Выбери любимый жанр

Лето длиною в ночь - Ленковская Елена - Страница 2


Изменить размер шрифта:

2

– А мы – пораньше! – похвасталась Луша, привычным движением заправляя за ухо волнистую русую прядку. – Даже дневники не получили с отметками. Так и уехали, не знаем вышла или не вышла у Руськи четвёрка по ИЗО.

– У Руськи? По ИЗО??? Ну вы там совсем в своём Екатеринбурге без меня от рук отбились…

– Во-от, мама сказала, что ей стыдно за нас перед тобой. Тоня же искусствовед, тыды-ды, что она скажет…

– Ладно, потом разберёмся… – добродушно усмехнувшись, Тоня решительно взяла у Луши один из пакетов потяжелее, и, отбиваясь от таксистов, повела близнецов к стоянке автобусов и маршруток.

– Лукерья, ну что ты трещишь без умолку, – недовольно процедил Руслан, поравнявшись с сестрой. – Делать тебе нечего, про мои тройки рассказывать. – Хоть бы что-нибудь дельное спросила!

– Я спросила, где Глеб, между прочим…

Руся кашлянул, постучал легонько надувным цветком по плечу Тоню, идущую чуть впереди, и когда она обернулась, задал гораздо более важный, на его взгляд, вопрос:

– Тоня, а у тебя Глебово фото с собой есть? Ну, в телефоне, например?

– Конечно! – охотно ответила Тоня. Она тут же остановилась, достала мобильник, легко провела большим пальцем по сенсорному экрану. – Вот, смотрите, – голос её слегка дрогнул, – это – мой Глеб.

Луша оценивающе прищурилась.

На экране возникла физиономия мальчишки в нахимовской шинели. Он хохотал, запрокинув голову. Белое кашне сбилось на сторону, форменная чёрная шапка-ушанка с кокардой – на затылке…

– Весёлый! – разулыбалась Луша.

Ей явно пришёлся по вкусу круглолицый сероглазый подросток – с ямочками на щеках, со слегка оттопыренными ушами, с тёмными, загибающимися кверху ресницами.

Руся ничего не сказал, но хмыкнул одобрительно.

Тоня, сияя, спрятала телефон в карман, поправила сумку, висящую на плече и повернулась к выходу. Раевские, удовлетворённо переглянувшись, синхронно подхватили свои вещи и двинули вслед за ней.

* * *

Стеклянные двери автоматически раздвинулись. Держась за руки, близнецы вышагнули из тёплого здания аэропорта в чёрную бездонную ночь. Сверкали рекламные огни. Прохладный, непривычно влажный воздух был наполнен запахами бензина, мокрого асфальта, табачного дыма, оранжерейных цветов и ещё чего-то незнакомого… Наверное, это ощущалось дыхание пока не замёрзшей, как на далёком Урале, ещё не покрытой снегом здешней земли…

Наяда в шапке с козырьком

– Осторожнее, не испачкайтесь! На лестнице ремонт… – протискиваясь между перилами и заляпанными извёсткой дощатыми козлами, объявила Тоня.

Впрочем, можно было и не объявлять. Луша и так будет аккуратна. А Руся – вон, уже рукав весь белый… Этот через секунду забудет о таких мелочах, особенно если вознамерится побегать по лестнице наперегонки с лифтом.

«Какие всё-таки они разные. Только внешне похожи как две капли воды. Впрочем, и это только на первый взгляд…» – Тоня-то их прекрасно отличала даже тогда, когда они ещё ползали по дому в одинаковых подгузниках. Характер не спрячешь…

* * *

В квартире на Итальянской, наконец, стало шумно. Тоню радовали гости…

– Ух ты, какая огромная квартирища! – восхищённо протянула Луша, оглядывая высоченный шкаф в прихожей с гипсовыми и бронзовыми головами, пылящимися наверху, – наследство, доставшееся нынешним хозяевам от деда-скульптора.

Тут же, рядом с рогатой старинной вешалкой для пальто, стояла на табуретке бронзовая девица, изначально совершенно обнажённая, но обвешанная Тониным цветастым платком и какой-то шалью с кистями. То ли для красоты, то ли чтоб не замёрзла…

– Тоня, кто это?

– Наяда [1] … Ну, или нимфа. Она дочь Зевса, вообще-то, – улыбнулась Тоня, – но с тех пор, как я стала иногда вешать на неё мой белый «лабораторный» халат, я зову её Селитра Ивановна.

