Под созвездием Ориона (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 20
- Предыдущая
- 20/154
- Следующая
— Ой! — перестал улыбаться Темчик. — Я же обещал маме, что приду в три!.. Я побегу!
— Я с тобой! — На ходу застегивая ремень, я кинулся за Темчиком по лестнице. Потому что знал: он один еще ни разу не ходил по нашему городу на такое расстояние — от дома до реки и обратно. Конечно, не заблудится, но… мне казалось, что я отвечаю за Темчика.
Да, не такое уж это и расстояние было. За пятнадцать минут то бегом, то спешным шагом добрались мы почти до места.
— Попадет? — выдохнул я один раз на бегу.
— Не в этом дело. Мама, наверно, тревожится.
Еще на полпути я заметил, что за нами, поотстав, торопится Тоська Мухина. Ей-то что надо?
А в полквартале от большой ограды, на улице Дзержинского, мы увидели Зою Корнеевну. И разом замедлили шаги. Потом остановились.
— Ну? — ледяным тоном сказала Зоя Корнеевна. — Как это понимать?
— Мама, я не мог уйти. Я…
— Как это не мог, если ты мне обещал?
— Но там я тоже обещал! Я караулил одежду! А ребята ушли и задержались…
— Он был как часовой, — сказал я.
Зоя Корнеевна не удостоила меня взглядом. А Темчик вцепился в мои слова, как в спасение:
— Да, я был часовой! Я там тоже обещал! Не мог же я разорваться между двумя обещаниями!
— Надо выполнять то, что обещал раньше, — холодно сказала ему мать.
— Но они же не знали… Я же не мог… Я…
— Ну-ка, подними голову, — сказала Зоя Корнеевна. — Смотри мне в глаза.
Темчик поднял и посмотрел. Кажется, с надеждой на понимание. И на прощение.
Но прощения не было. Зоя Корнеевна ладонью крепко ударила сына по щеке. Голова Темчика мотнулась, и он опять уронил ее. И закапали слезы. На дощатый тротуар — как дождевые капли. Панамка от удара слетела и упала в траву.
— Не надо… — сдавленно сказал я.
— Подними, — велела Темчику Зоя Корнеевна.
Темчик поднял панамку, но не надел. Зоя Корнеевна взяла его за плечо и повела к дому. Красивая — в своем пестром платье и широкополой шляпе — как артистка. Холодная, как снежная королева…
А Тоська стояла в пяти шагах и смотрела.
— Че зыришь! — гаркнул я на нее. — Довольна?
— Дурак!
— Дура!
Два дня Темчик не появлялся на улице. Я рассказал ребятам про то, что случилось. Кажется, все чувствовали себя виноватыми, даже Рыжий не зубоскалил. Хотя, если разобраться, в чем наша вина? Никто же не знал, что Темчику к трем часам надо было домой…
На третий день я встретил Зою Корнеевну недалеко от рынка, куда мама послала меня за картошкой.
…И сейчас я вставлю опять несколько старых страниц из Сохранившегося черновика этой несостоявшейся повести. Он помечен числом 22.01 девяносто шестого года.
— Славик!..
Делать нечего, я придержал шаги. Она пошла чуть позади меня.
— Здравствуй, Славик.
Я колюче оттопырил локоть и неразборчиво буркнул в ответ.
— Ты на меня сердишься?
Еще и спрашивает! Я мельком глянул из-за плеча. Продолговатые глаза Зои Корнеевны в тени шляпы излучали снисходительную доброту. Платье шелестело.
— За что же, голубчик?
— А зачем вы Темчика… так! Тогда, на улице…
— Вот в чем дело! Ну… видишь ли, это был импульсивный поступок. Знаешь, что такое «импульсивный»?
Я сердито хмыкнул. Потому что знал. Отчим, если скандалил, швырял посуду, замахивался на маму, потом всегда оправдывался: «Ну, как ты не понимаешь? Я же действовал импульсивно!»
Я сказал беспощадно:
— Импульсивно — это бывает у пьяных и у психов. А вы…
— А я испугалась, — печально объяснила она.
— Чего? Вы же видели, что с ним ничего не случилось! Опоздал немного, вот и все…
— Я испугалась не какого-то несчастного случая. Плохо другое. Я увидела, что он отбивается от рук. Первый признак этого — когда мальчик не выполняет данного обещания.
— Но если он не мог! Он же был все равно что на посту!..
— Незачем было становиться на этот пост… Нет, Славик, ты все равно меня не убедишь. Ты рассуждаешь искренне, но судишь со своих, с детских позиций.
