Она что-то знала - Москвина Татьяна Владимировна - Страница 4

• Предыдущая
• 4/65
• Следующая

Вот что рассказал за коньячком историку Анне Кареткинои романист Яков Фанардин тёплым осенним днём 200… года.

Лилия Серебринская, Роза Штейн, Алёна Царёва и Марина Иткина (потом ставшая Мариной Фанардиной) учились в школе возле Витебского вокзала. Роза и Алёна – с самого начала, а Лилия и Марина поступили туда после восьмого класса, когда их родную школу в Советском переулке расформировали по причинам, погребённым в пучине времён. В новом коллективе девочек для порядка немного покусали, фигурально выражаясь, но вскоре на их защиту встали две крупные величины, два тогдашних авторитета: Алёна и Роза. Нелепая, бурная, кристально чистая Лиля и ядовитая красавица Марина понравились и всерасширяющейся русской душе Алёны, и всепроникающему еврейскому уму Розы. Девочки образовали прочный кружок. Вскоре одноклассники начали сторониться таинственных заговорщиц, живших в школе, как шар внутри шара. Стоило только тронуть одну, как рядом возникали остальные, готовые к бою и вооруженные презрением.

После школы девочки поступили в разные вузы: Лиля – на географический факультет Университета, Марина – в театральный, Роза – в педагогический, Алёна – в медицинский, со второго раза. Все писали стихи, потом бросили, кроме Лили и Розы, но Лиля сделала небольшую литературную карьеру, с перестройки уйдя в публицистическую и общественную работу, а Роза печаталась редко и в кругах не вращалась. Марина вышла замуж за Фанардина, закончила институт, играла два сезона в Театре имени Ленинского комсомола, развелась и уехала в Москву, где нашла искомую славу и, что было для неё даже важнее, горячие источники постоянного нервного оживления. Алёну много где и с кем крутило, после чего она отъехала в православие и с мужчиной схожей судьбы отбыла в глубь России. Роза учительствовала, переводила, жила одиноко и замкнуто, и в последние годы вроде бы поплыла умом. Сорок с лишним лет девочки, превратившиеся в молодых, затем среднего возраста, затем пожилых женщин, поддерживали дружеские связи и помогали друг другу.

В конце сентября 200… года, точнее – 28 сентября Марина позвонила Фанардину и сказала, что она в Питере и гостит у Лильки. Фанардин лежал в больнице и разговор помнит неясно, тем более Марина всегда предпочитала общаться глубокой ночью, когда добрые люди, напившись водки, спят зубами к стенке. Триста дней в году Фанардин придерживался этого золотого образа жизни, но на этот раз пришлось оригинальничать поневоле, и он не без любопытства наблюдал за благодетельным влиянием на душу бессмертных капель Морозова.

Марина рассказывала, что Лилька такая же дура, как была, что Лилькин секретарь Витасик – сволочь и проходимец, что последним подвигом Лили стало перевоспитание брачного афериста Василия Бронного и ещё много чего, но тут Яков Михайлович вырубился. 30 сентября утром секретарь Витасик обнаружил мертвое тело Лилии Ильиничны Серебринской, в лиловом трикотажном платье от Лилии К… …ко – единственная модная вещь в спартанском гардеробе публициста. На прикроватном столике, под букетом из четырёх белых лилий, лежал листок бумаги, где рукой Серебринской было написано следующее:

Сорок таблеток фолинамила[1] Лилия Ильинична, видимо, запила разливным вином «Изабелла» – пустая упаковка и пластиковая бутылка валялись на полу. Итак, 28 сентября Серебринская принимала старинных друзей и не помышляла о самоубийстве. Что могло случиться за один день?

– Яков Михайлович, а вы спрашивали подруг Серебринской, как они встретились, о чём говорили?

– Я не был на похоронах, попал только на девять дней. Марина и Алёна уже уехали тогда. Конечно, я звонил им, и с Розой общался. Они что-то знают – но молчат. Зачем собирались? Говорят – просто так, давно не виделись. Что делали? Говорят – пили, ели, веселились. Вспоминали свои школьные стихи и кто в кого был влюблён. Алёна уехала на следующий день в шесть вечера, Марина – в двенадцать.

