Поединок. Выпуск 8 - Ромов Анатолий Сергеевич - Страница 62
- Предыдущая
- 62/114
- Следующая
Впереди рассыпчато зацокали копыта, закричали. Князев и Клешков подняли глаза, прямо на них скакал всадник, по голосу они узнали Охрима.
— Вот ты где, старая калоша! Иди до батьки! Убежал твой брандахлыст, Фитиль этот, шо у карты резався.
Было хмурое утро. Гуляев поднялся на крыльцо исполкома, вошел в коридор, и первым, кого он увидел, был Яковлев. В стройном бритом военном, закрывавшем дверь какого-то кабинета, его нельзя было узнать — недавнего интеллигента с чеховской бородкой.
— О! — сказал, оглядываясь на шум его шагов, Яковлев. — Вот так встреча!
— Не пойму, что же было маскарадом, — шутливо, но с тайным смыслом сказал Гуляев, пожимая руку, — и в той и в другой одежде вы равно естественны!
— Потому что естественна ситуация, — сказал Яковлев. — Я получил новый пост. Вы не зайдете?
Они зашли в длинную пустую комнату с одиноким столом и ящиком телефона, привешенного к стене.
— Вот моя обитель, — Яковлев обвел рукой четыре стены и засмеялся, — военрук гарнизона Яковлев готов принять товарища Гуляева.
Гуляев тоже сделал вид, что ему весело. Какое-то внутреннее беспокойство не покидало его. И причиной тому был ненатуральный тон Яковлева. Он еще несколько минут поболтал с ним и помчался по исполкому, ища Бубнича. Ему сказали, что Бубнич на митинге на маслозаводе. Он попросил у Куценко его фаэтон и поехал на маслозавод.
На маслозаводе тесно стояли человек двести мужчин и женщин. Говорила Верка Костышева, секретарь комсомольской ячейки. За ней, неподалеку от стола, за которым сидели трое — президиум, горбился на табурете Бубнич, что-то записывая себе в книжечку.
— Товарищ Ленин, — четко отделяя слова, чеканила Верка, глядя в толпу, — говорит нам прямо: революция в опасности! Белые паны, барон Врангель и всякая нечисть — все лезут на нас! Наши ребята умирают в Таврии, и, может, оттого умирают, что мы им, тифозным и голодным, не можем прислать хлеба! А почему мы не можем его прислать, почему мы сами голодуем? Потому что некоторые завалились на лежанки и не видят, что бандюки под самым носом! Мы в ячейке все признали себя мобилизованными! Вчера мне Машка Панфилова чуть глаза не выцарапала, что я ее Ваньку по ночам домой не отпускаю...
В толпе захохотали. Стоящий рядом с Гуляевым парень с винтовкой за плечом сплюнул и пробормотал:
— Опозорила, дура горластая!
Гуляев тронул его за плечо:
— Здорово, Иван!
— Здорово, Гуляев! — радостно обернулся парень. — Как живешь-можешь?
— Потом поговорим, — остановил его Гуляев и стал пробираться к Бубничу. Верка заканчивала.
— Вам, товарищи, глаза себе тряпочкой повязывать незачем и плакаться друг другу в жилетку, что хлеба нет, и сахарина нет, и детишки раздеты-разуты — как тут Грищенко плакался, — ни к чему. Ежели допустим, что придет Клещ, он вам такую малиновую жизнь устроит, что, кто сегодня не очень красный был, весь покраснеет. От крови все покраснеют! Они, бандюки, миловать не умеют, а рабочего — с чего им миловать?
— А ты ихнюю программу читала? — крикнул кто-то из-за угла. Толпа задвигалась, заговорила.
— Ихняя программа — бей коммунистов, режь рабочего! — кричала своим громким голосом Верка. — И ты это не хуже других знаешь, Грищенко! А на твои предательские возгласы отвечу только одно: я бы таких, как ты, тут же к стенке ставила.
Теперь все вокруг загомонили, и Гуляев, пробившийся в первые ряды, увидел, как Бубнич что-то сказал Верке и она, вся багровая, распаренная от ярости и усилия, которое вызвала у нее речь, отошла в сторону, а сам Бубнич стал на ее место.
— Товарищи! — он поднял руку. — Попрошу тишины.
Толпа, разбившись на кучки, горячо обсуждала свое.
