Суд - Ардаматский Василий Иванович - Страница 3

Это была очень хитрая речь, она должна была надолго погасить разговоры о прежних неблаговидных делах Лукьянчика.

Надо сказать, его быстро полюбили в райисполкоме и в кругу тех людей, с которыми он теперь имел дело. У всех вызывали симпатию его веселый нрав, независимость, с какой он держался перед начальством, его энергичная, деятельная натура. А главное — именно в его Первомайском районе особенно широко развернулось жилищное строительство. Жители этого нового района знали, что их предисполкома сам, своими руками начинал строить их дома, работая на кранах, и теперь его как бы озаряла радость массовых новоселий. Лукьянчик первый и ввел новый порядок выдачи ордеров и ключей от квартир. Делал это не втихую, по-казенному, а празднично — два раза в неделю собирал в исполкоме новоселов, и депутаты районного Совета вручали им ключи и ордера. Сам обязательно присутствовал на вручении.

На исходе был четвертый год его председательствования, он уже стал своим человеком не только в городских, но и в областных организациях. Он был доволен своей жизнью, работой, женой и большего не хотел…

Незаметно для себя Лукьянчик отвернулся к стене от бившего в окно солнца и крепко заснул, даже не успев еще раз всерьез подумать о той тревоге, что загнала его в больницу.

В тот день инженер-экономист Наталья Семеновна Невельская подкреплялась в буфете своего министерства. Напротив нее за столиком сидел мужчина, она видела его крупные руки, в которых он держал такой же, как у нее, граненый стакан кофе и надкусанный кекс. Руки не двигались, она подумала: «Он сейчас рассматривает меня» — и подняла взгляд, вскинула густые, сабельно изогнутые ресницы — мужчина внимательно читал «Крокодил», прислоненный к кефирной бутылке. Губы его вот-вот готовы были сложиться в улыбку, а может быть, даже рассмеяться… Но мужчина вздохнул и перевел взгляд на свою соседку. Их глаза встретились…

Подобный момент в жизни двух отражали или пытались отразить писатели всех времен. Я же пока ограничусь протокольными словами «их глаза встретились» и расскажу немного о них обоих, так как появились они на страницах романа отнюдь не случайно и не на один этот миг.

Наталье Семеновне скоро тридцать, но она не замужем, хотя ее яркая внешность всегда привлекала внимание и романы у нее бывали. Первый, когда она еще училась в средней школе, — с преподавателем физкультуры. Ей очень нравился этот парень, особенно когда он бывал в синем тренировочном костюме с надписью на груди: «СССР». Весь он был какой-то упругий, ходил танцующей походкой и имел разряд по легкой атлетике. В школьном спортзале он повесил на стене свою фотографию, где был снят на пьедестале, на самой высокой его ступеньке, в момент, когда ему вручали свернутую в трубку грамоту. А вверху трепетал на ветру транспарант: «Навстречу республиканской спартакиаде!» Пока учился в институте физкультуры, он потерял спортивную форму и, получив диплом, стал преподавателем физкультуры в школе, где училась Наташа. Она влюбилась.

Маркэнг так красиво его звали — это заметил, а когда узнал, что эта красивая рыжеволосая десятиклассница — единственная дочь знаменитого строителя Невельского, сам потерял голову. Он не имел своей жилплощади, а там, у Невельских, на улице Горького роскошная квартира.

Однажды Наташа поведала маме о своих встречах с учителем физкультуры и сообщила, что он клянется ей в вечной любви.

— Вы целуетесь? — шепотом спросила мама.

Наташа рассмеялась:

— Мамуля, не смеши меня своей старомодностью. Да будет тебе известно, что Лидка из нашего класса в прошлом месяце делала аборт и теперь перед всеми нами дерет нос.

— Так! — тихо сказала мама, и лицо ее сильно побледнело. — Сейчас я посылаю «молнию» и вызываю в Москву отца. Ему это так кстати. На стройке как раз начинается перекрытие реки. Боже, какую дуру мы вырастили. Учитель физкультуры! Ты с ним…

Наташа расхохоталась и убежала в свою комнату.

