Хоббит, или Туда и обратно. Избранные произведения - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 63
- Предыдущая
- 63/107
- Следующая
— А, это ты! — сказал Нокс. — Рад тебя видеть. Знаешь, сижу вот и думаю про этот Пирог. Только что его вспоминал. Лучший мой пирог, уж мне ли не знать. Да ты-то, верно, давно о нем забыл?
— Нет, Мастер, я отлично его помню. Но что вас тревожит? Пирог и вправду был хорош — кому досталось, все хвалили.
— Еще бы! Ведь это я его испек, не кто-нибудь там! А тревожит меня та пустяковина, звездочка серебряная. Ума не приложу, куда она запропастилась. Растаять-то она не могла, это я так сказал, чтоб детишки не пугались. Может, кто ее проглотил? Да вряд ли, не монетка, небось; какая-никакая, а все ж звезда. Такую незаметно не проглотишь, уж больно лучики у нее острые.
— Так и есть, Мастер. Но откуда вам знать, из чего она была на самом деле? Забудьте вы о ней, тем более что ее и впрямь проглотили.
— Да ну? И кто же? Нет, не говори, я сам угадаю. Память у меня как у молодого, и тот день в ней накрепко засел — всех детишек по именам назвать могу. Сдается мне, это Мельникова Молли! Та еще прорва была, утроба ненасытная, а нынче и вовсе разъелась — ни дать ни взять мешок с мукой.
— Да, Мастер, и такое с людьми бывает. Но это не Молли. Она нашла в своем куске пирога целых две монетки, но звезда досталась не ей.
— Вот как? Тогда, значит, Гарри, сынок бондаря. Он и с виду как бочонок, и большеротый, как лягушка.
— В те годы, Мастер, был он коренастым пареньком с широкой улыбкой. Свой кусок он раскрошил, чтоб невзначай не проглотить чего полезного, но ничего не нашел.
— Ну, тогда та девчонка, бледная такая. Лили ее звали, Ткачева дочка. Она, бывало, по малолетству и булавки глотала, а до сих пор жива-здоровехонька.
— Нет, Мастер, и не Лили. Она съела только глазурь и корку, а начинку отдала соседу.
— Сдаюсь. Так кто это был, господин всезнайка? Ты, похоже, глаз с них не спускал — или на ходу сочиняешь?
— Звезда досталась сыну Кузнеца. По-моему, она принесла ему счастье.
— Да брось ты! — Нокс рассмеялся. — Что за глупости! Наш Кузнец был паренек тихий, недалекий. Теперь-то от него шуму поболее будет; я слыхал, он даже песенки распевает. Да только он всю жизнь был из тех, кто на воду дует. Сначала прожует, а уж потом глотает, вот он какой! Так что не морочь мне голову!
— Воля ваша, Мастер, хотите верьте, а хотите нет. Это уже не важно. Верно, вам станет спокойнее, если я скажу, что звезда снова в шкатулке? Глядите!
Только сейчас Нокс заметил, что на плечах у Подмастерья — темно-зеленый плащ. Из складок плаща Альв извлек черную шкатулку и раскрыл ее прямо перед носом у старого повара.
— Вот она, Мастер. В уголку.
Прокашлявшись и прочихавшись, Нокс заглянул в шкатулку.
— Вижу, вижу, — проговорил он. — Ничего не скажешь, похожа.
— Звезда та же самая, Мастер. Я положил ее в шкатулку несколько дней тому назад. И скоро она вновь окажется в Праздничном Пироге.
— Ага! — Нокс с хитрецой покосился на Подмастерья и вдруг захохотал, сотрясаясь всем телом, точно студень. — Понял, понял! Ребятишек двадцать четыре и подарков столько же, а звездочка лишней оказалась! Выходит, это ты ее вытащил из Пирога, припрятал до лучших времен! Ловкий ты малый, Подмастерье, можно сказать, пройдошистый, всегда таким был. И выгоды своей ни за что не упустишь. Ха-ха-ха! Вот, значит, как оно было! Мне давно бы догадаться. Ладно, разобрались, что да как, теперь и соснуть можно. — Он заерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. — Гляди, как бы твой ученик тебя не обмишулил. На всякого хитреца найдется кто похитрее, слыхал? — Он закрыл глаза.
— Прощай, Мастер! — сказал Подмастерье. Крышка шкатулки захлопнулась с громким стуком, и глаза Нокса открылись словно сами собой. — Мудрость твоя столь велика, что я всего дважды осмелился открыть тебе истину. Первый раз — когда поведал, что звезда из Волшебной Страны, а второй — когда сказал, что досталась она Кузнецу. Но ты посмеялся надо мной. На прощанье скажу тебе еще одно. И не вздумай смеяться! Ты — самодовольный старый мошенник, толстый, ленивый пройдоха. Я делал за тебя твою работу, у меня ты научился всему, чему только смог, — и где твоя благодарность? Да, ты научился у меня всему, но невежей как был, так и остался. И Волшебная Страна для тебя по-прежнему небылица, пустая, вздорная сказка.
