Расшифрованный код Ледового человека: От кого мы произошли, или Семь дочерей Евы - Сайкс Брайан - Страница 42

На другой день я бережно просверлил косточку насквозь. Ее массивный облик оказался обманчивым. В одну секунду сверло прошло через тонкую стеночку к сердцевине, заполненной пористым веществом, напоминающим пчелиные соты. В кучку коричневатого костного порошка, образованного от сверления, насыпались черные крупинки. Они явно не были похожи на кость, скорее всего это были частицы почвы, набившейся внутрь кости через трещину, при помощи глазного пинцета они были извлечены и отложены в сторону. Я получил ровно 17,8 миллиграмма костного порошка Чеддерского человека. Этого должно было хватить, вторую дырку сверлить не хотелось. На следующий день я узнал, что ничего не вышло. Никаких признаков ДНК. Контрольный опыт прошел нормально (он был поставлен параллельно, чтобы убедиться, что все реактивы работают и условия подобраны правильно). Яркое оранжевое свечение во всех позитивных контрольных пробах указывало на наличие амплифицированной ДНК. В пустых пробах (они проходили обработку одновременно, но в пробирках была только вода без экстракта кости, чтобы обнаружить возможные загрязнения) свечения не наблюдалось. И точно такая же картина была в пробирке с экстрактом Чеддерского пальца. Обидно до слез.

Я снова отправился в Лондон, чтобы обсудить с Крисом ситуацию. После эксперимента с костью животного мы точно знали, что условия пещеры достаточно благоприятны, чтобы ДНК могла сохраняться там в течение как минимум десяти тысяч лет. Возможно, имел значение тот факт, что кости больше полувека находились вне пещеры. Возможно, смола, которую используют для фиксации костей, ускорила распад молекул ДНК. Можно было строить разные предположения, наверняка мы ничего не знали. Крис снова принес в кабинет череп и еще раз положил его передо мной на столе. Я нахожу, что сложно соотнести кости черепа с человеческим лицом, но в тот раз, глядя на склеенный по кусочку череп на столе, я начал представлять себе, как он обрастает плотью и кожей. Сейчас, когда я пишу эти строки, все звучит довольно зловеще, но тогда — ни в малейшей степени, все было по-другому. Просто мне ясно представилось, что передо мной не кости, а живой человек. У меня не было ясного представления о его внешнем облике, о том, светлые или черные у него были волосы, карие или голубые глаза — я просто вдруг отчетливо ощутил, что передо мной находится личность. Странная, далекая, из древних времен — и все-таки личность. Какие истории мог он рассказать о своей жизни, о семье. Я взял в руку нижнюю челюсть и посмотрел на его зубы. Этими зубами он, должно быть, дробил лесные орехи и вгрызался в мясо только что пойманного оленя. Эмаль износилась, но зубы были не гнилые. В действительности они были в лучшем состоянии, чем мои собственные — все в пломбах. Я машинально поделился этим наблюдением с Крисом, а он ответил: «Что ж, если думаешь, что они хороши, пойдем-ка, я тебе еще кое-что покажу». Мы перешли из его кабинета в просторное хранилище. Крис вынул другой деревянный ящичек. Он открыл его. Внутри, на подложке из пенорезины, лежала нижняя челюсть молодого мужчины. Зубы были в превосходном состоянии. Белые, ровные, без малейшего следа повреждений. Зубы с рекламы зубной пасты. Я решил, что их возраст — несколько сотен лет. Я ошибался. Это были зубы юноши, жившего более двенадцати тысяч лет назад — за три тысячи лет до Чеддерского человека — и которого Крис собственноручно выкопал в пещере Гофс-кейв в 1986 году.

В отлично освещенном кабинете зубы выглядели еще лучше. Не может ли случиться, что зуб обеспечивает тканям даже лучшую сохранность, чем кость? Может, несколько молекул ДНК, так необходимые для нашего исторического исследования, прячутся там, внутри зуба, за несокрушимой и белоснежной эмалевой броней? Мы оба согласились, что попытать счастья стоит, невзирая на полную неудачу с пальцем Чеддерского человека. Но ни у кого не имелось опыта по извлечению ДНК из зубов, тем более из зубов, которые крепко сидели в челюсти, причем вопрос об их возможном извлечении оттуда не стоял. Я пообещал Крису, что научусь так сверлить зубы, что и эмаль не будет повреждена, а зубы останутся в челюсти. При условии, что мне это удастся, Крис соглашался позволить взять образец ткани из челюсти, найденной в пещере Гофс-кейв.

