Поединок. Выпуск 9 - Акимов Владимир Владимирович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/113
• Следующая

— Это две большие разницы! — Лесников наставительно поднял палец вверх. — Идите, а то ваш дружок Пантелеев все глаза проглядел. Сутки отдыхайте.

— …Ты первенство-то свое выиграл? — спросил Романцев Степу после долгих объятий, хлопанья друг друга по спине и прочих выражений чувств.

— Какое… — улыбаясь, отмахнулся Степа. — Я ж тогда знаешь как переживал, что с вами не остался?.. Так мой отпуск и накрылся.

— Какой отпуск? — поинтересовался Романцев.

— Домой, — вздохнул Степан. — Какие отпуска бывают.

— Так ты за отпу-уск… — протянул Романцев и подмигнул Смолину.

— Ну да, — простодушно подтвердил Степа, — обещали, если, конечно, первенство выиграю. Дом чинить надо, а отец болеет. Крышу перекрыть, и все такое… А штангу я, вообще-то, совсем не люблю: только жиры нагуливаешь да пуп рвешь…

— А чего ты мне про дом не сказал? — спросил Смолин. — Я б кого другого взял!

Степан вдруг широко, ясно улыбнулся:

— А мне чего сегодня приснилось: будто мы с отцом ставни на окнах красим. И краска такая веселая, голубая…

На плацу строились солдаты, там прохаживался прапорщик Сивак.

К Степе подбежал солдат Саша, у которого когда-то Степа реквизировал калорийную колбасу, передал ему новенький щегольский чемодан и помчался в строй.

— Это ты куда ж? — поинтересовался Романцев.

— В отпуск, говорю, — сказал Степан, любовно оглаживая чемоданную кожу. — Вишь какую красоту принесли…

— Ни черта не понимаю! — рассердился Романцев. — То ты едешь, то ты не едешь…

— Чего ж тут не понять? Мать подполковнику Лесникову написала. Вчера письмо пришло, и он сразу: десять суток, не считая дороги.

— А ты что ж сам у него не попросился? — спросил Смолин.

— Просить, Миша, неприятно, — очень серьезно сказал Степа. — Мы, Пантелеевы, очень просить не любим. А мать — женщина, ей можно…

— Мы — Пантелеевы… — передразнил Романцев. — Тоже мне князь Ростовский.

— При чем тут князь-то? — удивился Степа. — У нас все так-то. До десятого колена свой род помнят.

Тем временем к строю подошел подполковник Лесников.

— Равня-ась! Смирр-о! — раскатисто прокричал Сивак.

— …Мне нужно пятнадцать человек. Добровольцы!.. — долетел до них голос Лесникова. — Шаг вперед!

Весь строй шагнул дружно.

— Отставить! — сказал Лесников. — Повторяю: мне нужно пятнадцать человек.

— Встать, что ли? — Романцев с хрустом потянулся, подмигнул Смолину.

Направились к строю.

Пантелеев посмотрел им в спины и пошел с чемоданом к казарме.

Подполковник Лесников строго посмотрел на Смолина и Романцева, которые встали на правый фланг, но чуть впереди основного строя.

— Я ж приказал вам отдыхать! — строго сказал Лесников.

— Так мы же с отдыха, товарищ подполковник! — улыбнулся Романцев.

— Спички есть? — внезапно спросил подполковник.

Романцев достал коробок, отдал Лесникову.

— Будете жребий тянуть! — сказал подполковник Лесников, запалив и тут же загасив спичку. — У кого горелая — становится к сержантам Смолину и Романцеву.

Из казармы выбежал Пантелеев без чемодана и встал рядом с товарищами.

— А отпуск? — спросил Смолин.

— Хорошо ж ты обо мне понимаешь… — обиделся Степа. — Вы вон опять кудай-то идете, а я буду пельмени в Тобольске лопать…

А на сибирских реках с грохотом, подобным орудийной канонаде, ломался лед.

