Солнечный круг - Герчик Михаил Наумович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/48
- Следующая
Река расступалась перед баржами, перед грузовыми и пассажирскими теплоходами и обрушивала на берег высокие стеклянные валы воды. Они вдребезги разбивались о песок и звенящим потоком сбегали назад, а мы, отплыв подальше, раскачивались на волнах, как на качелях.
Все было хорошо, да только Витькин рюкзак с салом и картошкой не давал Казику покоя. Он все крутился на берегу, чмокал губами, а часов в одиннадцать не выдержал и заканючил:
— Братцы, пошли за хворостом. Кишки марш играют.
— Кишки марш играют, бульбы с салом желают! — эхом откликнулся Витька. Он весь зарылся в горячий песок, только вихры пламенели на макушке. — Потерпи, солнце высоко, до вечера далеко…
— А чего терпеть? — неожиданно поддержала Казика Лера. — Пока хвороста насобираем, пока картошка испечется… Вставайте, лежебоки!
Набрать на нашем берегу хвороста для хорошего костра было и впрямь не так-то просто. Рыбаки и всякий туристский люд уже давно прочесали все вокруг, подобрали каждую сухую веточку.
— Махнем на тот берег, — предложил Ростик. — Там хвороста — завались.
На правом, высоком берегу, за узкой полоской лозняка темнел густой сосновый бор.
— За морем телушка — полушка, да перевоз дорог, — засмеялся Жека. — Как мы его переправим? Лодки-то нету.
— Вплавь, — бросил Ростик, вытянул ремень из брюк и пошел к берегу: он уже, видно, израсходовал всю дневную норму слов.
Не скажу, чтобы предложение Ростика очень уж пришлось мне но вкусу. Река тут широкая, с сильным и быстрым течением, а я хотя и не плохо плаваю, но устал ведь уже. Вот сколько в воде барахтаемся! Подхватит, закрутит — поминай как звали!
Я неохотно приподнялся, раздумывая, что лучше: откровенно струсить или все-таки попробовать переплыть, но тут Африкан дернул меня за руку.
— Не ходи, я знаю, где можно набрать дров. Здесь близко. Пойдем вместе.
На воде дрожали солнечные блики, похожие на радужные мазутные пятна. Среди них, как поплавок, ныряла черная голова Ростика: он плыл брассом, делая ровные, мощные гребки. Витька, Лера, Казик и Жека тянулись за ним на саженках в облаке сверкающих брызг. Они заметно отставали. Но даже их я уже не догнал бы. Мне не очень хотелось идти с Африканом, но неудобно же валяться па пляже, когда все работают…
— Пошли, — я тоже вытянул из штанов ремешок, — показывай, где твои дрова.
Срезая дугу, мы двинулись напрямик к повороту. На Африкане были полосатые плавки и скрученное чалмой полотенце, шел он легко, быстро, я еле за ним поспевал. За поворотом берег еще больше понизился, и мы вышли на луг. Луг был кочковатый, болотистый, трапа вымахала такая, что мы спрятались в ней с головой. Над редкими купами лозы кружили белогрудые чибисы, где-то рядом надрывался дергач, от треска кузнечиков закладывало уши. Сухие желтые метелки щекотали кожу, обсыпали какой-то липкой пыльцой, вскоре от нее начало зудеть все тело. Неподвижный воздух был густым и приторно-сладким, будто мы попали на парфюмерную фабрику. Торфяная тропинка пружинила и проседала под ногами, ямки от следов наливались черной коломутной водой.
Постепенно становится суше, выходим на бугорок. Вдруг Африкан поднимает палец: тс-с! Еще несколько шагов — и за густыми кустами лозы я вижу полевой, вернее, луговой стан. На круглой вытоптанной площадке под двумя черными закопченными котлами дымит костер, невдалеке — какие-то ящики, наверно, с продуктами, цинковый блестящий бидон, пара ведер. Левее — навес: на березовые колья натянут большой кусок выгоревшего брезента; под навесом — сколоченные из обструганных досок стол и лавки, сосновые чурбачки. Горкой высится посуда, прикрытая полотняным полотенцем. Ближе к кустам, возле двух похожих на недометанные стога шалашей, стоит телега; пегая кобыла, привязанная за недоуздок к колесу, лениво отмахивается хвостом от надоедливых оводней. На стане ни души, только какая-то пичуга нахально прыгает по ящикам в поисках съестного.
— Вон дрова, видишь, — шепнул Африкан.
Аккуратно уложенная поленница виднелась справа от нас, кустами к ней можно подобраться вплотную, не рискуя быть замеченными.
