Пятая профессия - Моррелл Дэвид - Страница 17

• Предыдущая
• 17/116
• Следующая

Сэвэдж не стал задавать вопросы, хотя казалось, что подобное задание совершенно неуместно. Он привык повиноваться — да! И к тому же чувствовал, что Грэм не просто хотел проверить его дисциплинированность, и это начало нового вида знаний. Умения. Которое представит прошлую подготовку — какой бы отменной она не казалась — лишь минимальными требованиями в возросшей нужде того, что Грэм назвал пятой и наиболее благородной из профессий.

После “Илиады” и “Одиссеи” Грэм настоял на том, чтобы Сэвэдж начал читать других классиков, которые писали о слиянии военного и защитнического искусств.

— Как ты можешь заметить, традиции и отношения к ним являются вещами первостепенными. Существуют правила и кодексы. Этика и — правильно — эстетика Дела. В свое время я обучу тебя тактике. А сейчас главное возлюбить своего принципала, но и жестко его контролировать. Подобные отношения уникальны. Идеальный баланс. Произведение искусства.

Именно Грэм заставил Сэвэджа прочитать англосаксонский отчет о битве верных комитатус за тело своего хозяина у Малдона. И Грэм же ознакомил своего ученика с фактом, ставшим легендарным сюжетом: о том, как сорок семь ронинов отомстили за своего погибшего начальника, обезглавив его врага, а затем выполнили волю сегуна и вспороли себе животы. Кодексы и обязательства.

— Для тебя есть задание, — сказал Грэм.

— А почему так торжественно? Что, настолько опасное?

— Да нет, обычная работа. Кроме одного. — И Грэм рассказал, чего именно.

— Клиент — японец? — переспросил Сэвэдж.

— А почему ты нахмурился?

— Я с японцами никогда не работал.

— Это тебя пугает?

Сэвэдж поразмыслил.

— С людьми других национальностей я хотя бы примерно знал общие элементы их культур. Работать в этом случае намного проще. Но японцы… Я о них знаю недостаточно.

— Они переняли американскую культуру. Одежда, музыка и…

— Это все из-за послевоенной оккупации. Японцы хотели задобрить своих поработителей. Но их мышление, привычки, внутренние качества, присущие нации, — совершенно уникальны, и я сейчас говорю вовсе не об общих различиях между Востоком и Западом. Даже в коммунистическом Китае люди думают более по-западному, чем японцы.

— А мне казалось, ты говорил, что ничего о них не знаешь…

— Нет, я сказал — недостаточно. Это не означает, что я их не изучал. Потому, что знал: в один прекрасный день придется защищать японца. И хотел быть к этому подготовленным.

— И что? Подготовился?

— Надо подумать…

— Боишься?

Гордость заставила Сэвэджа выпрямиться.

— Чего?

— Что комитатус быть сможешь, а вот самураем нет.

— Амэ.

Грэм наклонил голову набок.

— Такого слова я не знаю.

— Японское. Означает принуждение подчинению какой-нибудь группе людей.

— Да? Ну и что? Я заинтригован.

— Омотэ и ура. Общественный и личный образ мыслей. Истинный японец никогда не покажет, что он на самом деле думает. Он говорит лишь то, что сможет воспринять данная группа людей.

— Я все еще не…

— Японская кастовая система зиждется на абсолютном подчинении вассалов хозяевам. В древние времена приказ шел от сегуна к даймио, от него — к самураю, дальше к крестьянину, потом к торговцу и от него уже к неприкасаемым — людям, забивавшим животных и дубившим шкуры. Особняком от данной иерархии имелся император, обладавший практически нулевой властью, зато огромным авторитетом в качестве наследника японских богов. Эта строгая система была поколеблена послевоенными демократическими реформами, привнесенными Соединенными Штатами. Но, несмотря ни на что, она все еще существует.

— Мои поздравления.

— Чему?

— Как обычно, ты попытался разузнать о стране как можно больше.

