Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 3 (худ. Клименко) - Дюма Александр - Страница 2
- Предыдущая
- 2/165
- Следующая
— Оно заключает в себе приказ о суперинтендантстве для вас и приказ об изгнании для господина Фуке.
— Простите меня, герцогиня: почти невозможно, чтобы господин Фуке подвергся изгнанию; арест, опала — это уж слишком!
— О, я знаю, что говорю, — холодно продолжала г-жа де Шеврез. — Я живу не так уж далеко от Парижа, чтобы не знать, что здесь творится. Король не любит господина Фуке и охотно погубит его, если ему дадут к этому повод.
— Надо, однако, чтобы повод был подобающим.
— Мой повод вполне подобающий. Поэтому-то я и оцениваю его в пятьсот тысяч ливров.
— Что это значит? — спросил Кольбер.
— Я хочу сказать, сударь, что, имея в руках этот повод, я передам его в ваши руки только в обмен на пятьсот тысяч ливров.
— Отлично, герцогиня, я понимаю. Но поскольку вы назначили продажную цену, ознакомьте меня с вашим товаром.
— О, это не составит труда; шесть писем кардинала Мазарини, как я сказала; автографы эти, конечно, не стоили б таких денег, если б они не устанавливали с полною очевидностью, что господин Фуке присвоил крупные казенные суммы.
— С полною очевидностью? — спросил Кольбер, и глаза его радостно заблистали.
— С полною очевидностью. Не хотите ли прочитать эти письма?
— Всей душой! Само собой, копии?
— Само собой, копии.
Герцогиня извлекла спрятанный у нее на груди небольшой сверток, слегка примятый ее бархатным корсажем.
— Читайте, — подала она бумаги.
Кольбер жадно набросился на них.
— Чудесно! — сказал он, закончив чтение.
— Достаточно ясно, не правда ли?
— Да, герцогиня, да; значит, кардинал Мазарини передал деньги господину Фуке, а господин Фуке оставил их у себя; но какие, собственно, деньги имеются тут в виду?
— В том-то и дело! Впрочем, если мы договоримся, я присоединю к этим шести еще седьмое письмо, которое окончательно осведомит вас обо всем.
Кольбер размышлял.
— А подлинники?
— Бесполезный вопрос. Это все равно, как если бы, господин Кольбер, я спросила у вас, будут ли полными или пустыми мешочки с золотыми монетами, которые вы мне вручите.
— Прекрасно, герцогиня.
— Значит, сделка заключена?
— Нет еще.
— Как же так?
— Есть одна вещь, о которой ни вы, ни я не подумали.
— Назовите ее.
— При всех обстоятельствах господина Фуке может погубить только процесс.
— Да.
— И публичный скандал.
— Да. Ну так что же?
— А то, что ни процесса, ни скандала не будет.
— Почему же?
— Потому, что дело идет о генеральном прокуроре парламента; потому, что у нас во Франции все, решительно все: администрация, армия, юстиция, торговля, — все связано цепью взаимного благожелательства, которое зовется корпоративным духом. Поэтому, сударыня, парламент никогда не потерпит, чтобы его глава был отдан под суд. И если бы это случилось, даже по приказанию короля, парламент никогда не осудит своего генерального прокурора.
— По правде сказать, господин Кольбер, это меня не касается.
— Я знаю, сударыня. Но меня-то это, конечно, касается и снижает цену того, что вы принесли. К чему мне доказательства преступления, если оно не подлежит наказанию?
— Но если на Фуке падут подозрения, то и в этом случае он будет отстранен от обязанностей суперинтенданта.
— Велика важность! — воскликнул Кольбер, и его мрачное лицо как-то вдруг осветилось выражением ненависти и мести.
— Ах, господин Кольбер, простите меня, — заметила герцогиня, — я не знала, что вы столь впечатлительны. Хорошо, превосходно. Но раз вам мало того, что у меня есть, прекратим разговор.
— Нет, сударыня, продолжим его. Но поскольку цена товара упала, ограничьте и вы свои притязания.
— Вы торгуетесь?
— Это необходимо всякому, кто хочет честно платить.
— Сколько же вы предлагаете?
— Двести тысяч ливров.
Герцогиня рассмеялась ему в лицо, но затем внезапно сказала:
— Подождите.
