Македонский Лев - Геммел Дэвид - Страница 39

• Предыдущая
• 39/116
• Следующая

— Добро пожаловать в мой дом, молодой Леон, — произнес советник, отложив свиток в сторону и вставая. Он не был высокого роста, но странным образом казался представительным. Его глаза были ярко-зелеными под кустистыми бровями, а борода была тщательно завита по персидской моде. Но что придавало ему мощи, так это голос, глубокий и вибрирующий. — Чем я заслужил такую честь?

— Мы можем поговорить наедине? — спросил Парменион.

— Мы одни, — сказал Калепий, невольно выдавая свое высокородное происхождение. Для него слуги были такой же домашней утварью, как скамьи и столы.

Парменион бросил взгляд на виночерпиев, и Калепий знаком приказал им выйти. Когда закрыли дверь, советник пригласил Пармениона на скамью рядом с собой, и оба сели.

— Как близки твои планы к приведению в действие? — спросил Парменион.

— Какие планы, мой мальчик? О чем ты?

— У нас мало времени, господин, чтобы играть в игры. Полисперхон с Эпаминондом арестованы. Но ты уже знаешь об этом. Ты надеешься, что они ничего не скажут о твоем участии в плане по взятию Кадмеи. Теперь я спрошу еще раз, насколько ты близок?

Зеленые глаза Калепия застыли на лице Пармениона, и его черты напряглись.

— Эпаминонд тебе доверял, — произнес он тихо, — но я ничем не могу помочь тебе. Я не знаю, о чем ты говоришь.

Парменион улыбнулся. — Тогда, быть может, человек, который был с тобой минуту назад, сумеет дать нам совет. — Он повернул голову и посмотрел через плечо на длинную расшитую занавеску. — Может, ты не против выйти и присоединиться к нам, господин?

Занавески разъехались, и из-за них вышел высокий мужчина. Широкоплечий и узкобедрый, с руками, покрытыми многими шрамами. Его лицо было несколько резко очерчено и обладало мрачной красотой, а глаза — такого глубоко-карего цвета, что казались черными. Он мрачно усмехался. — Ты проницателен, Парменион, — заметил вошедший.

— Даже закадычный пьянчуга не держит при себе два кувшина и двух слуг-виночерпиев, — сказал спартанец. — И эта скамья до сих пор хранит тепло твоего тела. Ты Пелопид?

— Проницателен и остроумен, — сказал Пелопид, подойдя ближе и расположившись на свободной скамье. Он взял кубок с вином и осушил его. — Что ты хочешь от нас узнать?

Парменион посмотрел на человека, который сражался плечом к плечу с Эпаминондом, получил семь ранений и все-таки выжил, на человека, который всего с тридцатью соратниками одолел в открытом сражении двести аркадцев. Пелопид по-прежнему выглядел тем же, кем и был: бесстрашный боец, человек, созданный для войны.

— Когда-то давно Эпаминонд просил меня подготовить план взятия Кадмеи. Так я и сделал. Я только ждал, когда он объявит, что время пришло; план можно привести в действие в один день. Но это зависит от того, какими средствами мы располагаем.

— Я так понимаю, ты говоришь о людях, — сказал Пелопид.

— Именно. Но о людях, понимающих дисциплину и важность времени.

— У нас более четырехсот человек в городе, а в считанные минуты с начала восстания на улицах будут тысячи фиванцев, марширующих на Кадмею. Думаю, мы сможем убить несколько сотен спартанцев.

— Мой план не предусматривает убийство спартанцев, — сказал Парменион.

— Ты с ума сошел? — спросил Пелопид. — Это ведь спартанские воины — думаешь, они сдадутся без боя?

— Да, — просто ответил Парменион.

— Как? — вставил Калепий. — Это будет вопреки всем традициям.

— Во-первых, — тихо сказал Парменион, — давайте рассмотрим альтернативы. Мы можем штурмовать Кадмею и — возможно — возьмем ее. Убив спартанцев, мы не оставим Агесилаю выбора. Он приведет к Фивам армию и возьмет город, отправив на смерть всех, кто участвовал в восстании. У вас не будет времени самостоятельно собрать армию. Взятие Кадмеи в таких условиях будет большой глупостью.

— Говоришь как трус! — процедил Пелопид. — Мы можем поднять армию — и я не верю, что спартанцы неуязвимы в бою.