– А лилии?

– Что – лилии?

– Откуда взялись четыре лилии? Они утром стояли на столике. Их подруги принесли или они уже были?

– Я не спрашивал, – ответил Фанардин. – Вылетело из головы.

– Странно. Четыре подруги – четыре лилии. Но в русской традиции чётное число цветов приносят только покойникам. Если гости дарят цветы и их оказывается чётное число, любая хозяйка отщепляет от букета цветок и ставит его отдельно. Такое правило. Никто не знает почему, но все подчиняются… Я всё-таки не понимаю, какие у вас основания для ваших подозрений, Яков Михайлович. Кому выгодна смерть Серебринскои? С кем она общалась последнее время?

– Лиличка общалась, как всегда, с хреновой тучей людей. Ну, во-первых, это боевые товарищи по Фронту. Фронт гражданской зашиты, знаете?

Анна периодически читала воззвания Фронта гражданской защиты, который страдал хроническим стилистическим коллапсом. Бойцы его никак не могли отважиться на приватизацию патриотической лексики и рубить, как положено: свинцовые мерзости режима… палачи свободы… душегубы… топор народного гнева… кровавая клика…

По текстам Фронта выходило, что где-то есть идеал общественного устройства, который Россия обязалась когда-то достигнуть, но обещания своего не выполнила. Фронт гражданской защиты с мягким укором и скорбным терпением предлагал строптивице всё-таки вернуться на большую дорогу, где, как добрые уличные фонари, стояли сияющие общечеловеческие ценности. Иногда в текстах Фронта появлялась мизантропическая ирония, оснащенная цитатами из Салтыкова-Щедрина. За двадцать лет эксплуатации гражданского самосознания на Руси цитаты не изменились. Публицисты помнили их наизусть, в крайнем случае списывали друг у друга.

– Потом всякие там страждущие и обремененные – солдатские матери, инвалиды, беженцы. Секретарь у неё был, Витасик, он сейчас в её квартире живёт для сохранности – дочка попросила. Дочь Китя, Катя то есть, замужем за французом. Не нуждается, живёт припеваючи, ещё и Лиле помогала. Вроде бы никому смерть Лилички никакой выгоды не принесла. Фронт этот шутовской, никто его в грош не ставил…

– А что это за дичь такая – «натёрли пятёрку на тёрке»? Что такое ЛИМРА?

– Без понятия!

– Но, Яков Михайлович, почему вы так убеждены в… насильственной смерти Лилии Ильиничны? Человека можно зарезать, задушить, отравить тайно, но взять и запихнуть в него три упаковки таблеток – это нереально.

– Анечка, у меня нет никаких зацепок, никаких доказательств, но… – Фанардин заметался по кухне. – Вы верите в интуицию?

Анна как женщина не могла сказать «нет». Все женщины обязаны верить в интуицию. Однако в интуицию современников Анне верилось плохо. Чтобы улавливать скрытое знание, надо быть лёгким, прозрачным—а современники были нелегки.

– Глупо я сказал. Не то. А вот допустим, что вся информация обо всём на свете носится в воздухе. И что-то во мне застряло и покоя не дает. Вот, смотрите, Лиличкино письмо ко мне, я тогда в Комарове безвылазно сидел, она потом из него небольшое эссе сделала – ну правильно, не пропадать же впечатлениям…

«…И он даже не думал меня оскорбить или унизить, – писала Лилия, – для подобных операций в его голове не было места. Он сказал „тётка, подвинься» так же коротко и просто, как сказал бы кошке „брысь». И тут у меня что-то прояснилось в голове – я увидела мир как он есть. И себя в нём. Я была в этом мире тёткой.

Это не было наградой или наказанием, это не было хорошо или плохо, это было так. В мире существовали дети, подростки, молодые мужчины и женщины, старики – и ещё в мире существовали тётки. Вот отныне моя должность, моё звание, моя прописка! Что ж, раз я получила эту роль – будем играть. Как всегда, по-русски, с душой.

• Предыдущая
• 4/65
• Следующая