— Вы соглашаетесь?
— Нет, не совсем. Но у меня есть еще одна комбинация.
— Говорите.
— Вы даете мне триста тысяч ливров.
— Нет, нет!
— Соглашайтесь или нет, как угодно. И это не все.
— Еще что-нибудь? Вы становитесь невозможною, герцогиня.
— Вовсе нет, я больше не прошу у вас денег.
— Чего же вы хотите?
— Услуги. Вы знаете, что я всегда была нежно привязана к королеве.
— И…
— И… я хочу повидаться с ее величеством.
— С королевой?
— Да, господин Кольбер, с королевой, которая мне больше не друг, это верно, и уже давно мне не друг, но может снова сделаться другом, если мне предоставят соответствующую возможность.
— Ее величество, герцогиня, никого больше не принимает. Вам известно, что приступы ее болезни повторяются все чаще и чаще.
— Вот потому-то я и должна повидать королеву. Представьте себе, что у нас во Фландрии заболевания подобного рода — вещь очень частая.
— Рак? Страшная, неизлечимая, роковая болезнь.
— Не верьте этому, господин Кольбер. Фламандский крестьянин — человек первобытный. У него не жена, а рабыня.
— Что же из этого?
— Пока он покуривает свою вечную трубку, жена работает: она черпает из колодца воду, она нагружает мула или осла, она таскает на себе тяжести. Так как она не жалеет себя, то постоянно наносит себе ушибы. К тому же ей частенько достаются побои. А рак происходит от телесного повреждения.
— Это верно.
— Фламандки, однако, не умирают от этого. Когда их страдания становятся им окончательно невмоготу, они находят лекарство. И бегинки[*] в Брюгге изумительно лечат эту болезнь. У них есть целебные воды, настойки, втирания: они дают больной бутылку с водой и свечу и, продавая свои товары, приносят доход духовенству и вместе с тем служат богу. Ее величество выздоровеет и поставит столько свечей, сколько найдет для себя подобающим. Вы видите, господин Кольбер, что помешать моему свиданию с королевой — это почти то же, что цареубийство.
— Герцогиня, вы слишком умная женщина, вы сбиваете меня с толку. Я догадываюсь, однако, что ваша великая любовь к королеве объясняется и кое-какой личной выгодой, которую вы рассчитываете извлечь из свидания с нею.
— Разве я стремлюсь утаить это? Вы, кажется, сказали: кое-какую выгоду? Знайте же, что не кое-какую, а очень большую выгоду, и я вам докажу это в немногих словах. Если вы введете меня к ее величеству королеве, мне будет довольно тех трехсот тысяч, которые я потребовала у вас; если же вы мне в этом откажете, я оставляю у себя письма и отдаю их только в случае немедленной выплаты пятисот тысяч.
С этими словами герцогиня решительно встала, оставив Кольбера в неприятном раздумье. Продолжать торговаться было немыслимо; прекратить торг — значило потерять бесконечно много.
— Сударыня, — поклонился он, — я буду иметь удовольствие выплатить вам сто тысяч экю.
— О! — воскликнула герцогиня.
— Но как я получу от вас подлинники?
— Самым что ни на есть простым способом, дорогой господин Кольбер… Кому вы достаточно доверяете?
Суровый финансист принялся беззвучно смеяться, и его широкие черные брови на желтом лбу поднимались и опускались, как крылья летучей мыши.
— Никому, — сказал он.
— Но вы, конечно, делаете исключение для себя самого?
— Что вы хотите этим сказать, герцогиня?
— Я хочу сказать, что если бы вы взяли на себя труд отправиться вместе со мною туда, где находятся письма, они были бы вручены лично вам, и вы могли бы пересчитать и проверить их.
— Это верно.
— Вам следует взять с собой сто тысяч экю, потому что и я также не верю никому, кроме себя.
Кольбер покраснел до бровей. Подобно всем тем, кто превосходит других в искусстве счисления, он был честен до мелочности.
— Сударыня, — заявил он, — я возьму с собой обещанную сумму в виде двух чеков, по которым вы сможете получить ее в моей кассе. Удовлетворит ли вас такой способ расчета?
- Предыдущая
- 2/165
- Следующая
