Аль шерхин (СИ) - "Elle D." - Страница 8
- Предыдущая
- 8/51
- Следующая
Он думал, что обезумеет там, в темноте и неподвижности, за те часы или дни, которые он там провёл. Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем дверь снова открылась и его вытащили, дрожащего, мокрого, не способного издать ни звука. Руки ему развязали, но они больше не слушались его. Когда холодные пальцы, поблескивавшие золотом в полутьме, взяли его за подбородок, он бездумно посмотрел в жестокое лицо с рыжей бородой, и так же бездумно отметил хищную усмешку, появившуюся на нём.
- Вот и славный мальчик. Аль-шерхин, - сказал человек и усмехнулся. - Ты, должно быть, голоден?
И Инди кивнул в ответ.
Что бы его ни спрашивали в тот день, он лишь кивал в ответ.
Он был согласен теперь на всё.
Инди пробыл в Большом Торге месяц. Его держали в той самой комнате с мягкой постелью и зарешеченным окном, выходящим во внутренний дворик. Каждый день он принимал ванну с ароматическими маслами, так что в конце концов ему стало казаться, что его кожа и волосы насквозь пропитались этим приторно-сладким запахом, и он сам стал забывать, как пахнет на самом деле. Его очень хорошо кормили, часто принося больше, чем он мог съесть, и всегда заставляли доедать принесённое до последней крошки. Несколько раз его осматривал лекарь, смазавший ему синяки и старые раны; это было терпимо до тех пор, пока Инди не заставили встать на четвереньки и холодные толстые пальцы не скользнули в его задний проход. Инди вздрогнул и попытался отстраниться, но двое слуг, подручных лекаря, крепко держали его за плечи во всё время этой унизительной процедуры. Инди слышал, как лекарь, закончив осмотр и омывая свои толстые пальцы в чистой воде, сказал рыжебородому работорговцу, что мальчик, похоже, уже познал мужскую любовь. "Тем лучше для него", - ответил рыжебородый и засмеялся, и Инди не хотелось знать, что означают эти слова и этот смех.
Раз в день его выводили во внутренний дворик, где он мог дышать сухим, душным воздухом пустынной земли, слушать фонтан и касаться листвы кустарника и карликовых деревьев, высаженных вдоль парапета. Во время этих прогулок его сопровождали двое слуг, зорко следивших за каждым его движением. Но Инди не думал о побеге. Память о каменном гробу, в котором он провёл двое суток, навсегда стала самым страшным его кошмаром, и через много лет он всё равно просыпался в поту, когда ему снилось, что он лежит связанный глубоко под землёй, похороненный заживо, и кричит, и крик его отдаётся эхом от глухих стен его могилы.
Через месяц к нему снова пришёл рыжебородый. Инди раздели догола и поставили перед ним, и тот оглядел пленника с явным удовлетворением, а затем велел его подготовить - он не сказал, к чему, но слуги поняли без лишних слов. Инди теперь понимал практически всё, что они говорили, и сам мог объясняться с ними, но большую часть времени молчал, покорный и внешне безразличный к тому, что они делали с ним.
Прошло ещё два дня, и утром третьего вместе с завтраком ему принесли какое-то горячее питьё, которое приказали выпить, не отрываясь. Питьё было вязким и приторным, как всё здесь, как сам воздух, который наполнял эти глухие стены. Инди подчинился - и почти сразу его веки отяжелели, а тело стало наливаться свинцом. Разум его затуманился, но не погас; он понимал всё, что происходит, но оно казалось теперь ярче и одновременно как будто в дымке; хотелось улыбаться, но не было никакой радости ни в душе, ни в этой улыбке, бездумной и глупой, которую Инди пытался и не мог согнать со своего лица. Его взяли за руку и повели куда-то, и он пошёл, покорно переступая ногами, словно слепец за поводырём. Его опять раздели донага и искупали - в последний раз, - затем цирюльник тщательно подровнял и расчесал его волосы, вычистил и подстриг ногти и подбрил едва пробивавшуюся растительность на ногах, в паху и под мышками. После этого тело Инди намазали тонким слоем прозрачного масла, так, что кожа его стала блестящей и гладкой, как шёлк. Потом на бёдра его повязали маленькую кожаную повязку, едва прикрывавшую его естество и оставлявшую открытыми бёдра и ягодицы, и в таком виде повели куда-то, где он раньше никогда не бывал - коридорами, которые пребывавшему в наркотическом дурмане мальчику казались длинными, извилистыми, пульсирующими туннелями. Туннели то сжимались, норовя раздавить его, то разжимались, создавая вокруг огромную слепящую пропасть. Эти коридоры его пугали, и он вцепился в руку, которая уверенно вела его, так, словно надеялся на её защиту. Рука была с ним всё время, и вот наконец коридоры кончились, и босая нога Инди ступила с холодного мрамора на мягкий ворс ковра, устилавшего помост из красного дерева, и со всех сторон ударил свет.