Сталкивались льдины, лезли друг на друга, запирали ревущую, мутящуюся воду. Грохотали взрывы, уже настоящие — рвали заторы. Вода несла в океан лед, вековые деревья и все, что удавалось унести…

Обнажались крутые берега. Трубили олени-быки и сходились в смертных поединках из-за важенок. Медведь таскал лапой снулую от долгой подледной темени рыбу…

В одно такое весеннее утро Белая рубашка мощным ударом груди сломал загородку и ушел в тайгу, уведя с собой в тайгу трех лучших важенок. Маринкин отец неделю гонялся за ним, но так и не догнал…

ЛАРЕЦ ВРЕМЕНИ[1]

(Легенды о часах)

— Поклонник детективного жанра, — не без ехидства сказал Василий Петрович Белов, глядя мимо меня, — начал бы, конечно, это повествование с убийства и ограбления весьма известного среди ценителей старины московского антиквара. Рассказал бы о различных версиях, о поисках бесследно исчезнувшего преступника, о слухах. Затем он сообщил бы, как через год после событий, взволновавших Москву, в Баварии покончил жизнь самоубийством король Людовик II. Не слишком углубляясь в обстоятельства, при которых это случилось, рассказчик, все более и более заинтриговывая читателей, намекнул бы на некую связь между тем, что произошло в России и Баварии. А затем, сделав вид, что начисто забыл про самоубийство и убийство, пригласил бы читателей посетить вместе с ним двор Иоанна Васильевича Грозного… Любитель исторических легенд (а ими — и любителями и легендами — история весьма богата) начал бы со звездочета, врача и механика Иоанна Васильевича Грозного голландца Бомелия, из-за которого, по мнению москвичей, «на русских людей царь возложил свирепство, а к немцам на любовь преложи». Впрочем, скорей всего, он бы начал это повествование не с «лютого волхва дохтура Елисея», а с созданных им при помощи черной магии «волшебных» часов, которые якобы предрекли царю смерть. Что же касается специалиста, то он бы, разумеется, не вспоминал ни про убийство, ни про Людовика II. И уж наверняка бы с презрением отвернулся от всяких сказок о смерти Иоанна Грозного, от Бомелия, его предсказаниях и волшебных часах. Легенды, предания, досужие выдумки… Все это чепуха. Главное — законы истории и законы механики. Только они имеют значение. Как и положено уважающему себя специалисту, задумавшему или уже написавшему кандидатскую диссертацию, он, разумеется, начал бы с истории вопроса. Он бы популярно объяснил, что древнейшими приборами для определения времени являлись гномоны — простейшие солнечные часы, а также водяные часы, которые в те далекие времена полностью удовлетворяли скромные потребности человечества. Позднее появились колесные часы, а к концу пятнадцатого века — пружинные. Затем он убедительно доказал бы, что если существование Иоанна Грозного ни у кого не вызывает сомнения, то с «волшебными» часами дело обстоит совсем иначе: «волшебных» часов нет и никогда не было, а были только хорошие часы и плохие, причем плохих всегда было почему-то значительно больше…

Белов улыбнулся и спросил меня:

— Какой же из этих трех вариантов вы бы предпочли: первый — детективный?

— Безусловно, — подтвердил я. — Поэтому вы, вероятней всего, начнете с третьего, то есть с версии специалиста?

— Нет, — покачал отрицательно головой Василий Петрович. — Этот рассказ я начну с четвертого варианта.

— То есть?

— С большой комнаты в нашей квартире, которую отец шутливо именовал «Ларцом времени». В ней находилось более двухсот часов… — Василий Петрович закурил трубку. — Коллекционером нельзя стать. Коллекционером надо родиться. А я родился обычным ребенком. Поэтому, хотя значительная часть моей жизни прошла в музеях, я никогда и ничего не коллекционировал, если, понятно, не считать этих вот историй, которые я вам время от времени рассказываю. Но коллекционеры, которых я знал, всегда вызывали у меня глубокое уважение. Я относился к ним с тем же благоговением, что и к волшебникам, хотя в отличие от кудесников они в Красной книге, куда заносят исчезающие виды, пока еще не значатся. Более того, судя по тому, как увеличивается число музеев, коллекционеры процветают.

Сколько этих музеев и каких только нет в них экзотических коллекций!

…В Мюнхене вашу любознательность удовлетворит великолепный музей игральных костей. В Стамбуле — музей истории ислама, где вы можете полюбоваться «священным зубом пророка», несколькими волосками из «его» бороды и «личным» письмом Магомета к правителю Эфиопии.

• Предыдущая
• 22/113
• Следующая