— Детское — значит, всегда неправильное?
Зоя Корнеевна нервно засмеялась и хотела взъерошить мою отросшую прическу. Я увернулся и огрел пустой сумкой лопухи у края тротуара.
— Даже нисколько не разобрались и сразу — бах по лицу! Да еще при всех…
— Здесь ты прав, я поспешила. Следовало с ним разобраться дома, с помощью ремешка. Неторопливо и по всем правилам…
— Это же… еще противнее!
— Ну и что же. Это как лекарство: противно, но необходимо. Тебя разве никогда не «лечили» таким образом?
— Меня? Ни разу в жизни!
Сразу опять вспомнилась зловещая бельмастая старуха, которая позапрошлой осенью изловила меня в своем саду и привела в заброшенный дом, прихватив по дороге хворостину. Хотела дать мне урок за строптивость и вредный язык. Я тогда обмяк от навалившихся жутких переживаний, но потом словно очнулся и, подхватив уже расстегнутые штаны, с ревом вырвался на свободу.
С той поры меня всегда мутило при виде всякого насилия. Даже при упоминании о нем. Дома меня никогда пальцем не трогали — ни мама, ни отчим.
Зоя Корнеевна увидела, как меня передернуло.
— Ну, значит, ты вполне образцовый сын, не подаешь повода. Твоей маме можно позавидовать. А виноватых мальчиков наказывать следует непременно. И больше всего — за непослушание. Если этого не делать, последствия будут самые скверные…
Наверно, она думала, что я спрошу: какие это скверные последствия?
Но я молча хлестал клеенчатой сумкой по головкам подорожников.
Зоя Корнеевна сказала уже как бы не мне, а в пространство:
— Из непослушных мальчиков получаются непослушные мужчины. И тогда уже ничего не исправить. Хоть локти кусай, хоть рыдай…
Я почуял в этих словах горький смысл.
Потом, вспоминая тот разговор и много раз перекатывая в голове отдельные его фразы, я стал догадываться, в чем дело. Самым непослушным мужчиной в жизни Зои Корнеевны был ее муж. Отец Темчика. Позже я узнал, что он работал В Москве каким-то важным инженером и вдруг уехал в Тобольск. Уехал, видимо, не по своей воле, а в ссылку. (Хорошо еще, что просто в сибирский город, а не в лагерь.) И Зоя Корнеевна с сыном была вынуждена ехать за ним. А легко ли ей было оставлять столицу!
Возможно, она считала, что ее муж сам виноват во всех этих бедах: не слушал ее советов. Наверно, это его «непослушание» и стало причиной тобольской ссылки: не делал того, что велела жена, вот и доигрался. А может быть, не только в этом несчастье, но и во многих других винила она мужа. В несчастьях, которые навлек он и на себя, и на семью… Справедливо это или нет — кто знает? Ей-то все свои женские обиды и ревности, конечно, казались справедливыми. А Темчик — «папина копия». На ком же, как не на нем, сорвать свою накопившуюся досаду и свои страхи! Может, и сама того не понимала, верила, что воспитывает сына в справедливой строгости, а получалось вон что…
Впрочем, это были только догадки. И пришли они ко мне гораздо позже, когда поднабрался я жизненного опыта. А в тот момент — на углу улиц Ленина и Первомайской — я буркнул «до свиданья» и облегченно свернул к рынку.
В этот день мы опять ходили купаться и провели на Песках время до вечера. Обычной компанией. Только Темчика с нами не было. Всезнающая Тоська сообщила, что мать его сильно не ругала, но играть не отпустила — три дня подряд она с утра уводила его куда-то с собой: то ли в гости к знакомым, то ли по делам.
— Теперь она вообще его к нам не пустит, — грустно сказал Амирка. — Завоспитывает в вусмерть.
Я подумал, что пустить-то, может быть, и пустит, но от меня велит держаться подальше. Из-за сегодняшнего спора.
Однако я ошибся. Мое заступничество за Темчика Зою Корнеевну не рассердило. Мало того, она почему-то еще больше прониклась ко мне доверием. И кажется, была довольна, что именно со мной у Темчика самые добрые отношения.
Теперь она здоровалась со мной особенно приветливо. Не прочь была при встрече завести разговор, шутила. Давала понять, что никакой обиды между нами нет. А однажды зазвала меня в гости. Я сперва смущенно отнекивался, но любопытство победило…»
- Предыдущая
- 20/154
- Следующая
