другому старцу, чье имя я произношу с благодарностью и трепетом. Имя это — Альтотас, и носит его великий ум, вмещающий все человеческие знания; семь высших духов наставляли его тому, чему учатся ангелы, чтобы понимать Бога. Он был моим учителем, но он также друг мой, и друг весьма почтенный, потому что вдвое старше самого дряхлого из вас.

Торжественная речь незнакомца, его величественные жесты, голос — мелодичный и в то же время суровый — заставили слушателей содрогнуться. Путник продолжал:

— В пятнадцать лет я был уже посвящен в главные таинства природы. Я знал ботанику — но не ту жалкую науку, которою ограничен ученый в своем уголке земли, а шестьдесят тысяч семейств растений, живущих во всей вселенной. Возлагая руки мне на чело и направляя в мои закрытые глаза луч небесного света, учитель подарил мне сверхъестественное видение, и я научился погружать свой взор в морские пучины и различать зловещие, неописуемые заросли, тихо покачивающиеся в илистой воде и скрывающие под своими гигантскими ветвями невиданных, мерзких и бесформенных чудовищ, о которых Господь позабыл в тот же день, когда создал их, уступив в этом на миг мятежным ангелам.

Сверх того, меня занимали языки — живые и мертвые. Я изучил все наречия, на которых говорят от Дарданелл до Магелланова пролива. Я читал таинственные иероглифы на страницах каменных книг, называемых пирамидами. Я вместил в себя все человеческие познания — от Санхуниафона[5] до Сократа, от Моисея до святого Иеронима[6], от Зороастра[7] до Агриппы[8]. Я изучал медицину, и не только по Гиппократу, Галену[9] и Аверроэсу[10], но и с помощью великого наставника, имя которому — природа. Я проник в тайны коптов и друзов. Я собирал семена, приносящие гибель, и семена, приносящие счастье. Когда самум или ураган пролетал у меня над головой, я умел бросить в него зернышко, и оно несло с собою смерть или жизнь — в зависимости от того, проклял я или благословил тот далекий край, к которому было обращено мое грозное или улыбающееся лицо.

Я учился, работал, путешествовал, пока мне не исполнилось двадцать лет. Однажды мой учитель разыскал меня в мраморном гроте, куда я удалился от полуденной жары. Лицо его было сурово и вместе с тем радостно. В руке он держал склянку. «Ашарат, — проговорил он, — я всегда твердил тебе: ничто в мире не рождается и не умирает, колыбель и могила — родные сестры, и человеку, чтобы прозревать в прошлом свои предыдущие жизни, не хватает лишь ясновидения, которое сделает его равным Богу, потому что, получив этот дар, человек почувствует себя бессмертным, словно Бог. Так вот, я отыскал напиток, который рассеивает мрак, хотя ожидал найти тот, что прогоняет смерть. Ашарат, вчера я отпил часть содержимого этой склянки, ты же выпей сегодня остальное».

• Предыдущая
• 4/160
• Следующая