Когда, спустя несколько минут, она вышла, мамы нигде не было, но во всех комнатах в самом воздухе висела ощутимая кожей тревога.

Позже выяснилось, что «молнию» отцу мама не послала, но приняла и без того достаточно решительные меры. В течение дня она побывала в школе, в районо и у заместителя министра, где служил муж.

Уже на другой день учитель физкультуры в школе не появился. Уроки физкультуры были отменены, и Наташины подружки, заглядывая ей в глаза, спрашивали со злодейским безразличием:

— Натка, ты не знаешь, что с нашим Маркэнгом?

Наташа догадывалась, но делиться своей догадкой не собиралась.

И вообще мама, скорей всего, права. В самом деле, как бы они с ним жили на его сто десять? И где бы они жили? Мама сказала, что не пустила бы его на порог квартиры. Надо знать маму.

Из первого своего романа Наташа извлекла очень важный урок: нельзя, в самом деле, затевать строительство семьи, если не на чем, не из чего и не на что воздвигать эту стройку. Мама искусно укрепляла это ее убеждение, все время рассказывала, как трудно живут знакомые им пары, и все оттого, что создали семьи, не подумав, на что они будут жить.

Потом был институт. Держала в театральный — не прошла. Особенно не горевала, успела подать документы в планово-экономический, недотянула одного балла, но где-то нажал отец, и ее приняли.

В студенчестве за ней ухаживали многие. Мама говорила: «Возле нашей Натки прямо пчелиный рой, но она как скала. Прежде всего учеба». Это были студенты, а под конец и преподаватель института. Прямо смешно — опять преподаватель да еще женатый и двое детей. Она отшила его уже без маминой помощи…

После института ее взяли по распределению в Министерство автомобильной промышленности. Очевидно, и тут не обошлось без отцовского нажима. И вот уже пять лет она инженер-экономист. И все эти пять лет она подыскивала мужа. В ее душе уже поселилось беспокойство — все-таки замуж-то надо выходить. Отец подшучивал: «Что-то ты, милая моя, в девках засиделась». Мать бросалась наперерез: «Не болтай глупости! Такие не засиживаются, но и не выскакивают за кого попало!»

Года три назад на нее обратил внимание весьма солидный мужчина. Каждый день перед работой он играл в теннис на корте на Петровке, приезжал туда на собственной «Волге». Наташа тоже играла там в утренние часы. Там они и познакомились. Однажды оказались вместе в паре и выиграли. В этот день они выяснили «кто — кто», и он подвез ее в министерство.

О себе он сообщил Наташе скупо и туманно — директор мебельного производства… но не просто одной фабрики, а, что ли, целого куста фабрик. Константин Борисович Алмазов.

Утренние встречи на теннисе продолжались. Там, на корте, о них уже говорили: «Эта пара — рыжая с седым — играет слаженно». Потом они стали встречаться и не на корте — гуляли, ходили в театр, кино. Постепенно Наташа полностью выяснила житейскую анкету своего поклонника: кроме собственной еще и персональная «Волга», оклад также персональный, квартира на Котельнической набережной в высотном доме на двадцатом этаже, дача где-то на Минском шоссе. Но имеются еще шестнадцатилетний сын и жена, естественно.

Было воскресенье, они обедали наверху в ресторане «Националь», и он сказал, глядя на нее ласковыми серыми глазами:

— А почему бы нам не сходить в загс?

Наташа натянуто рассмеялась:

— Вопрос прикажете расценивать как предложение?

— Естественно. Он взял ее за руку. — Я все продумал.

— А семья?

— Не проблема.

— Как же это не проблема?

— Очень просто. Жена у меня вполне самостоятельный человек художник по костюмам, хорошо зарабатывает, сын поступил в институт. Я получу для них квартиру. Сыну буду помогать, он у меня парень умный, современный, а увидев тебя, он все поймет и простит. Дай бог каждому такую мачеху…

Она спросила деловито:

— А как посмотрят на твоей службе? Ты же, кажется, член парткома?

— Развод и женитьба по любви не преследуются, — усмехнулся он, но, пожалуй, в его усмешке было сомнение.