Заря маладжики (СИ) - "Elle D." - Страница 23
- Предыдущая
- 23/24
- Следующая
Принца Каджу привели в тронный зал. Тагир встретил Каджу не на троне, а у его подножия, возле ступеней, стоя вровень со своим братом. Ибхалы стояли за троном полукругом, закинув ятаганы на плечи, придворные, силой согнанные в зал, жались к стенам, как испуганные щенки. Обведя взглядом всё это, принц Каджа побледнел, задрожал, но потом вскинул голову и сказал высоким голосом, дрожащим в равной мере от страха и гнева:
- Вижу, ты достиг всего, чего хотел. Осталось только казнить меня, чтобы окончательно расчистить путь к трону. Ну что, узурпатор, теперь ты доволен?
- Нет, - тихо ответил Тагир, но голос его разнёсся во все уголки зала. - Не доволен. Я никогда этого не хотел. И не я это начал.
- Да как смеешь ты...
- Приведите эту женщину, - перебив его, велел Тагир.
И её привели - Субхи-ханум, наложницу, кружившую головы всем мужам из правящего рода Маладжики. Лицо у неё было открыто, когда её бросили на пол у ног обоих принцев, как раз между ними. Она вскинулась, уперевшись руками в пол и зашипев, как кошка, с ненавистью глядя на Тагира - и на Алема, молча стоящего за троном в числе остальных ибхалов.
- Убийцы! - вскрикнула она, закатывая глаза. - Проклятые убийцы светлого повелителя Сулейна и моего возлюбленного Руваля! О, Маладжика, ты проклята! Пришёл твой закат, небеса окрасились кровью вечерней зари - смотрите все на конец Маладжики!
Некоторые ибхалы чуть заметно шевельнулись, брови их сошлись к переносицам. Они вспомнили речь старухи-шаманки, её пророчество, сделанное перед смертью. Заря Маладжики... вечерняя заря, за которой приходит чёрная ночь.
- Понятно, - прозвучал в тишине совершенно спокойный голос Тагира. - Я и не думал, что ты быстро сознаешься. Ну, ничего.
- Ты будешь пытать слабую женщину?! Зверь! Зверь!
- Не буду я тебя пытать, несчастная, успокойся, - поморщился Тагир, и Алему приятно было видеть, что чары, которыми его опутала эта негодяйка, окончательно рассеялись.
Он и сам, по правде, думал, что Субхи подвергнут пытке либо публичному унижению - если бы женщину раздели при всех донага и хорошенько выпороли, это быстро развязало бы ей язык. Но Тагир не стал прибегать к унизительному насилию. Он просто велел запереть Субхи с Каджой в покоях последнего. Вдвоём, без еды и воды. Алем не понимал, на что он рассчитывает, но развязка наступила неожиданно быстро: уже через час из покоев послышались крики, звуки пощёчин и отчаянный женский плач. А вскоре после этого изнутри требовательно постучали кулаком, и Тагир разрешил оттпереть.
Принц Каджа, бледный, как мел, подошёл к Тагиру.
- Она во всём призналась, - севшим голосом проговорил он. - Во всём. Подтвердила каждое слово, сказанное ибхалом Алемом. Она играла всеми нами, как ребёнок тряпичными куклами... Брат Тагир, прошу, прости меня. Я был гневлив и недальновиден, мне не следовало так поступать.
- Рад, что ты это понял, - ответил Тагир. Лицо его оставалось неподвижно, только в глазах появилась тень печали.
Каджа заметил эту тень и побледнел ещё сильнее.
- Ты всё равно меня казнишь? - прошептал он.
Тагир долго смотрел на него. Потом медленно покачал головой.
- Ты не сделал ничего, чтобы заслужить смерть. Но и позволить тебе остаться и занять трон нашего отца я не могу. Мы все гневливы, это наш семейный порок. Но и Руваль, и отец были слишком скоры на расправу. И ты, как я вижу теперь, тоже таков. В нынешние времена Маладжике не будет много пользы от такого паши.
Каджа сглотнул, всё поняв. И потупил взгляд.
- Хорошо. Я отрекусь.
- Мне придётся изгнать тебя, - с сожалением сказал Тагир. - Если ты останешься в Маладжике, всегда найдутся те, кто воспользуется тобой, чтобы затеять междоусобицу. А ты доказал, что воспользоваться тобою легко. Ты должен уйти, Каджа. Я дам тебе верблюдов, пищу и оружие, но ты должен уйти.
