Лето длиною в ночь - Ленковская Елена - Страница 9
- Предыдущая
- 9/34
- Следующая
– Туто земли, – наставительно тыкал своим длинным пальцем Дёма. – Ондрей их боле других любит. Стойкие потому.
Стойкие земли??? Это ещё что такое?
Глеб глядел на раскрытые коробьи с красками, похожими – одна на горчичный порошок, другая на молотый кофе, третья на стёртый в пудру жгучий красный перец. Коричневые, зеленоватые, тёмно-жёлтые… не сильно они ему «землю» напоминали… Однако оказалось, эти краски правда прямо под ногами находят. Найдут нужную цветную землю, сушат её, потом измельчают.
Возни с этим много: сотрут в порошок, а потом ещё просеивают, отмучивают, прокаливают… Вот ещё – отмучивают! Смешно и непонятно. Выяснилось – порошок кладёшь в воду, взбалтываешь, и сор всякий, всё ненужное, что вверх поднялось – вместе с водой сливаешь…
Ух, химичат они тут! Со страшной силой химичат.
Кстати, самые красивые из земель – охры. Весёлые такие. Жёлтая, тёмно-жёлтая, золотистая «грецкая»… Глебу они особенно приглянулись, тем более, что он про охру ещё от Тони слышал. Только вот так, в порошке, – не видал.
А ещё удивила – ляпис-лазурь. Густой, насыщенной, глубокой синевы краска – такой краской, верно, кроют небеса.
– Дорого стоит, ох, дорого! – заметил Дёма. – На вес золота, а поди и дороже… А ты думал? – поймал Дементий удивлённый Глебов взгляд. – Из бадахшанского лазурита, редкостный камень. Из-за моря везут, с востока. – Он прикрыл узорчатую крышечку из луба, и заключил важно. – Туто – целое состояние, в коробьях этих! – глаза у Дёмы блестели.
«А ещё ведь в них, в этих лубяных коробейках, – красота лежит», – подумал Глеб. Он вспомнил сияющие нетронутой белизной стены собора, готовые впитать, вобрать в себя все эти краски, и робко спросил Дёму:
– А когда собор расписывать начнут?– Когда Ондрей скажет, – нахмурясь, кратко ответил тот.
Отец Варсонофий теряет аппетит
Посреди чисто выметенного, просторного владычного двора, стоял отец Варсонофий. С кислым лицом стоял. Издалека углядев тучную фигуру ключника в долгополой рясе, служки пугливо спотыкались; пробегая мимо жались к стенкам. Невысокий, оплывший, рано полысевший Варсонофий, несмотря на неказистую внешность, наводил трепет на здешнюю братию. А ныне – и уж который день – был он особенно не в духе.
* * *
Когда по велению самого великого князя Василия Димитриевича затеяли по новой храм Владимирский расписывать, ключник возрадовался. Как же – дело богоугодное, важное. Давно пора было, ещё покойный митрополит Киприан собирался, да не успел. Помер, царствие ему небесное.
Да, дело нужное. Ведь Владимирский-то собор [4] – главный храм Залесской Руси. Здесь покоился прах великих князей владимирских, здесь венчались на княжение великие московские князья. Не можно такому храму стоять в запустении и небрежении, храня следы очередного разбойного нашествия! Большое дело, великое!
Значит и расходы предстоят не малые. А где расходы большие – без потерь да недостач не бывает. Да опять же, всегда есть на что списать, ежели что… Уж тут Варсонофий многоопытен был – дело делом, но надо ж и себя не обидеть. Для того ключарь во все тонкости входил, во всё вникал, всем интересовался.
И теперь вот никак не мог уразуметь – отчего до сих пор стоит работа, хотя всё давным-давно для приезжих мастеров приготовлено?
С прошлого года готовились. Известь для обмазки стен взяли какую положено – старую, выдержанную. Ещё с того лета поливали её в специальных корытах-«творилах» водой, чтобы вышла вся «ямчуга»: похожий на ледок ямчужный налёт снимали подмастерья особыми совками. Перезимовала известь, заботливо укрытая рогожами, проморозилась. С нынешней Пасхи вновь её водою поливали, толкли в продолжение нескольких недель. Стал раствор отменно податливым, однородным, похожим как густую сметану.
Приехали мастера-изографы [5] в мае, понюхали, попробовали пальцем, поглядели, как ровно тянется известковое тесто, – довольны остались.