Попрактиковавшись на зубах, образцы которых были мне любезно предоставлены моим дантистом мистером Миллером, через две недели я вернулся к Крису, в совершенстве овладев способом проникновения в коренной зуб, сидящий в челюсти. Несколько образчиков своего труда, извлеченного из зуба дентина, я принес на суд Крису. После того как обычные бормашины были испробованы и отвергнуты (из-за того, что сжатый воздух сдувал драгоценный порошок), по рекомендации коллеги я нашел крошечную бормашинку для протезирования в скобяной лавке на Тоттенхам Корт Роуд в Лондоне. Бор просто идеально подходил для того, чтобы просверлить крошечное отверстие под эмалью. Проникнув внутрь зуба, сверло можно было заменить на более длинное, которое свободно вращалось внутри зуба, превращая мягкий дентин в тончайшую пудру. Устройство для отсасывания слюны я приспособил для извлечения порошка из внутренней полости зуба прямо в маленькую пробирку. Теперь осталось только аккуратно запломбировать крохотную дырочку в зубе подходящим по цвету цементом — и дело сделано. А дентин, по крайней мере, в тех зубах, на которых я тренировался, содержал массу ДНК.

Чтобы не занести в древнюю пробу современную ДНК, чеддерский зуб нужно было сверлить у меня в лаборатории, где недавно установили специальную камеру с воздухоочистительными фильтрами. Мы приобрели для этой цели готовое оборудование, применяющееся в производстве силиконовых микросхем. Поступающий воздух фильтровался и постоянно держался под давлением выше атмосферного, а это означало, что у пыли или чешуек кожи не было шансов попасть в камеру, когда вы проходили сквозь воздушный затвор. Новшество обошлось нам в кругленькую сумму, но дело того стоило. Следовательно, мне предстояло доставить челюсть в Оксфорд — и это был кошмар. В Лондон я приехал на автобусе и автобусом возвращался. Бесценный и уникальный груз лежал в своем ящичке на соседнем сиденье. Постоянно через несколько секунд я поворачивался, чтобы убедиться, на месте ли ящичек, репетируя, что я стану лепетать, если потеряю его. Слава Богу, я его не потерял; ближе к вечеру он был заперт в шкаф для образцов в Оксфорде.

На другой день я приступил к извлечению дентина. Все получилось как нельзя лучше. Бор легко вошел в полость, но не слишком легко — это было бы признаком плохой сохранности, а в воздухе появился легкий запах гари — под сверлом испарялся коллаген,— запах, который я ненавижу, когда лечу зубы. Сейчас этому запаху я был рад — это было признаком присутствия в зубе белка, а где белок, там, как правило, есть и ДНК. Когда я подключил отсасывающее устройство, из полости зуба в пробирку полетел светлый, кремового цвета порошок. Его было много — почти 200 миллиграммов, я взял всего 50, а остальные оставил для повторных исследований и запустил процесс экстракции.

К вечеру следующего дня я знал что у нас есть ДНК из древнего зуба. В течение следующих недель я определил последовательность, проверил ее еще раз и подтвердил результат повторной экстракцией. Я определял последовательность самых древних человеческих останков, каких еще не удавалось успешно определить никому и нигде в мире. Но не это было самое главное. Самое важное, что нас интересовало больше всего, была сама последовательность ДНК. Совпадет ли эта последовательность с теми, что мы видим у современных европейцев, или это будет нечто совсем иное, реликт, не дошедший до наших дней, пропавший в мрачной глубине веков?

Ответ оказался кристально ясным. Древняя ДНК из Чеддерской пещеры была вполне современной. Последовательность попадала точно в центр самого большого из семи митохондриальных кластеров. Это была едва ли не самая обычная последовательность в современной Европе. Именно ее мы обнаружили в зубе молодого человека, который жил за полных семь тысяч лет до появления в Британии ближневосточных «фермеров». Мы получили подтверждение того, что эта последовательность, этот кластер и, говоря шире, все, кто жил приблизительно в то же время, широко и прочно расселились в Европе задолго до прихода земледельцев. Гены верхнего палеолита не были роковым образом растворены среди генов земледельцев с Ближнего Востока. Мы оказались гораздо теснее связаны с охотниками, чем было принято считать.