И Каджа ушёл, а с ним, рыдая, плелись две женщины из гарема - Субхи, тоже осуждённая на изгнание, и Зулейка, сама вызвавшаяся разделить участь принца Каджи. Им дали несколько слуг для охраны, и их маленький караван отдалялся от стен Маладжики, пока не исчез в песчаном облаке на горизонте.
Только когда они скрылись из виду, Тагир отошёл от окна, поднялся по ступеням и сел на трон.
Следующие несколько дней Алем не видел его. Он вернулся к себе в конюшню и проводил время, ухаживая за лошадьми - это успокоило его душу и вернуло ясность мыслям. Он помнил про обещание, данное Тагиром Сулейну-паше перед самой его смертью. Обещание, что виновника в смерти принца Руваля постигнет кара - не та, которой жаждало разбитое отцовское сердце, а та, которую он заслужил. И Алем ждал, когда принц Тагир - точнее теперь уже Тагир-паша - вспомнит о своём обещании.
Ждать пришлось недолго. Когда улеглись волнения, а вслед за ними - празднования по случаю окончания междоусобицы и восшествия на престол нового правителя, за Алемом прислали. Не вооружённых воинов, а раба - как прежде, когда Тагир звал его на ночь в свои покои. Алем вымыл руки и шею, умыл лицо, пригладил волосы и пошёл к своему господину.
Тагир не занял отцовские покои - ему, похоже, было удобно в собственнызх, тех, что принадлежали ему всю жизнь. Он лежал на тех самых подушках и курил кальян, как много дней и ночей до того. Когда Алем вошёл, Тагир коротко указал на подушки перед собой, и Алем инстинктивно поднял руки к кушаку, собираясь раздеться, прежде чем опомнился и, облизнув губы, подошёл и сел.
Тагир курил, прикрыв веки. Он стал как будто немного старше за последние недели, хотя его курчавые волосы всё так же непослушно вились вокруг лица, и кольца дыма, вылетая из его губ, всё так же лениво взлетали к потолку, словно не было ничего на свете нужного и важного, кроме этого "здесь и сейчас".
- В день твоей казни, - заговорил Тагир, - прискакал гонец из Пельвиана. Это одна из наших провинций, граничащая с Таркишаном. Он рассказал, что недобитки племени рурджихаев, которых мы разгромили, направляются на юг, чтобы там слиться с племенем ургалиев, идущих к центру материка. И отовсюду, сказал гонец, идут племена кочевников: не только ургалии и рурджихаи, но и молонды, ивезы, даже, говорят, дикие нанихайцы спустились с гор. Они всегда были порознь и враждовали друг с другом, но сейчас почему-то объединяются. Их всё больше с каждой неделей, и они идут к городам. Говорят, уже дошли до Ихтаналя и не оставили там камня на камне. Ты понимаешь, что это значит?
Алем медленно кивнул. Идя сюда, он меньше всего ждал подобных речей от Тагира. Тагир словно ощутил неуверенность в его кивке и резко повернул к нему голову.
- Это большая война. Очень большая, такой, может, не случалось в Фарии ещё никогда. Кочевые племена никогда не нападали на оседлых сплочённо. Воевали между собой, совершали редкие набеги на небольшие деревни, но никогда не штурмовали города. Их было слишком мало. А теперь они сила. Они орда. Это большая война, Алем.
Алем молчал. Он не знал, зачем Тагир говорит ему это - ему, кто всегда был для него только мальчиком для утех, ничем больше. Тагир опять затянулся гашишем - этой дурной привычки он так и не бросил. А впрочем, Алему пришлось признать, она не особенно влияла на трезвость мыслей нового паши.
- Посланников Пельвиана принял я. Отец был убит горем, Каджа сердился. Я выслушал послов и хотел отвести к отцу, чтобы они повторили всё ещё раз, чтобы он услышал сам... Ты знаешь, что он сделал?
- Прогнал вас, - предположил Алем.
Тагир кивнул:
- Именно так. Прогнал. Уйди с моих глаз, сказал он, не хочу ничего знать. Маладжика вот-вот окажется в самом сердце большой войны, а её паша не хочет ничего знать. А мы же были когда-то великим народом. От одного ашего имени дрожала вся Фария. А он не хочет ничего знать...
Кольца дыма колыхались под потолком, не таяли. Алем вдохнул и выдохнул.
- Тогда я и понял, - сказал Тагир. - Понял, что должен. Что выхода нет. И пошёл к Гийяз-бею. Спросил, будут ли его ибхалы стоять за меня насмерть. И он ответил...
- Предыдущая
- 23/24
- Следующая
