Поединок. Выпуск 2 - Агаянц Николай - Страница 16

• Предыдущая
• 16/101
• Следующая

Неожиданность подстерегала их в Топокальме. Они увидели приткнувшийся к бунгало армейский «джип» с пулеметом, установленным на капоте. Вокруг ни души...

В тот день телефонный звонок О’Тула, сообщившего, что он намерен приехать, да к тому же не один, застал Глорию врасплох. Она ждала Хуана и потому попросила:

— Давай отложим до завтра.

— Это невозможно.

— Тогда, по крайней мере, объясни, кого ты везешь с собой.

— Не телефонный разговор, Гло. Узнаешь при встрече.

Повесив трубку, девушка взбежала по лестнице на второй этаж, где в одной из пустующих гостевых спален Исидоро Итурраран печатал листовки.

— Еще две сотни готово. — Он вытер тряпкой перепачканные краской руки. — Жаль, бумага на исходе.

— Бумага будет: товарищ Паланке обещал. А сейчас все равно только-только успеем добить последнюю пачку: должны пожаловать гости — Фрэнк с каким-то своим другом.

Исидоро вновь склонился над печатным станком, а Глория принялась за упаковку прокламаций, которые предстояло отправить в Сантьяго.

За окном послышался нарастающий шум автомобильного мотора. К дому приближался «джип» с пулеметом, установленным на капоте. За рулем сидел солдат в каске.

Ящики... ящики... ящики мерно качались, грозя обрушиться на мое тело, беспомощно распростертое на полу. Пол подо мной тоже ходил ходуном, как при семибалльном шторме. Трюм был пропитан стоялым запахом машинного масла. Я попытался приподняться и вновь потерял сознание.

Сквозь вязкую глину беспамятства просочилось:

— Ахтундахтциг!

И словно эхо, меняющее голос:

— Ахтундахтциг!

Корабль. Немецкая речь. Куда меня занесла нелегкая?

Приоткрыл глаза. В конце узкого прохода между плоскими длинными ящиками (их перечеркивала броская надпись: «Стекло! Осторожно! Не кантовать!») два тевтона болтали на чистейшем баварском диалекте. И тут меня осенило: «ахтундахтциг» («восемьдесят восемь») — да это же приветствие неонацистов! Современный эквивалент приснопамятного «хайль Гитлер!».

Ящики, качнувшись в последний раз, застыли на месте. В неверном свете фонаря проступили запотевшие от сырости каменные стены. Нет, не на корабле я. Не на корабле...

— Мальчики из команды Эль-Тиро явно переусердствовали. Они едва не отправили нашего гостя к праотцам. Могли испортить всю обедню: мертвые — народ неразговорчивый, слова не вытянешь.

— Ничего. Очухается. Подумаешь, приласкали кастетом... Кстати, где они его так?

— В задней комнате бара «Засоня Педро».

Так вот почему там слышалась музыка, шарканье ног. Я потянул налитую свинцом руку к ноющему затылку и не сдержал стона. На ладони осталась липкая, загустевшая кровь.

— Смотри-ка, Отто, — теперь тевтон заговорил по-испански, — этот любитель наркотиков и контрабандного оружия уже приходит в себя. А ты, доброхот, сердобольничал... Позови Хозяина.

— Хорошо, Иоганн.

Кап. Кап. Кап... Совсем рядом с потолка падала вода. Китайской пыткой капли взрывались в моей — и без того иссушенной болью — голове.

— Пи-и-ить!

— Заткнись! Нахлебаешься вдосталь на дне озера. — Грубые, с подковками, ботинки загрохотали по цементному полу. Иоганн остановился, выплюнул обслюнявленный огрызок сигары и пребольно пнул меня в бок. — Поднимайся, скотина!

Что мне оставалось делать? Попытался по частям собрать свое Я, разметанное во времени и пространстве.

Перевалился на бок.

Подтянул колени.

Уцепился за скобу ближайшего ящика.

Встал, пошатываясь.

Выпрямился.

Так и подмывало коротким хуком съездить по физиономии недобитого наци. Но мне тоже не хотелось портить обедни. Я рассчитывал вывернуться из этой гибельной ситуации и довести расследование до конца. Я упрямо верил, что родился с серебряной ложкой во рту.

