Заря маладжики (СИ) - "Elle D." - Страница 6
- Предыдущая
- 6/24
- Следующая
- Стоянка кочевников! - крикнул он, осаживая коня. - В половине фарсаха к югу. Брошенная, но недавно, угли в кострах ещё не остыли. Хорошее место для лагеря, шимран-бей!
Гийяз, принявший в этом походе обязанности старшего над всеми воинами, а следовательно, руководивший продвижением каравана, согласно кивнул. Мнения принца Тагира он не спросил - тот ехал сегодня не верхом, а в паланкине, отсыпаясь после утомительной ночи. Алем хотел бы оказаться сейчас на его месте, за этими плотными холщовыми занавесками, скрытый от чужих глаз. Но только не вместе с ним.
Вскоре впереди показались очертания стоянки. Кочевники уходили в спешке, побросав кухонную утварь и мелкий скарб. Земля была покрыта чёрными проплешинами костров, между которыми валялись полуобглоданные кости и черепки, кое-где занесённые песком. Повсюду торчали колышки, на которые кочевники крепили свои кожаные шатры, а один шатёр они даже не стали снимать, так и оставили посреди пустыни, и горячий ветер громко хлопал его боками.
- Должно быть, они узнали, что мы идём, - сказал один из ибхалов, а другой возразил:
- Как? Мы же двигались на восток. Не зашли Гийяз-бей разведчиков - проехали бы мимо.
- Ш-ш, тихо. Слушайте!
Все замолчали. По знаку шимрана караван остановился, верблюды, мулы и кони встали, пока ибхалы в напряжённом молчании оглядывали обманчиво пустую стоянку. Потом один из шим-ибхалов - это был, конечно же, Далибек - соскользнул с коня, обнажил ятаган и беззвучной поступью, скользя подошвами по песку, двинулся к шатру, одиноко стоящему посреди пустыни. Подкравшись, он отвёл локоть назад, чтобы обрушить ятаган на того или тех, кто пытался укрыться в шатре. Алем успел ощутить глухой укол недовольства от такой бессмысленной и ненужной жестокости - ведь там внутри мог лежать несмышлёный младенец, - но прежде, чем Далибек опустил клинок, полы шатра распахнулись. В проёме показалась старуха - крошечная и сморщенная, как сушёный финик, с седыми волосами, заплетёнными в многочисленные косы, увитые перьями стервятников и когтями степных волков. Она тряхнула косами, и побрякушки зазвенели, разорвав тишину. Кто-то с облегчением выдохнул,. кто-то рассмеялся, а кто-то продолжал хмуриться, потому что по этим побрякушкам узнал шамана - самопровозглашённого жреца Аваррат, вернее, жрицу. В Ильбиане её посадили бы на кол, но кочевые племена точно так же чтят богиню, как и оседлые. И делают они это, как умеют, в соответствии со своей дикостью и ничтожеством.
- Всё-таки вы пришли, - удовлетворённо сказала старуха. Она шамкала, но Алем без труда разобрал слова, и в нём шевельнулось странное узнавание - кажется, он слышал это наречие когда-то, давным-давно.
Далибек, не церемонясь, схватил старуху за косы и выволок вперёд. Он собирался убить её, но тут, зевая, из паланкина выглянул проснувшийся принц. Алем невольно глянул на него в упор, сам не зная, то ли ищет его взгляда, то ли пытается найти в этом холёном лице признаки раскаяния. Но там были только признаки тяжёлого похмелья, и ничего больше. Не на пользу принцу Тагиру пошёл вчерашний гашиш.
Шимран Гийяз тотчас подошёл к нему, вполголоса объяснил, что происходит. Принц выбрался из паланкина, на хочу почёсывая грудь, видневшуюся в разрезе туники. Волосы его были взлохмачены, щеки заросли щетиной, под глазами залегли круги. Он очень непредставительно выглядел, этот принц Маладжики, когда подошёл к старухе, на которую с суеверной опаской поглядывала большая часть его свиты и даже некоторые из его воинов.
- Как называется твоё племя? - спросил он.
Старуха пристально посмотрела на него выцветшими глазами, пожевала беззубым ртом. Алем не был суеверен, но невольно подумал, что не хотелось бы ему, чтоб она посмотрела так на него.
- Мы зовём себя рурджихай. А вы нас - грязными плешивыми псами. У каждой твари, созданной Аваррат, много имён.
Грязные плешивые псы - именно так час назад назвал кочевников один из ибхалов. Алем услышал, как он бормочет себе под нос проклятия и хватается за оберег.