Ну всё уж сделано! Сколочены подмостья, ведущие к куполу храма. Очищены от старой обмазки стены. После – водой брызгали: нужно чтоб стена «напилась», пропиталась влагой. Потом новую обмазку клали. Следили – чтоб всё путём, чтоб не жидко ложилась, не сползала, чтоб туго шла. Ещё после – выравнивали, с усердием и тщанием «затирали».
А ныне уж и левкас спроворили, который кладут поверх обмазки. Сделано всё как нужно. В промытую известь песок колючий добавлен – раз, да бычья желчь, да мелко рубленая льняная пакля…
За всё заплачено, всё высшей пробы. И подмастерья дело знают. Вновь который день бьют раствор дубовыми пестами, чтоб ни комка: ежели они на стене полопаются, после трещины пойдут…
Всё готово! Знаменить [6] пора – рисунок на стену наносить.И что? А ничего!
* * *
Тут ключник, икнув, отвлёкся от скорбных мыслей – два отрока дубасили друг друга изо-всех сил как раз супротив паперти, а рядом стояла и ревмя ревела простоволосая, замурзанная, растрёпанная малая девка.
– Это ещё что за непотребство! Гляди-ко, прям на владычном дворе драку затеяли! – возмутился отец Варсонофий. – Ещё не хватало, из-за подаяния что-ли разодрались, ироды? Вот нечестивцы! Взашей их, нищебродов, отсюда!
«Ироды» оказались вовсе не нищебродами, а артельными подмастерьями Дёмой и Прошкой. За драку в виду храма наказаны были оба. А взашей со двора служки прогнали только немую девку – иди, иди отсель, неча тут без дела болтаться…
Раскрасневшийся от негодования Варсонофий, отдуваясь, направился в трапезную. Пора было подкрепиться и успокоиться.
Однако по дороге, рискуя окончательно потерять аппетит, ключник с раздражением вернулся к прежним мыслям – об оттяжках в работе артельных.
Знаменить, знаменить пора! – Ан – тянут. Все Рублёва ждут. Без него – ни шагу. Он в артели – знаменщик. Графью [7] наведёт, а дальше уж и другие мастера вступят. Кто – доличное писать, одежды, горки, дерева там, утварь иль здания какие. А кто многоопытнее из мастеров – те за личн о е отвечает: лики, стало быть, им расписывать доверено.
Лишь бы начали поскорее – там уж дело пойдёт. Фреска сама быстроты требует – успевать надо, пока стена сырая, пока она «пьёт».
А уж если напортачат, не успеют, до того, как высохнет – сбивать в этом месте обмазку придётся, да заново [8] .
Ну, на то и мастера, чтоб всё ладно да красиво было.
Известно, Ондрей Рублёв – изограф опытный, дюже искусный. Только всё что-то тянет, всё думает… Как ни придёт ключник в храм – нет его. Говорят – на Клязьму ушёл…
Время – идёт. Середина лета уже! Успевать нужно, до холодов успевать. Того гляди князь Василий Димитриевич гонца пришлёт, поинтересуется – как роспись продвигается, ладно ли выходит, нет ли. А стены – всё белые.
Ключник потел, об этом думая. И руки – дрожали. Избави Господи от княжьего гнева! Деньги артельным уж вполовину заплачены, а храм и на треть не расписан. И кому головой отвечать? Вот то-то, что ему первому и достанется… на орехи.
А тут ещё расстройство – «яичные» деньги пропали! Известно, иная краска и для стенописи на яйцах творится – для прочности, для вековечности.
Яйца в корзинах – отборные, свежие – по уговору поставят в срок, только заплати. А кошель с отложенной на то деньгой – исчез, как не было. Вот так. Сбережёшь себе копеечку разумным толковым расчётом, а тут – на тебе! Непредвиденный расход.
На кого думать? Да на кого хошь!
И ключник покосился на пробежавшего мимо паренька, на днях прибившегося к артели после ухода Кондрата. Глебом крещён, вроде… Тоже неясно, что за гусь…
Проводив мальчишку подозрительным взглядом, отец Варсонофий тяжело вздохнул. Нынче вокруг собора и владычных хором – проходной двор. Много народу лишнего шляется. А может, и правда, из своих кто…
Только не пойманный – не вор.
Ручная собачка
- Предыдущая
- 9/34
- Следующая