— Нет, ты послушай, — продолжил Сэвэдж. — Как я смогу защитить человека, говорящего то, что согласовывается лишь с мыслями какой-то определенной группы людей? И который не скажет мне, о чем думает, и тайно считает, что намного круче своего вассала, которым в данном случае являюсь я? Прибавь к этому замечательную японскую привычку избегать одолжений, дабы не быть связанным обязательством оказать услугу, еще более значительную. А к этому стоит добавить то, что японцы считают смертельной обидой, если мелкие люди обладают хоть какой-нибудь властью.

— И все же я…

— Все, чему ты меня научил, можно сказать двумя словами: защитник должен быть и хозяином, и слугой. Слугой, потому что защитника нанимают для защиты. А хозяином — потому что наниматель обязан подчиняться приказам защитника. Ты говоришь — равновесие. Артистизм обладания и отдачи. А теперь ответь, как я смогу выполнять обязательства перед принципалом, который не говорит, что думает, не выносит услуг от человека, стоящего ниже его по положению, и не собирается выполнять приказы своего слуги.

— Да, задачка, согласен…

— И все-таки ты настаиваешь на том, чтобы я согласился на эту работу?..

— В качестве дальнейшего обучения.

Сэвэдж сверкнул глазами в сторону Грэма, но тут же расхохотался.

— Ты действительно порядочная сволочь.

— Считай эту работу вызовом. Расширением собственных горизонтов познания. Пока ты все делал на “отлично”. Это похвально. Но все-таки не достиг вершин в своем искусстве. Неосведомленность — смерть. Чтобы стать лучшим, необходимо учиться, учиться и учиться. Кто это сказал? И учти, что самурайские традиции предлагают огромные возможности для учения. Предлагаю тебе погрузиться как можно глубже в культурные традиции своего нынешнего принципала.

— А предлагаемый им гонорар?..

— Вызывающ?

— …стоящ?

— Ты не будешь разочарован. Более чем… Компенсирует…

— Что?

— Гири, — сказал Грэм, удивив Сэвэджа знанием этого чисто японского термина. — Обет верности и груз по отношению к хозяину и любому, кто окажет тебе услугу. Даже если все пройдет без каких бы то ни было событий, скучать тебе не придется.

Тусклая морось лилась с прокопченного неба. Она отскакивала от жирного гудрона, сливалась в грязный туман, который лип к окнам аэропорта Лагардия.

Сэвэдж сидел в переполненном зале ожидания “Америкэн Эрлайнз” и смотрел, как “Дуглас-10” подруливает к платформе прибытия. Он периодически рассекал взглядом бурлящую активную — и даже чересчур — толпу в поисках потенциальной опасности, но не находил ни следа. Хотя, конечно, искусный в наблюдении враг повел бы себя, чтобы не привлекать внимания, поэтому Сэвэдж оставался настороже.

— Как зовут принципала? — спросил он у Грэма.

— Муто Камичи.

Японцы ставят фамилию перед именем, но уважительное обращение — “сан”, а не “мистер” — прибавляют не к фамилии, а к имени, ставя его после имени. Поэтому обращаться к принципалу следовало “Камичи-сан”.

— Прибывает в Нью-Йорк завтра, — прибавил Грэм, — пройдя иммиграционный и таможенный контроль в Далласе.

— Цель поездки?

Грэм пожал плечами.

— Ну же. Он бизнесмен? Политик? Кто?

Грэм покачал головой.

— Ура. Ты правильно отменил лелеемые каждым японцем личные мысли. Принципал предпочел оставить их при себе.

Сэвэдж коротко выдохнул:

— Именно поэтому я с такой неохотой взялся за эту работу. Если мне неизвестна, даже в самых общих чертах, цель его приезда, каким же образом я должен сводить на нет будущую предполагаемую угрозу? Политик, например, должен опасаться убийства, тогда как бизнесмен — похищения. Разные угрозы требуют различной защиты.

— Разумеется. Но меня заверили в том, что потенциальная угроза невозможно мала, — ответил Грэм. — К тому же принципал приезжает со своей личной охраной. Один сопровождающий. Пойми, если бы он был чем-то обеспокоен, то наверняка не ограничился бы единственным охранником. От тебя требуются услуги шофера и сменщика телохранителя, когда тот спит. Простейшее задание. Пятидневная работа. Десять тысяч долларов, кроме моего агентского гонорара.

— За шоферские услуги? Он переплачивает.

• Предыдущая
• 17/116
• Следующая