Поединок. Выпуск 9 - Акимов Владимир Владимирович - Страница 20
- Предыдущая
- 20/113
- Следующая
— Как мы с тобой, — улыбнулся он. — Я вон тебе всю жизнь выложил, сам не знаю почему.
— Это, наверно, потому, что мой прадедушка шаман был, — сказала она.
— Ну? — удивился Смолин и опять улыбнулся. — Наверно, потому…
— Нет, — грустно сказала она. — Не потому — ты просто думал меня больше никогда не увидеть. Как люди в поезде, все про себя рассказывать любят. — Поставила перед ним варево. — Пей из ложки. Сильным будешь. Долго не устанешь…
— А что Толи-то долго нет? — забеспокоился Смолин.
Маринка прислушалась:
— Уже скоро будет. С Алю едет, нам важенок ведет. Тебе повезло, что стойбище рядом. Собаки сильно волноваться стали, я так и подумала, что кто-то в буране плутает…
— Должно ж когда-то и повезти.
— Сейчас важенок вместо быков запряжем, — перевернула нарты полозьями на снег. — Они быстрее.
Ветер ударил незащищенный теперь костер — пламя прижалось к снегу.
Смолин подошел разбросать костер.
— Мы зимой огонь не гасим, — сказала она. — Может, сгодится кому…
— Господи, — пробормотал Смолин, глядя, как отсветы костра пляшут по Маринкиному лицу, как ярко блестят раскосые глаза. — Бывают же такие красивые… Я думал, только в журналах…
— А-а! — отмахнулась Маринка. — Ну их, твои журналы!
— Что так?
— Все одно пишут… Какие мы дикие были…
Из метельной круговерти вывернули нарты, рядом с каюром сидел Толя Романцев, за нартами бежала тройка оленьих самок, важенок.
— Какие дела, командир?!
— Нормалек, Толик! — весело откликнулся Смолин.
…Нарты неслись во весь дух. Пролетали мимо огромного черного креста, лишь верхнее перекрестье торчало над заснеженной сопкой.
— Это кто же?! — крикнул Смолин сидящей впереди Маринке.
— Моряки какие-то, — отвечала она. — Давно было!
Вдалеке показалось заваленное снегом по крышу зимовье.
В окно зимовья был виден огромный красный диск солнца, низко висящий над снегами.
— Это ж надо — закон подлости, — бурчал Романцев, настраивая рацию. — Солнышко… Стоило горбатиться. Сел да прилетел…
— Уже, — сказал Смолин, внося охапку поленьев..
— Чего? — не понял Романцев.
— Летят.
Романцев выскочил на улицу — один самолет уже выбросил технику на грузовых парашютах. Появился второй с десантниками.
— Выходит, мы… зазря… — проговорил Романцев и вдруг, неожиданно для себя самого, заплакал — по-детски кривя губы и размазывая слезы рукавом. Затем схватил пригоршню снега и стал яростно тереть лицо…
Романцев ворвался в избу, бухнулся на колоду, заменяющую стул, и принялся крутить ручки настройки, бормоча при этом:
— Мы все равно кой-чего докажем… А то какую моду взяли — сели, да прилетели, да прыгнули, и все девки млеют… Все, командир. Я на волне. Хоть на полчаса, а раньше их в эфир выйдем!
— Нельзя, Толя, — тихо сказал Смолин. — Наш выход в 10.21, через сорок минут.
…В самолетной темени над люком вспыхнул желтый сигнал: «Приготовиться». Коротко взревнула сирена. Пошли в стороны створки люка.
Зеленый сигнал!.. Сирена!! Невыносимая!!!
Гудит дюралевый пол под ногами бегущих к люку. Головой вперед — как в детстве с обрыва. Один за другим. А первых уже крутит в голубом воздушном потоке, оранжевыми огоньками вспыхивают вытяжные парашюты. Раскрываются купола основных. И через несколько мгновений все подразделение — длиннющая цепочка куполов. Как поплавки гигантского невода, заброшенного в солнечную синь.
Люк бесшумно закрывался. Темно, пусто в самолетном брюхе, как в доме, из которого все ушли. Борттехник высадки в белом шлеме идет неспешно вдоль тросов, протянутых под потолком, убирая вытяжные фалы, которые только что крепились к парашютам тех, кого уже здесь нет…
Лахреев с рацией за спиной подбежал к зимовью. Распахнул сапогом дверь зимовья и застыл изумленный:
— Вы… откуда, ребята?
— На вопрос «откуда» напрашивается ответ: от верблюда, — мрачно посмотрел на него Романцев. — Это первое. Второе: надо сказать «здрассте» дядям.