- А ты все эти имена знаешь? - продолжал допытываться принц. Он окончательно проснулся, и в его голосе не слышалось ни издёвки, ни раболепия - словно им в самом деле двигало всего лишь праздное любопытство. Алем вдруг подумал: как странно, что он сам подошел к старухе, мог ведь приказать, чтоб её подтащили к его паланкину.
- Я достаточно пожила на свете, - сказала старуха. В ней не было страха так же, как в Тагире не было насмешки. - Я многое знаю. Я знала, что вы придёте, и моё племя смогло вовремя уйти.
- Ты напугала их ятаганами моих ибхалов, и они трусливо сбежали. И ты ими гордишься, старуха?
- Ты дважды ошибаешься, принц Тагир. - Маладжикиец сощурился, когда старуха назвала его имя, а люди принца опять зашептались. - Думаешь, что бежать и уйти - это одно и то же.
- А разве нет?
- Ты юн и глуп, потому и задаёшь такие вопросы.
Принц усмехнулся. Теперь Алему казалось, что он забавляется; или, быть может, лишь пытался убедить в этом самого себя, как Алем пытался убедить себя в том, что между ними ничего не случилось прошлой ночью.
- А ты глупа, хоть и стара, раз говоришь мне об этом. Ты, - принц повернулся и посмотрел в упор на Алема, прямо ему в глаза, - отведи эту женщину в сторону и убей. Она всё-таки жрица, хоть и выжившая из ума, и я не хочу осквернять её кровью ту землю, на которой сегодня будут спать мои люди.
- Я вижу зарю Маладжики, - спокойно сказала старуха, едва принц умолк, а Алем выдохнул весь воздух из груди. - Она красным заревом поднимается над твоим караваном. Красная, потом розовая, потом пылающая алая заря. Мои люди поступили мудро, что ушли сейчас. Им надо поднакопить силы.
- Если ты стараешься благоприятным пророчеством спасти себе жизнь, женщина, то напрасно, - почти с сожалением сказал принц. - Я не меняю своих решений.
Он повернулся, снова почесал грудь и велел разбивать лагерь. Потом посмотрел на Алема, неподвижно сидящего в седле. И сказал, в точности, как вчера:
- Ты всё ещё здесь? Пшёл.
И стеклянное "ничего не было", так бережно выстраиваемое Алемом, разлетелось в единый миг.
Он не помнил, как спешился, прошёл мимо ухмылявшегося Далибека, взял старуху под локоть и повёл от лагеря прочь. Он думал, что если пролить кровь шамана рядом со своей постелью - грех, то замарать ею свои собственные руки - грех ещё больший, и его ждёт расплата за это. Хотя ему хотелось бы верить, что он уже заплатил. Вперёд и сполна.
Старуха что-то забормотала. Она шла, не противясь, и Алем невольно вслушался в такое знакомое наречие. Теперь он был почти уверен, что на нём говорили его родители.
- Глупый мальчишка. Все мальчишки глупы, но не все умнеют, и не все вырастают. Этот не вырастет; но поумнеет ли? Храни его Аваррат.
- Что ты болтаешь? - не выдержал Алем.
Они отошли уже достаточно далеко от стоянки. Старуха поняла на него свои блеклые глаза, влажные, сочащиеся белым. Ветер тихо звякал волчьими когтями в её косах. Она была противна, но почему-то Алем не мог отвести от неё глаз.
- А вот ты неглуп, - сказала она. - И ты вырастешь. Скоро вырастешь, Алем иб-Назир.
- Я Алем иб-Хал. Я сын...
- ...войны. Да, знаю, тебя им сделали. Но мы не всегда становимся тем, чем нас делают. Некоторые из нас, но не все. Тебе ни о чём не хочется спросить меня, мальчик?
Алем заколебался. Надо было кончать старую ведьму, надо было заставить её замолчать. Но вместо этого он поддался её тёмной силе и сказал то, что она хотела услышать:
- Ты говорила, что принц Тагир ошибается дважды. В том, что твои люди сбежали... а в чём ещё?
Беззубый рот смягчила улыбка. Совсем не злая.
- Умеешь слушать. Вторая ошибка твоего принца - он сказал "мои ибхалы". Но вы не его ибхалы. Пока что нет.
- А что-то там ещё про зарю Маладжики, - ощутив прилив жгучего любопытства, быстро добавил Алем. - Ты сказала про зарю, и принц решил, что ты пыталась к нему подольститься. Но заря ведь бывает не только утренней, но и вечерней? Ты про рассвет Маладжики говорила или про её закат?
- Предыдущая
- 6/24
- Следующая