— Я думаю так же, — сказал Парменион, понизив голос еще больше. — Но есть способ взять Кадмею без боя.

— Это все чепуха, — отрезал Пелопид. — Больше я и слушать не стану.

— Это должно быть забавно, — тихо проговорил Парменион, когда воин встал, — обладать телом бога, не имея притом подходящего ума.

— Ты отважился оскорбить меня? — вскипел Пелопид, и лицо его раскраснелось, когда рука метнулась к кинжалу на поясе.

— Достань клинок — и умрешь, — сказал ему Парменион. — А вслед за тобой умрет Эпаминонд, и Фивы останутся в оковах или будут уничтожены до основания. — Не сводя глаз с мужчины, Парменион встал. — Пойми, — сказал он с горячим чувством, — вся моя жизнь посвящена одной мечте — уничтожению Спарты. Годами я был вынужден ждать возмездия, учась терпению, в то время как вихри гнева бушевали в моей душе. И вот близок первый шаг к моей мести. Можешь себе представить, как я хочу увидеть спартанцев из Кадмеи убитыми? Как вопиет мое сердце, требуя их перебить, вырезать подчистую, а тела скинуть на корм воронам? Но мне не нужна маленькая месть, пока жива великая мечта. Сначала мы освободим Фивы, а потом подготовим великий день. Теперь, Пелопид, молчи — и внимай.

Отвернувшись от воина, он обратился к Калепию, поведав свой план и следя за его реакцией. Советник был начитан, обладал проницательным умом, и Пармениону была нужна его поддержка. Тщательно подбирая слова, спартанец говорил тихо, отвечая на каждый заданный Калепием вопрос. Затем повернулся к Пелопиду.

— Как ты теперь смотришь на это, воин? — спросил он.

Пелопид пожал плечами. — Пока здесь сидим, оно звучит складно, да вот не знаю, как это сработает на деле. И я по-прежнему считаю, что спартанцы приведут сюда армию.

— И я тоже, — согласился Парменион, — но они могут и не сражаться. Думаю, Агесилай станет искать поддержки Афин. Спартанцы взяли Кадмею три года назад потому, что проспартанские деятели в самом городе призвали их сюда. Они всегда сознавали, что пребывают здесь на правах дружественных гостей. Это окажется неправдой, если они — когда их попросят уйти — вступят в бой.

— Что тебе понадобится? — спросил Калепий.

— Во-первых, врач, или травник, а также имя человека, который снабжает спартанцев съестными припасами. Далее, ты должен подготовить речь, чтобы произнести ее на главной площади завтра за час до заката.

— А что насчет меня? — спросил Пелопид.

— Ты убьешь всех до одного проспартанских советников, — сказал Парменион, понизив голос.

— Зевс Вседержитель! — прошептал Калепий. — Убийство? Другого пути нет?

— Их пятеро, — сказал Парменион. — Двое — хорошие ораторы. Оставь их жить — и Спарта использует их для подготовки почвы к новому восстанию. После взятия Кадмеи, город должен быть сплоченным. Они должны умереть.

— Но один из них, Каскус, мой двоюродный брат. Я вырос вместе с ним, — сказал Калепий. — Он не плохой человек.

— Он выбрал не ту сторону, — сухо произнес Парменион, пожав плечами, — это и делает его плохим. Пять человек должны умереть ради свободы Фив. Но все спартанские солдаты за пределами крепости должны быть взяты живьем и доставлены в Кадмею.

— И что потом? — спросил Пелопид.

— А потом мы отпустим их, — ответил спартанец.

Мотак был разбужен рукой, теребящей его за плечо. — Что там еще, во имя Аида? — проворчал он, вставая и отталкивая докучливую руку.

— Ты нужен мне, — сказал Парменион.

Мотак посмотрел в окно. — Но ведь еще даже не рассвело. — Он почесал свою рыжую бороду, потом протер глаза ото сна. Свесив ноги с кровати, он, шатаясь, встал и пошел надевать хитон. — Что происходит?

— Освобождение, — ответил Парменион. — Я подожду тебя в андроне.

Мотак оделся и сполоснул лицо холодной водой. Он пропустил несколько кубков неразбавленого вина перед сном, и теперь они напоминали ему о его глупости. Сделав глубокий вдох, он подпоясался, затем присоединился к Пармениону в маленьком андроне. Спартанец выглядел усталым; темные круги проступили вокруг его глаз.

• Предыдущая
• 39/116
• Следующая