Инди будто очнулся и понял, что стоит один в ярко освещённом круге, а из мягкого дымного полумрака на него со всех сторон смотрят алчные, жадные взгляды. Он обвёл глазами место, в котором оказался, силясь понять, что происходит, но видел лишь мерцание золота и драгоценностей в отблесках ламп, слышал лишь шуршание опахал и сдержанный шепот, шелестевший повсюду, и чувствовал, чувствовал на себе взгляды, щупавшие его, будто похотливые руки. Он услышал вдруг голос, громкий и звучный, похожий на речь зазывалы на рынке - и понял, что это и есть зазывала, что он просит досточтимых господ поглядеть на товар, и что товар этот - Инди. Ну, вот и оно. Это наконец случилось - то, чего он ждал все эти недели и чего так боялся.
Его продавали.
- Начальная цена - пятьсот дайраров! - провогласил зычный голос, и по залу прошёлся шелест. Инди взбодрился: всё же это слишком большие деньги. Конечно, никто не захочет выложить столько за какого-то мальчишку...
- Шесть сотен от Хелим-бея, - сказал кто-то, и Инди вздрогнул всем телом.
- Шестьсот пятьдесят от Ирругим-бея.
- Восемьсот!
Инди оглядывал зал в удивлении, тупом и далёком, приглушённом действием наркотика, но всё же неодолимом. Эти люди торговались, перекрикивали друг друга, поднимали цену всё выше и выше, кажется, готовые взвинтить её чуть ли не до небес - и ради чего? Что в нём такого, чтобы они готовы были отдать за него деньги, на которые можно купить десять здоровых и сильных рабов? Зачем он им сдался?..
- Тысяча! - сказал в поднявшемся гуле звонкий и злой голос, так отличавшийся от остальных, что Инди посмотрел в ту сторону, из которой он раздавался, и вздрогнул. Свет ламп слепил его, дурман заволакивал взгляд, и он не мог различить лиц, но это - увидел, словно во вспышке чёткости и света: длинное, скуластое, тёмное лицо, чёрные усы, спускавшиеся вдоль подбородка и переходящие в аккуратную, такую же чёрную бородку, узкие глаза, неотрывно глядящие на него. Было в этом человеке что-то настолько жёсткое, настолько безжалостное, что Инди вздрогнул всем телом и мысленно взмолился богу, который, казалось, давно его оставил: "О, господи, только не он! Пусть меня купит кто угодно, только не этот человек!" Что-то в нём неумолимо напомнило Инди Белого Дьявола, но, как ни невероятно это звучало, этот темнолицый был ещё страшнее, ибо ледяная безжалостность корсара объяснялась тем, что он попросту не видел в рабе человека, а этот мужчина - видел, и однако же относился к нему с неменьшей, а то и большей жестокостью.
- Тысяча монет от Арджин-бея, - повторил он своим злым, самодовольным голосом, не сводя с Инди глаз. На минуту установилась тишина, и Инди ощутил холодный пот, выступивший на затылке, когда другой голос, столь же мягкий и спокойный, сколь голос Арджин-бея был зол и скользок, сказал:
- Тысяча двести.
Темнолицый резко повернулся и с ненавистью посмотрел на того, кто посмел оспаривать у него желаемое. Но увидев, кому принадлежит мягкий и спокойный голос, усмехнулся и сказал:
- Оммар-бей! Не знал, что вы здесь. Неужели вашему господину Бадияру-паше по-прежнему мало мальчиков? Я слыхал, гарем его и так переполнен.
Тот, кого назвали Оммар-беем, лишь молча поклонился в ответ, явно не собираясь вступать в споры иначе, чем называя большую цену. Темнолицый мужчина нетерпеливо покусал губу и резко сказал:
- Предыдущая
- 8/51
- Следующая