Руся хихикнул, и немедленно нахлобучил на Селитру Ивановну свою трикотажную шапку с козырьком. Шапка спустилась нимфе на самые брови.

– Смотри, Лу, теперь у неё модный прикид.

Луша улыбнулась. Осторожно потрогав пальцем отполированный множеством прикосновений нос Селитры Ивановны, спросила Тоню:

– Ты всегда тут живёшь?

– Да нет. Вообще-то я на Васильевском живу. Комната у меня там своя. А здесь – моя сокурсница жила. У неё муж – дирижёр. Его позвали… ну, словом, в Европу пригласили, оркестром руководить. Квартиру хозяева продавать будут. Попросили пожить – пока. Вот живу, цветы поливаю, покупателей впускаю, которых агентство присылает. Пыль с наяды сдуваю… Ну и до работы мне отсюда удобнее добираться…

Тоня вздохнула. Если честно, одной ей было не слишком уютно в огромной пустой квартире со скрипучим паркетом и жутковато рычащей водогрейной колонкой в ванной. И гости. Гости, так любившие набиваться в комнатку на Васильевском, сюда почему-то не шли…

Весело здесь становилось только в выходные: при полном параде, сияющий, довольный, что наконец наступила очередная суббота, из училища являлся Глеб.

* * *

Пока Луша с Русей пили на кухне молоко с печеньем, Тоня постелила им на широченном диване в гостиной.

Через пять минут, умывшись и вычистив зубы, они уже сидели в пижамах друг напротив друга, поджав ноги по-турецки, и о чём-то негромко разговаривали.

– Укладывайтесь поскорее, – Тоня, заглянувшая пожелать близнецам спокойной ночи, взялась за выключатель.

– Тоня, ты хоть расскажи нам про Глеба-то, – блеснув глазами и натягивая одеяло до подбородка, попросила Луша, – Как это он у тебя появился? У тебя же раньше никакого Глеба не было…

– Не было, – подтвердила Тоня. – А потом взял да и появился… – Она задумалась, одной рукой придерживая ворот халатика, другой рассеянно поправляя волосы. – Я его в Заполярье нашла. Я ж там три года проработала…

Ребята молча ждали продолжения рассказа. Но Тоня, словно опомнившись, тряхнула головой, бросила озабоченный взгляд на часы, и снова взялась за выключатель:

– Завтра вы его увидите своими глазами. Он сам вам всё расскажет, если захочет. – А теперь – спать, и немедленно. Бона ноттэ! Спокойной ночи!

Нервных просим удалиться

Колокольный перезвон на лестничной площадке четвёртого этажа не утихает – дверной звонок в квартире на Итальянской то и дело возвещает о приходе очередного гостя.

В честь начала каникул и приезда близнецов здесь устроена грандиозная вечеринка! Оживлённые голоса, звон посуды, звуки рояля, восклицания, какие-то хлопки, визг, хохот и даже лай. Из кухни плывут ароматы ванили, имбиря, яблочного пирога с корицей, а из импровизированной гримёрной, устроенной в кабинете, доносятся пронзительные запахи лака для волос и акриловой краски.

Огромная старая квартира преобразилась, даже тёмный рассохшийся паркет не скрипит, а весело поёт. На радостную и слегка бестолковую кутерьму с высоких шкафов в прихожей благосклонно смотрят гипсовые головы. На полочке у зеркала красуется принесённая кем-то из гостей тыква, с уже вырезанными глазами, бесшабашной ухмылкой и зажжённой свечкой внутри. Бронзовая наяда, стоящая на табуретке в углу коридора, превратилась в модный манекен, завешанная шарфами, платками и детскими куртками – на старинной рогатой вешалке не хватает места…

Народу много – приглашены Тонины многочисленные друзья, их дети, даже их собаки!.. Гости суетятся, охорашиваются перед зеркалом, а прибывшие без маскарадных костюмов отправляются в «гримёрку» – подобрать себе что-нибудь эдакое.

* * *

Из гостиной на кухню и обратно снуёт Глеб Рублёв. Просто не человек – челнок какой-то, думает Луша. В самом деле, только что был здесь, оглянешься – нет на месте.

А как же грим! Мы ведь не закончили, вообще-то…

Вот он, снова здесь, при полном параде, в костюме Пьеро, тащит в гостиную табуретки. Рублёв всегда – на подхвате. Такой уж характер.

2
Перейти на страницу:
Мир литературы