Подиум - Моспан Татьяна Викторовна - Страница 17
- Предыдущая
- 17/68
- Следующая
Катя изучила уже все приемчики жаждущей публики. Алкоголики чертовы, ругалась она, нашли себе работенку!
Но сегодня даже ночные разборки алкоголиков не могли испортить хорошего настроения… Вертясь перед зеркалом, Катя безуспешно пыталась левой рукой наколоть головку правого рукава. Одной рукой делать это было неудобно: шелковая ткань ерзала по плечу, и булавка то и дело вонзалась в кожу.
– Фу-ты, черт!
Катя вспомнила сцену из одного фильма: героиня, она же – закройщица, делала даме примерку платья. Тошно было смотреть, как непрофессионально она накалывала рукав. Катя тогда возмутилась: неужели у них нет толкового консультанта, если такую ерунду зрителям показывают?
Ее саму буквально натаскивала бригадир Лида Кургузина, приговаривая: "Учись сразу все делать хорошо, не халтурь, не торопись… Кое-как – всегда получится, а надо стараться делать отлично! За скоростью пока не гонись, это само придет…"
За то время, пока работала в цехе, Катя полностью освоила работу ручницы. Во многом это была заслуга Кургузиной – она никогда не кричала, не раздражалась, как другие, не швыряла на стол платье с небрежно пришитыми руликовыми петлями; могла порой и сама исправить допущенные ученицей дефекты. Притихшая Катя при этом следила за ловкими Лидиными руками и кивала: поняла, дескать, все поняла.
Кате интересно было работать в бригаде, где каждый день что-нибудь происходило. И больше всего и всех Кате нравилась ее бригадир – Лидия Анатольевна Кургузина, которую, впрочем, редко называли по имени и отчеству. Лида, так уж случилось, осталась старой девой, и пожилые работницы, страшные матерщинницы, подтрунивали над ней, иногда доводя до слез. До работы Лида добиралась минут сорок; она жила вдвоем с престарелой матерью в частном доме. Кургузина не зря считалась прекрасным мастером. Она могла бы устроиться и поближе к месту жительства. Но за много лет работы Лида привыкла и к Дому моды, и к людям.
Мотористка Валя, тридцатилетняя бойкая женщина, регулярно цапалась с закройщицей. И каждый раз после очередного скандала грозилась уйти, но так никуда и не уходила. Она была целиком поглощена своими семейными делами: пьющий муж, двое детей, которых надо было ставить на ноги, – на эти темы Валя могла говорить день и ночь. Болтая, она, словно шутя, выполняла свою работу и успевала еще брать «левые» заказы у других закройщиц, чего делать не полагалось. По этой причине и возникали конфликты, которые, однако, гасились внутри бригады.
Первая Лидина ручница, тучная Мария Алексеевна, двоюродная сестра Нины Ивановны Пономаревой, слыла добрейшим человеком. Несчастливая в своей личной жизни, она только что выдала дочку замуж, и все ее мысли были о том, чтобы в молодой семье дела обстояли хорошо.
Катя знала обо всех пьющих и гуляющих мужьях – других у работниц отродясь не бывало. Она наслышана была и о том, кто сколько раз в неделю спит с мужем: женщины, ничуть не стесняясь, обсуждали интимные подробности своей личной жизни. У моторист-ки соседней бригады – пожилой тети Наташи – с тридцати двух лет наступил климакс, и поэтому… Черт ее знает, что у нее там случилось со здоровьем, но более злобной бабы Катя в жизни не встречала: своими прибаутками и злыми шуточками она доставала многих.
Но даже ей было далеко до Татьяны Татариновой (которую, несмотря на пожилой возраст, называли Танькой), закройщицы первой бригады, когда та бывала не в духе. А случалось это почти каждый день. "Мусенька, насрали в рукав! – вихрем врывалась она в цех и швыряла на стол жакет. – А баба ждет!" Мария Ивановна, или, как ее называли, Муся, сорокапятилетняя спокойная женщина, даже не спорила (ведь спорить с Танькой было бесполезно). Только Татаринова могла приструнить мотористку тетю Наташу: "Глянь-ка на строчку: словно бык поссал!" Тетя Наташа шипела, но строчку порола. "Нам все равно, что повидло, что говно", – приговаривала Танька – просто так, чтобы последнее слово осталось за ней. Татаринова иногда цепляла и Лиду Кургузину. "Ой, обкургузили бабе костюм, обкургузили…" – причитала Танька, обыгрывая фамилию бригадира соседней бригады.