— Невежа, говоришь? — возмутился Нокс. — А вежливо, по-твоему, старших поносить, жизнью умудренных, в ремесле своем изрядно сведущих? Проваливай! Вот тебе моя благодарность! Тоже мне, умник выискался! — Он пренебрежительно махнул рукой. — А коли на Кухарне твои дружки из Волшебной Страны прячутся, зови их сюда, поглядим, какие они из себя. Вот сделают меня снова худым, тогда, пожалуй, я в них поверю. — И он вновь расхохотался.
— К твоим услугам, — был ему ответ. — Узри Короля Волшебной Страны!
К ужасу Нокса, Подмастерье вдруг сделался гораздо выше ростом. Его молодое лицо посуровело. Он распахнул плащ, являя взору белое праздничное платье Мастера Повара, только теперь это платье сверкало и искрилось, а на челе Подмастерья ослепительно сиял огромный самоцвет.
— Старик, — промолвил Король, — ты вовсе не старше меня. И в ремесле не тебе со мной тягаться. Ты частенько глумился надо мной за глаза. Посмеешь ли бросить мне вызов в открытую?
Он сделал шаг вперед, и перепуганный Нокс съежился в своем кресле. Повара била дрожь; он силился закричать, позвать на помощь, но сумел только прошептать:
— Нет, государь! Пощадите меня! Я всего лишь бедный старик.
Лицо Короля смягчилось.
— Увы, это так! В кои-то веки ты говоришь правду. Не бойся, я не трону тебя. Однако негоже Королю Волшебной Страны просто уйти, ничем тебя не одарив на прощанье. Пусть исполнится твое желание! Прощай, Нокс! А теперь — спи.
Подмастерье вновь запахнулся в плащ и зашагал прочь, в сторону Хоромины. Прежде чем он скрылся из виду, глаза старика закрылись, и Нокс захрапел.
Когда Нокс пробудился, солнце улсе клонилось к закату. Задувал прохладный ветерок. Старик протер глаза и зябко поежился.
— Уф! И приснится же такое! — пробормотал он. — Не иначе лишку за обедом съел.
С того дня он стал кушать куда меньше прежнего, потому что боялся снова «расстроиться» и увидеть вновь этот жуткий сон. И умеренность не замедлила сказаться: скоро он похудел, да так, что кожа свисала складками, а одежда вся сделалась велика. Зато он, как в былые годы, расхаживал по деревне, пускай даже ему и шага было не сделать без палки, а детвора кричала вслед: «Кожа-да-Кости навострился в гости!» Наверное, не похудей Нокс, он бы столько не прожил — а поговаривали, что ему единственному во всей деревне довелось разменять век (тем он и прославился, ибо иного о нем было не вспомнить). И до последнего своего дня он твердил одно и то же:
— Страшно было, кто ж спорит. Да только сон это, глупый сон, и все! Король Волшебной Страны, скажите на милость! Да у него и палочки-то волшебной не было! А есть перестанешь, так в два счета похудеешь. То-то! А вы говорите — волшебство!
Приспело время для Пира Двадцати Четырех. Кузнеца зазвали на праздник вместе с женой — Кузнец пел песни, а его жена помогала накрывать столы. Ребятишки тоже пели и танцевали, и Кузнецу подумалось, что сам он в их возрасте был, пожалуй, не таким веселым и не таким красивым. Казалось, каждый из ребят достоин звезды, но взор Кузнеца все чаще задерживался на Тиме — экий увалень, право слово, как встанет, так споткнется, а вот голосок у него звонкий... За столом Тим сидел тихо, не болтал, молча смотрел, как точат нож и начинают резать Праздничный Пирог. И вдруг попросил:
— Мастер Повар, отрежьте мне, пожалуйста, кусочек поменьше. Я столько уже всего съел, Пирог не поместится.
— Хорошо, Тим, — отозвался Альв. — Я отрежу тебе особый кусочек. Думаю, ты легко с ним управишься.
Кузнец смотрел, как Тим берет кусок Пирога, как он ест, медленно, жмурясь от удовольствия. Кусок оказался пустым — ни монетки, ни другой пустяковины, — и мальчик было загрустил. Но вскоре глаза его засияли, он повеселел, засмеялся и тихонько запел. А потом вскочил и пустился в пляс, и каждый шаг, каждое движение выходили у него на диво ладными. Остальные ребятишки тоже засмеялись и захлопали в ладоши.
- Предыдущая
- 63/107
- Следующая