— Здорово, — растерянно пробормотал Лахреев.
— Можно и так, — кивнул Романцев. — Только не надо путать южное побережье Белого моря с северным побережьем Черного. Понятно?
— А чего я… путаю-то? — Лахреев все еще не мог прийти в себя от неожиданной встречи.
— Ты дверь не закрываешь.
Лахреев повернулся к двери, но закрыл ее, как говорится, с другой стороны. Выскочил из зимовья:
— Товарищ лейтенант! Там какие-то солдаты… С рацией.
— Что за солдаты? — строго спросил лейтенант.
Лахреев только плечами пожал.
— Ты, Лахреев, не цыганка — плечиками играть, — еще строже произнес лейтенант. — Ты — десантник и должен был выяснить, кто находится на объекте, а уж потом докладывать.
Лейтенант взбежал по ступенькам крылечка. При виде офицера Романцев и Смолин вскочили. Вытянулись.
— Кто такие?
— Гвардии сержант Смолин!..
— Гвардии рядовой Романцев!..
— Документы.
Придирчиво сверил фотографии с лицами.
— Что вы здесь делаете?
— Вас, товарищ лейтенант, ждем, — сказал Смолин, глядя в сторону.
— Нельзя ли яснее выражаться, сержант?
— Разрешите, товарищ гвардии сержант, обратиться к товарищу гвардии лейтенанту? — очень официально произнес Романцев.
— Обращайтесь.
— Яснее, товарищ гвардии лейтенант, не скажешь, — продолжал Романцев. — Как увидели ваш самолет, так и ожидаем, когда вы приземлитесь и в эфир выйдете. А то, что мы двое суток по сугробам да по морям — по волнам корячились — это, конечно, не в счет…
— Значит, вы и есть группа майора Лесникова, — догадался лейтенант. — А вас уже спасатели ищут. Чего ж вы сами в эфир не выходите? Что-нибудь с рацией?
— Нам приказано выйти в эфир отсюда, с мыса Малого, в 10.21, — Смолин взглянул на часы, — через семнадцать минут.
Лейтенант молча пожал им руки и вышел.
На крыльце затопотали, обивая снег. Ввалились Лахреев и второй радист, стянули лямки раций.
— Присаживайтесь, голубки, — вздохнул Романцев, указывая на лавку под окном.
— Товарищ лейтенант просил: можно, они тут пока постоят, а то мороз, — сказал Лахреев.
Смолин молча кивнул.
Десантники составили рации в углу у порога и вышли.
— А лейтенант у них ничего себе… — сказал Романцев.
— …Служим Советскому Союзу, товарищ майор! Прием, — сказал в микрофон Романцев и подмигнул Смолину: вот, мол, мы с тобой какие. Но от дальнейших слов майора лицо его вытянулось. — Вас понял, товарищ майор. Отбой.
— …Ну, майор благодарит, и все такое… — растерянно сказал Романцев, снимая наушники. — И говорит еще…
— Ну? — не выдержал Смолин.
— Что нам с тобой приказано остаться здесь… До особого распоряжения. Выходить в эфир каждые полчаса.
На радиомасштабных картах разных штабов, больших и малых, в квадрате 47 дробь 9 появился условный значок радиомаяка…
А где-то, с большого аэродрома, один за другим стартовали тяжелые самолеты. Шли над облаками эскадрилья за эскадрильей.
— Штурман, — говорил радист, — Малый маячит…
Штурман сверял курс… Поправлял, если надо было.
Специальные машины расчищали взлетную полосу от снега и льда — тяжело ревя, поднимались новые эскадрильи.
…Давно минул «холъонок-кып», месяц пальца на рукавице, с самым коротким днем, когда женщина только палец на рукавице успевает сшить. И другие месяца зимние минули.
Молодой день белой стрелой прогнал ночь, синюю старуху. По-кетски — время весновки наступило. Лупурэрэн — по-эвенкийски. Алое солнце выпорхнуло.
Длиннющих три месяца с лишком жили ребята в полярной тьме. Пока радиолокационную станцию не сбросили, смену не прислали. Вездеход тоже парашютом спустили.
Толя Романцев последние дни перед уходом в часть пропадал у сменщиков в сборном домике, в маленьком закутке-мастерской. Смолин знал, что Романцев выпросил у локаторщиков пластинку из нержавейки и трудился над ней напильником, выбивал керном, но не спрашивал, что и зачем — раз Толя делает, значит, надо.
- Предыдущая
- 20/113
- Следующая