У Татьяны Татариновой имелся свой круг заказчиков, которые давно привыкли к ней, к ее словечкам. Бездипломная, как сама Татаринова любила говорить, закройщица, – она могла выполнить любой сложнейший фасон из какого-нибудь супермодного журнала. Мужа своего, гуляку и пьяницу, Татьяна называла залеткой. Недавно, будучи за рулем в нетрезвом состоянии, он сбил человека. Татаринова платила алименты потерпевшему, а до этого нанимала дорогого адвоката. "Кручусь всю жизнь, как бобик! – жаловалась она. – Так, наверное, на бегу и сдохну".
Одни называли ее беспутной старухой, другие, зная про нелегкую Танькину жизнь, сочувствовали.
Кроме сына и дочери, которым она до сих пор помогала, на ее шее сидел братец-алкоголик. Он, приходя к Татариновой домой, пока та находилась на работе, выгребал все из холодильника и уносил к себе. Порой не ограничивался одними продуктами – тащил все, что попадалось под руку. Иногда ему попадалась и дорогая ткань заказчика. Вот тут начинался цирк! Танька, как полоумная, прибегала к нему, трясла за шиворот, грозила милицией. "Не посадишь!" – огрызался тот. И требовал на бутылку. Она выколачивала из кровопийцы-братца адрес покупателя, которому тот спустил материю. Как правило, все обходилось.
Взмыленная Татаринова, прибежав потом на работу, рассказывала в цехе в подробностях обо всем. "Ловкая баба!" – восхищались работницы. При развитом социализме, когда возникали сложностями с продуктами, Танька за шитье брала натурой: куры, гуси, утки, индюки, растворимый кофе, тушенка – все, что можно было достать. Каждый день требовалось кормить семью, которая держалась на ней одной. Она умела подбирать себе хороших заказчиков. Свою бригаду Танька тоже не обижала. "Мусенька, – орала она с порога своему бригадиру, – срочный заказ! Баба – заведующая продуктовой базой. Шевелись, девка!" Она швыряла на стол свою подушечку для иголок, и бригадир беспрекословно накалывала ей булавки для примерки.
Все эти истории Царева слушала в то время, как сидела за работой в цехе…
В конце концов Катя справилась с рукавом. Полученный результат ее удовлетворил. Окат оказался великоват для проймы, но это было поправимо: срежет головку рукава – и порядок, на второй примерке все встанет на свои места. Она осторожно, чтобы не уколоться, стала освобождаться от сколотого булавками изделия.
Катя, не довольствуясь выкройкой из модного журнала, кое-где ее подкорректировала, точнее, объединила в одно целое две модели. Потребовались дополнительные усилия, но с поставленной задачей она справилась: горловина и воротник были пересняты из одной выкройки, а рельефные линии с кокеткой – из другой. Неплохо получилось! Сейчас даже Лида Кургузина могла бы похвалить Катю за творческий подход к работе.
Катерина, выполняя в бригаде работу ручницы, с удивлением заметила, что многие мастера легкого платья, освоив свои операции, довольствуются этим и даже не пытаются еще чему-то научиться. Высококлассные мастерицы не брались сами раскраивить изделие – обращались к закройщикам. Для Царевой это представлялось удивительным: ей хотелось все попробовать самой. Она, схватывая все на лету, уже могла подменить мотористку Валю. Конечно, ей было далеко до опытной Лиды, но многое из работы бригадира она тоже успела освоить. Больше всего ей нравилось кроить, моделировать, совершенствовать рельефные линии, подгоняя их под фигуру. Она не боялась вносить свои исправления в выверенную до миллиметра журнальную выкройку. Это сложно, но вместе с тем очень интересно. "Менять силуэт в модели из "Бурда моден"?! Ну, знаешь ли, это слишком смело", – сказала ей как-то одна из работниц. Кургузина же искренне жалела, что Катя ушла из бригады. "Надоест по подиуму бегать – поступай на курсы закройщиков. У тебя чутье есть, значит, будет толк".
- Предыдущая
- 17/68
- Следующая
