Возвращение рыцаря - Орци (Орчи) Эмма (Эммуска) - Страница 6
- Предыдущая
- 6/25
- Следующая
— Только не позволяй себе отчаиваться, моя дорогая. Ради твоей любви всякий мужчина будет изо всех сил заботиться о сохранении своей жизни. Бог подкрепит тебя и пошлет тебе мужества, в котором ты будешь очень нуждаться.
Блейкни опустился на колени, ощупывая мелкие, неровные плиты, которыми был вымощен пол. Следившая за его движениями Маргарита с удивлением увидела, как он просунул свои тонкие пальцы между двумя плитами, слегка приподнял одну из них и вынул из-под нее маленькую связку бумаг, тщательно сложенных и запечатанных. Уложив камень на прежнее место, он быстро поднялся с колен, бросив подозрительный взгляд на проем двери. Успокоившись, что его действия не были никем замечены, он привлек к себе Маргариту и произнес:
— Смотри на эти бумаги, дорогая, как на мою последнюю волю, как на мое завещание. Я еще раз одурачил этих скотов, сделав вид, будто хочу уступить им; они дали мне бумаги, перо, чернила и сургуч, и я должен был написать своим товарищам приказ доставить сюда Капета. На это мне было дано четверть часа, и я успел написать три письма: одно к твоему брату, а два — к Фоуксу, причем спрятал их под плитой. Видишь, дорогая, я знал, что ты придешь и что у меня будет кому передать написанное мною.
По лицу Блейкни пробежала слабая улыбка при воспоминании о бешенстве Шовелена и Эрона, когда после тревожного ожидания в продолжение четверти часа они нашли несколько скомканных листков, на которых были нацарапаны насмешливые стихи на непонятном Эрону языке: кроме того, заключенный, по-видимому, воспользовался этим кратким сроком, чтобы подкрепиться сном, несколько ободрившим его. Но об этом Перси ничего не сказал жене, равно как умолчал и о том, что за это подвергся всяким издевательствам и унижениям и что его после того посадили на хлеб и воду; воспоминание об этой ловкой проделке и теперь вызвало улыбку на его лице.
— Теперь удача на вашей стороне, — сказал он тогда своему злейшему врагу.
— Да, наконец на нашей стороне, — ответил Шовелен, — и, если вы добровольно не подчинитесь нам, благородный джентльмен, мы сумеем сломить ваше упорство. В этом можете не сомневаться.
— Вот это первое письмо к Фоуксу, — сказал сэр Перси, вкладывая в руку жены одну из бумаг. — Оно содержит в себе последние инструкции, касающиеся спасения дофина. В нем я обращаюсь к тем членам нашей Лиги, которые в настоящее время находятся в Париже или где-нибудь поблизости. Я не сомневаюсь, что Фоукс не пустил тебя в Париж одну, — Бог да благословит его за верную и преданную дружбу! Передай ему это письмо сегодня же вечером и скажи, что я настаиваю на самом точном исполнении моих инструкций.
— Но ведь дофин теперь в безопасности, — возразила Маргарита. — Фоукс и все твои друзья находятся теперь здесь для того, чтобы спасти тебя самого…
— Спасти меня, сердце мое? — серьезно перебил он. — Если в течение десяти дней эти черти не доведут меня до потери разума, то, с Божьей помощью, я еще спасусь.
— Десять дней! — горестно воскликнула Маргарита.
— Дорогая, я целую неделю ждал минуты, когда мне можно будет передать тебе эти листки; десять дней понадобится, чтобы увезти дофина из Франции, а там посмотрим!
— Перси, — с ужасом воскликнула леди Блейкни, — ты не выдержишь еще десять дней этой муки!
— Ну, дорогая, очень мало на свете вещей, которые человек не мог бы сделать, если очень хочет, — уверенно произнес Блейкни. — А впрочем, все в руках Божьих! — мягче прибавил он. — Дорогая моя, пойми, что, пока дофин во Франции, он не в безопасности. Его друзья непременно хотят, чтобы он оставался во Франции; Бог знает, на что они надеются. Будь на свободе, я ни за что не допустил бы, чтобы он так долго оставался здесь. Но я уверен, что эти добрые люди в Манте сдадутся на то, что написано в этом письме, и на уговоры Фоукса, и разрешат одному из членов нашей Лиги увезти мальчика из Франции. Я же останусь здесь, пока не узнаю, что он в безопасности. Если бы теперь мне удалось благополучно убежать отсюда, все внимание наших врагов обратилось бы на принца, и он снова попал бы в тюрьму, прежде чем я успел бы до него добраться. Сердце мое, постарайся понять, что спасение этого ребенка — долг чести для меня. Клянусь тебе, что в тот день, когда уверюсь в его полной безопасности, я примусь спасать самого себя… то есть то, что к этому времени останется от меня.
