Два Гавроша - Шмушкевич Михаил Юрьевич - Страница 20

• Предыдущая
• 20/38
• Следующая

Женщина растерялась, пошла к выходу, но у самой двери остановилась:

— Я не имею права оставить вас одного.

Старик улыбнулся:

— Ничего, ничего, поезжайте. Воображаю, как обрадуется Жаннетта! — И в раздумье добавил: — Немца не-обижайте. Присмотритесь к нему получше.

Друг Люсьена, Антуан Бельроз, человек с темными беспокойными глазами и порывистыми движениями, был рад гостям. Он загнал машину в гараж и остался ради них дома.

— Алина, — обратился он к жене, высокой женщине с бледным грустным лицом, — гости наверняка проголодались— сообрази-ка что-нибудь.

Жена бросила на него укоризненный взгляд и, ничего не сказав, вышла на кухню. Бельрозу стало неловко. Он смущенно улыбнулся, посмотрев ей вслед, подумал: «Бедняжка всю ночь простояла в очереди за куском эрзац-хлеба и сельдереем. Утром мы съели почти все. Легче всего сказать — «сообрази-ка что-нибудь…

— Напрасно беспокоитесь, — произнес Грасс, поймав виноватый взгляд гостеприимного хозяина. — Мы недавно закусили, Жаннетта это может подтвердить.

Но Жаннетта так проголодалась, что ей стоило большого труда поддержать Грасса.

— Я, конечно, еще немножечко могу потерпеть. Мама скоро нам что-нибудь принесет. А вот Павлик — не знаю. Сутки не ел…

Шофер вышел на кухню. Там началась перебранка.

— Тише, успокойся, Алина! — увещевал ее Антуан Бельроз.

— Я его сейчас же прогоню. Сейчас же. Я их ненавижу, презираю! — не унималась она.

— Да тише, не кричи, услышат. Что он тебе сделал дурного?

— А кто повесил моего брата, кто ограбил мой город, кто сделал меня нищей? Он, он, он! — в исступлении кричала женщина. — Весь Париж от меня отвернется, если узнает, что в моем доме был немец.

Бельроз пытался утихомирить супругу:

— Его привел Люсьен, понимаешь? Он спас детей… И среди немцев есть порядочные люди…

Все его доводы были тщетны. Злоба, накопившаяся в душе женщины, вырывалась наружу:

— Я ему прямо скажу: «Убирайся по-хорошему, немецкая свинья, не то прибью!»

Жаннетта, красная от стыда, искоса поглядывала на Грасса. Веки немца были опущены. Щеки подергивались. Пальцы отбивали дробь по столу. Он принужденно улыбался, стараясь хоть внешне сохранить спокойствие. Жаннетте стало больно, захотелось выбежать на кухню, закричать во весь голос: «Стыдно, мадам! Рихард Грасс хороший человек, очень хороший!»

Из кухни доносились всхлипывания. Вдруг все стихло. Заскрипели половицы.

— Принеси сейчас же поесть! — сказал повелительно Антуан Бельроз.

— Ладно, я его сейчас накормлю! — резко отозвалась женщина. В голосе ее звучала угроза.

— Постой, что ты придумала?! — встревожился он.

— Я его отравлю! — спокойно ответила жена.

— Не смейте! — сорвалась с места Жаннетта и бросилась на кухню.

Грасс остановил ее.

— Не надо, — покачал он головой. — Не надо, девочка, не надо, — и быстро направился к выходу.

Хлопнула дверь.

— Его надо догнать! — первым спохватился Павлик.

Немец был уже далеко. В конце улицы. Понурив голову, он медленным, усталым шагом брел по шоссе.

— Господин Грасс! Господин Грасс, остановитесь! — наперебой звали его Павлик и Жаннетта.

Он обернулся. Устремил на них отсутствующий взгляд и, махнув рукой, поплелся дальше.

Из-за поворота вынырнули на мотоцикле два эсэсовца. Ребята скрылись в подворотне. Гитлеровцы, приняв Грасса за пьяного, замедленным ходом проехали мимо.

Вскоре к Павлику и Жаннетте присоединился Антуан Бельроз. Теперь они втроем догоняли немца.

Услышав позади себя торопливые шаги, тот остановился.

— Простите мою Алину, — взволнованно заговорил шофер. — Ее брата повесили фашисты. Простите…

Грасс грустно улыбнулся. Заглянув в полные тревоги глаза Бельроза, он сказал:

— Я не обижаюсь. Ваша жена права. Весь мир теперь презирает нас. Человеку, которому мы принесли столько горя, столько несчастий, трудно разобраться в том, какой немец хороший, а какой плохой. Прощайте!

— Не уходите! — умоляюще произнес Антуан Бельроз. — Алина готова извиниться перед вами.