Иоганн повел щетиной рыжих бровей и невесело глянул на меня:

— Ну, ну! Не валяй дурака. — Руку с револьвером (опасаясь, что я рискну выбить оружие) он держал у пояса, сбоку, — готовый к выстрелу с бедра. — Топай! — Короткий кивок в сторону тесного прохода. — Стой! Садись! — Тычок дулом в спину. Я плюхнулся на цинковую коробку («А ведь в таких обычно перевозят патроны!») у замызганного канцелярского стола.

Иоганн уселся на валкий стул, единственный в этом странном складском помещении. Зевнул, блеснув коронками золотых зубов. Раскурил сигару и с ухмылкой выпустил клуб дыма мне прямо в лицо.

Осенний дождь шаркал по крыше. На пороге склада появился Хозяин. За ним смутной тенью маячила фигура Отто.

Иоганн вскочил со стула:

— Присаживайтесь, шеф. — Поймал на лету брошенный ему дождевик. Бережно повесив на крюк, вернулся к столу.

— Какой язык предпочитает для беседы сеньор журналист? Испанский или английский? — на чистейшем кастильском диалекте, которым в Латинской Америке никто не пользуется, вежливо спросил господин с бритым черепом, снимая пенсне в золотой оправе.

— Немецкий, если не возражаете. — Мои разбитые спекшиеся губы едва шевелились.

Щека, прорезанная стародавним шрамом драчуна-корпоранта, нервно дернулась:

— Возражаю... — И уже спокойнее: — Кроме вас, любезнейший, по-немецки здесь никто не говорит. (Отто и Иоганн пугливо переглянулись.) Так вы, стало быть, и не канадец вовсе, а фамилия О’Тул — липа?

— В отношении моей национальности можете не сомневаться. Это нетрудно проверить, связавшись с посольством Канады в Байресе. Мой прапрадед майор Арчибальд О’Тул под знаменами генерала Бронка сражался у Ниагары в 1812 году с американцами, когда те, под шумок наполеоновских войн в Европе, попытались оттяпать добрый ломоть нашей земли и были разбиты наголову... А батюшка, капитан Канадских королевских военно-воздушных сил, должен вам заметить, топил подлодки бошей в Атлантике. (Щека со шрамом опять дрябло дрогнула.) Позвольте и мне полюбопытствовать, с кем имею честь?

Хозяин величаво водрузил пенсне на прямой арийский нос. (Его породистому лицу больше подошел бы монокль — из тех, в которых любили щеголять высшие офицеры вермахта.) Откашлялся. Слегка склонил голову — блик от фонаря скользнул по буграм отполированного черепа:

— Называйте меня просто Алонсо Кабеса де Вака-и-Бальбоа. (С таким же успехом он мог прибавить к своей, несомненно вымышленной, фамилии еще парочку-другую имен известных конкистадоров.) Хуан!.. (Иоганн продолжал безмятежно дымить сигарой.) Хуан, я тебе говорю! Подай бумаги сеньора О’Тула.

Обалдело хлопнув редкими рыжими ресницами, подручный дона Алонсо ринулся в темный угол и извлек оттуда атташе-кейс крокодиловой кожи. Мой! Но он же оставался в гостинице! Значит, пошарили в номере.

На свет божий появились и аккуратно легли на стол визитные карточки, документы, блокноты с записями, чековая книжка «Ройал банк оф Канада», газетные вырезки, бережно хранимые мною письма от Глории и — отдельно — «контрольки», пробные отпечатки некоторых отснятых еще в Чили пленок, которые я удосужился отдать в проявку лишь в Буэнос-Айресе.

Господин Бритый Череп ничего не оставил без внимания; даже марки, собираемые мною для сына, педантичный, хотя и определенно латинизированный немец вытряхнул из конверта. Навалился грудью на стол и предложил с наигранной задушевностью:

— Давайте потолкуем откровенно.

— Прежде — пить. И сигарету. — Отчаянно мутило. Перед глазами расплывались радужные круги.

— О, конечно, конечно, дорогой сеньор О’Тул. Воду сейчас принесут. — Понятливый Отто, не дожидаясь, пока шеф придумает ему какое-нибудь экзотическое имя, вышмыгнул за дверь. — Закуривайте! — Он протянул открытую пачку и предупредительно щелкнул зажигалкой. — Ай-яй-яй! Мои несмышленые мальчики до сих пор не дали вам напиться... Надеюсь, они вели себя корректно?

— Корректней некуда. — Меня всего ломало. Я демонстративно потер ноющий бок.

Дождь припустил, угрюмо барабаня в черепичную кровлю.

• Предыдущая
• 16/101
• Следующая