— Перси, — страстно заговорила Маргарита, — ты считаешь, что спасение этого ребенка дороже твоего собственного. Десть дней! Подумал ли ты о том, как я-то проживу эти несчастные десять дней, зная, что ежеминутно ты отдаешь немножко твоей дорогой жизни ради безнадежного дела?
— Не беспокойся о моей жизни, дорогая, ей ничто не грозит, потому что я очень упрям. Весь вопрос в том, что я проведу несколько лишних неприятных дней в этой проклятой норе, вот и все. Верь мне, я могу выдержать гораздо больше, чем воображают эти животные.
— Ты сам себя обманываешь, Перси, — серьезно произнесла Маргарита. — Каждый лишний день в этих стенах, без сна, уменьшает для тебя возможность спасения. Видишь, я говорю спокойно, даже не предъявляя своих прав на твою жизнь. Вспомни, сколько людей ты уже спас от смерти, рискуя своей собственной жизнью, и скажи, что стоит жизнь слабого потомка ничтожных королей в сравнении с твоей благородной жизнью? Отчего последнею надо без сожаления жертвовать ради жизни мальчика, не имеющего никакого значения даже для своего собственного народа?
Она старалась говорить спокойно, судорожно сжимая в руке бумажку, которая, как она чувствовала, заключала в себе смертный приговор любимому человеку. Но последний не смотрел на нее: в его памяти воскресла пустынная дорога в окрестностях Парижа под серым небом с нависшими тяжелыми тучами, из которых сеял мелкий, пронизывающий дождь.
— Бедный малыш! — нежно прошептал он. — Как бодро шел он подле меня, пока не выбился из сил! Тогда я взял его на руки, и он спал до тех пор, пока мы не встретили Фоукса, ожидавшего нас с тележкой. Тогда это был не король Франции, а беспомощный невинный мальчуган, которого небо помогло мне спасти.
Маргарита молча склонила голову. Теперь она поняла, что ее муж уже давно начертал свой жизненный путь и что, достигнув Голгофы страданий и унижений, он не отступит даже, перед грозящей ему смертью, пока не будет иметь права прошептать великое слово: «Свершилось!»
— Но ведь дофин в сравнительной безопасности! — только и могла она возразить.
— В данный момент — да! — ответил он. — Но за пределами своей страны он будет еще в большей безопасности. Я имел намерение увезти его в Англию, однако тут вмешалась проклятая судьба. Приверженцы дофина желали перевезти его в Вену, и теперь для этого самый удобный момент. В инструкциях Фоуксу я начертал самый простой план путешествия. Лучше всего поручить это дело Тони, который должен доставить мальчика в Голландию; северные границы охраняются не так строго, как восточные. В Делфте живет горячий приверженец Бурбонов; в его доме спасающийся бегством король Франции найдет верный приют, пока не отправится в Вену. Зовут этого человека Наундорф. Как только узнаю, что ребенок в его руках, я позабочусь и о себе, не бойся! — Здесь Блейкни остановился, чувствуя; что силы изменяют ему, а затем невольно прошептал: — Если бы мои враги надумались лишать меня лучше пищи, чем сна, я выдержал бы, пока… — Но через минуту он уже крепко обнял Маргариту, как бы раскаиваясь в своей слабости. — Да простит мне Бог мой эгоизм! — сказал он со слабой улыбкой. — Прости, сердце мое, что я толкую о своих заботах, забывая, что заставил твое любящее сердце взять на себя тяжелое бремя, которое ему не под силу. Слушай меня, дорогая! Ведь времени у нас мало, а мы еще не говорили ничего о твоем брате.
— О Арман! — вырвалось у Маргариты из глубины наболевшего сердца.
К своему стыду, она до сих пор не вспомнила о брате.
— Мы ничего о нем не знаем, — сказала она. — Сэр Эндрю просмотрел все тюремные списки. Если бы мое сердце не сделалось таким бесчувственным после всего, что я выстрадала в эту неделю, оно терзалось бы при каждой мысли о бедном Армане.
- Предыдущая
- 6/25
- Следующая