— Господин Грасс! — глаза Жаннетты наполнились слезами.

Немец ласково потрепал ребят и крепко пожал руку шоферу.

— Спасибо, дорогие. Всем вам спасибо. Французы — народ хороший, отзывчивый. Я их знаю и люблю. Но возвращаться не стоит. Извините меня, господин Бельроз.

— Тогда я пойду с вами, — произнес сдавленным голосом Павлик.

— И я, — подхватила Жаннетта сквозь слезы. — Мы вас очень-очень любим. Вы… — У нее в горле словно что-то застряло. Она заплакала навзрыд.

— Не плачь, милая девочка, — успокаивал ее Грасс. — Мы еще непременно встретимся. Смотри не обижай Павлика. Ну, я пойду, а то народ собирается, да и эсэсовцы могут нагрянуть. Прощайте, друзья!

По улице Святого Флорентина двигалось траурное шествие. Играл духовой оркестр. Медленно ехал длинный автобус — катафалк с закрытым гробом, заваленным венками. Прохожие останавливались, снимали шляпы, с любопытством разглядывая шедших за гробом и стараясь определить, кто умер — молодой или старый.

По-моему, покойник еще молод. Ему не больше сорока пяти лет, — обратился сгорбленный старик к остановившемуся рядом с ним пешеходу.

— Почему вы так думаете?

— Взгляните на ту даму и двух мальчишек, что идут рядом с ней, и вы согласитесь со мной, — ответил старик, который был не прочь пофилософствовать. — Нетрудно также догадаться, что семья покойного жила довольно бедно: женщина одета кое-как, а дети — настоящие оборвыши, уличные воришки.

Жаннетта, услышав последние слова, толкнула Павлика локтем.

— Слыхал, что старик сказал? — наклонилась она к нему.

— Какой старик?

— Вон тот, что на нас с тротуара глазел.

— Не болтай! — оборвал ее Павлик и напустил на себя такой печальный вид, что девочка не выдержала и прыснула.

— Жаннетта!

— Молчу!

Когда траурная процессия пересекла площадь и свернула в боковую улицу, Жаннетта снова оживилась. На этот раз, засунув руки в карманы, она стала насвистывать песенку Паганеля.

Мать дернула ее за рукав.

— Жаннетта, перестань! — проговорила она испуганно. — Сейчас же!

К ним приближались два немецких офицера. Один из них вышел вперед и поднял руку. Оркестр умолк, катафалк остановился.

«Он сейчас прикажет поднять крышку гроба», — заволновалась Мари Фашон, но, вспомнив, что в процессии участвуют двое полицейских — коммунисты Лесюэр и Берто, — немного успокоилась.

Лесюэр подошел к немцу, козырнул.

— Кого хороните? — покосился гитлеровец на небогатый гроб.

— Моего шурина, господин майор. Даниэля Пеги. Язвенное кровотечение… улкус сангвинолентум, господин майор. Вот его семья — жена, дети, — указал Лесюэр на Мари Фашон, Жаннетту и Павлика,

— Мой папа умер, — тоненьким, слезливым голоском подхватила Жаннетта, — Я осталась бедной сиротой, господин майор!

Немец оглядел ее с ног до головы. Длинные, не по росту, заплатанные штаны, спускавшиеся на ноги гармоникой, женская клетчатая кофта, рваный голубой шарф и старое кепи с помятым козырьком, из-под которого выбились взлохмаченные волосы, вызвали у него брезгливую улыбку. Он перевел взгляд на Павлика, но и тот выглядел не лучше.

— Можно! — махнул рукой немец.

Траурное шествие двинулось дальше. Оно вступило в рабочий квартал,

— Ну и ослы эти боши! — всплеснула руками Жаннетта. — Их так легко обвести вокруг пальца!

— Напрасно ты так думаешь, — возразил Павлик.

— Вечно ты со мной споришь! — накинулась на него Жаннетта.

Мари Фашон неодобрительно покачала головой, вздохнула. Жаннетта очень легкомысленна. За два года девочка выросла, возмужала, но характер у нее ничуть не изменился. Вот русский мальчик совсем другой. Рассудительный. Как взрослый. Дядюшка Жак его с первого взгляда полюбил, а Жаннетте прямо сказал: «Иногда, девочка, нужно и погрустить». Поняла ли Жаннетта, что он имел в виду? Вряд ли. Она с минуту посидела молча, потом вдруг вскочила, схватила старика за руки и с. тала так вытанцовывать, что Мари испугалась. Правда, дядюшка Жак и сам не прочь был повеселиться с детьми. Он потянул Мари в круг, и она вместе с ними, как девчонка, пела песенку Гавроша.

• Предыдущая
• 20/38
• Следующая