— Хлеб! Сахар! Мануфактура! — громко сказал Бубнич, и все сразу смолкли и подались вперед. — Все это революция и наша партия гарантируют вам, товарищи! Но разве нам до этого сейчас? Если бандиты захватят город, то не будет пощады ни старому, ни малому! У нас есть силы, и мы выстоим! Надо отмобилизовать все силы — Клещ будет разгромлен, и в город снова доставят хлеб и другие продукты! Только рвач и обыватель, — повысил голос Бубнич, — в такие дни думает о своей шкуре! А вы рабочий класс! Пролетарий! Я призываю вас под ружье!.. — Он замолчал и оглядел серые суровые лица вокруг. — Революция в опасности! В опасности наш город, важен каждый штык! Все, кто понимает это, должны записаться в отряд! Запись объявляю немедленно. Сознательные, вноси свои фамилии.
Толпа задвигалась. Вперед вышел худенький парнишка и подошел к столу. В общей тишине он прозвенел простуженным дискантом:
— Пиши. Фамилие мое Корнев.
И сразу за ним начала выстраиваться очередь.
А тем временем Бубнич подозвал Гуляева к столу президиума:
— Вот что, Гуляев. Информирую. Поскольку вестей никаких нет, наши товарищи, засланные к Клещу, наверное, провалились. Судя по всему, Клещ знает о нас многое. В городе действует контрреволюционное подполье, готовое в любую минуту помогать Клещу атаковать город. Надо быть готовыми к обороне. Собрать силы. Все коммунисты, чоновцы, уже на казарменном положений. На заводе пятьдесят человек получат оружие и будут пока оставаться в цехах. У нас шесть пулеметов, караульная рота, эскадрон Сякина. Сякин, к сожалению, дисциплины не признает. Нападение на город произойдет вот-вот. У монастыря наши обстреляли клещевский разъезд. Один из раненых сообщил, что со дня на день Клещ пойдет на город. Я сейчас организую все силы наших работников на проникновение в контрреволюционное подполье. Милиция в последнее время опередила нас и шла по следу, теперь след прервался. Надо его отыскать, Гуляев. — Бубнич жестко взглянул на Гуляева и опустил глаза. — Не знаю, как это сделать, знаю одно: дьякон нам нужен и нужен в ближайшие часы. Тут тоже очень многое скрыто... Сейчас судьба Советской власти в городе зависит от того, насколько у нас будет крепок тыл. Надо не дать вражеским элементам поддержать Клеща.
Иншаков встал.
— Слыхал? — спросил он Гуляева. — Хоть из-под земли, но добудь дьякона. Это тебе приказ. Не найдешь, пеняй на себя.
Гуляев вошел в пролом забора и зашагал между плодовых деревьев. У самого дома какой-то скрип насторожил его. По приставленной к дому лестнице карабкался Полуэктов.
Гуляев смотрел с любопытством. Что это задумал его хозяин? Откуда вдруг такая активность: подновленная дверь, посещение чердака?
Через несколько минут голова Полуэктова в картузе показалась в чердачной двери, он окинул сад взглядом и вдруг увидел Гуляева. С минуту они не отрывали глаз друг от друга.
— Смотрю, Онуфрий Никитич, ожили вы, — сказал Гуляев, — делом занялись.
Купец трудно протиснул в дверцу свое тело, повернулся задом к Гуляеву, медленно спустился.
Гуляев подошел. Полуэктов, далеко запрятав медвежьи узкие глаза, поздоровался, затоптался на месте.
— Скажите, Онуфрий Никитич, — вдруг вспомнил Гуляев, — вы в свою лавку, что напротив нынешней кооперации, кого-нибудь пускали?
У Полуэктова глаза полезли на лоб:
— Какая лавка, кого пускал? Избави господи от напастей!
— Да вот лавка у вас была... Напротив склада кооператоров.
— Так тот... склад, он опять же моей лавкой был. Так я что... Я не в претензиях... Новая власть, новые порядки.
— И Фитиля не пускали? Ключи-то от этой лавки у вас есть?
Полуэктов уставился в землю.
— Какой Фитиль? Какие ключи? — заморгал он. — Конфисковали у меня лавки-то эти, какие ключи тут?
— Значит, нет ключей?
— Нету, нету, — пробормотал Полуэктов и, вдруг повернувшись, резво ударился рысцой к дверям дома.
Гуляев поднялся к себе. «Странно, — думал он. — От одного вопроса пришел в неистовство».
И вдруг он понял: паника! Полуэктов был охвачен паникой, и причиной тому был он, Гуляев!
Пробраться в город оказалось легко. Лазутчики Клеща давно освоили один путь, который красные патрули не могли перекрыть. Это был путь через лабиринт оврагов.
На рассвете, прячась в садах, они нашли адрес, данный Клешкову Князевым. Несколько раз Клешков под разными предлогами пробовал оставить Семку в каком-нибудь саду, удрать от него, но у Семки, видно, были свои причины не покидать Клешкова, и он на все предложения разделиться безоговорочно отказывал.
- Предыдущая
- 62/114
- Следующая