— Еще чего придумал — дрова воровать, — разозлился я. — Пошли назад.
Африкан улыбнулся.
— Псих ненормальный, какое ж это воровство! Смотри, сколько у них — на месяц хватит. А тут работы на неделю, от силы на десять дней, я знаю. Все равно потом рыбаки растаскают.
Из дальнего от нас шалаша вышла пожилая женщина в белой, с синими горошинами косынке, завязанной узлом под подбородком. Подошла к котлам, приподняла крышку на одном, помешала поварешкой, попробовала, шумно дуя на варево. Подцепила на коромысло ведра и пошла к реке по воду.
— Давай, — подтолкнул меня Африкан. — Теперь в самый раз.
Отступать было некуда. Мы быстро набрали по охапке дров и потащили назад. Отойдя шагов десять, Африкан положил свои дрова на траву.
— Погоди минутку, я сейчас. — И исчез.
Ждать его я не стал. Правда, через несколько минут он меня догнал, веселый и запыхавшийся.
— Шире шаг!
Мы уже были недалеко от своих, когда повстречались с белобрысым мальчонкой, чуть побольше Витькиного Вовки. Он тащил ореховые удочки и ведерко, в ведерке плескалось с десяток плотичек и окуньков и ладный, граммов на четыреста, голавль.
— На что ловил? — полюбопытствовал Африкан.
— На кузнечика, — шмыгнул носом мальчонка и покраснел от удовольствия.
Ребята встретили нас веселыми воплями. Они приволокли груду хвороста и несколько жердей, но их добыча даже в сравнение не шла с нашей. Хворост что — пшик! — и сгорел. А чтобы испечь как следует картошку, дрова нужны, жар.
— Где достали? — Витька тут же принялся сдирать кору со звонкого березового полешка.
— На кудыкиной горе, — подмигнул мне Африкан. — Где достали, там уже нету.
— На сенокосе украли, — проворчал Ростик, — обормоты… — Оказывается, у него еще было в запасе четыре слова.
Витька занялся костром, а мы с Африканом помчались купаться. Обжигающе-холодной показалась мне после душного лугового пекла вода, я яростно растирался песком, чтоб смыть желтую пыльцу и липкие крошки коры, а потом с разбегу нырял прямо в солнце, покачивавшееся на легкой ряби у берега, и, наверно, купался бы, пока не поспеет картошка, если б не услышал Лерин голос:
— Эй, ребята, сюда-а! — размахивала она косынкой. — Скорее!
Я обернулся, и у меня стало сухо во рту. Возле нашего костра стояла та самая женщина в белой, с синими горошинами косынке. За руку она держала мальчонку-рыболова.
Первая мысль, какая пришла мне в голову, — удрать. Выйти на берег и рвануть, чтоб ветер в ушах засвистел. Но я тут же понял, что ничего из этого не получится. Во-первых, там одежда, а во-вторых, почему из-за меня должен отдуваться один Африкан? Крали-то дрова: вместе… Да и в конце концов не такое уж мы преступление совершили, чтоб удирать. Вот ведь жадина эта тетка, из-за двух охапок дров в такую даль по жаре тащиться не поленилась!
— Это они, бабушка, они! — крикнул рыболов, едва мы вылезли из воды. — Я их своими глазами видел!
— Ах вы, сукины дети! — накинулась на нас женщина. — Где ж ваша совесть! Ну, дрова покрали, так уж черт с вами, если у вас ручки-ножки поотсыхали, чтоб всякого ломачья насобирать. А зачем же вы мне весь обед загубили?! Скоро ж косари придут, чем я их кормить буду? Жеребцы вы, тунеядцы несчастные, сами вон какие ряжки нажрали да на песочке прохлаждаетесь, а люди работают, аж с них по десять потов сходит, да из-за вас еще и голодными останутся…
— Какой обед? — растерялся я и посмотрел на Африкана. Он заботливо расчесывал свою гриву, будто все это его совершенно не касалось. — Что такое?
— Да кто его знает, — наконец ухмыльнулся он. — У нее там что-то подгорело или выкипело, наверное, а она на нас свалить хочет.
— Это у меня подгорело?! — Женщина уперла руки в бока и пошла на Африкана, как танк. Он благоразумно попятился. — Это у меня выкипело?! Ах ты, собачьи твои глаза… Да я тебя сей же час…
— Стоп, стоп, тетка! — закричал Африкан, подхватив гитару и заслоняясь ею, как щитом. — Ишь, расходилась…
- Предыдущая
- 8/48
- Следующая
