Пока не сказано прощай . Год жизни с радостью - Уиттер Брет - Страница 4

• Предыдущая
• 4/62
• Следующая

Спокойный выигрывает гонку, верно? Так говорят. Спокойный выигрывает.

В конце концов я решила, что хватит думать. Я взяла с полки самый ядреный фильм: «Кокаин». Наркотики! Насилие! Развлечение! Великолепно! Проглотила таблетку снотворного и легла спать в одежде.

Утром я взяла такси и поехала к непримечательному зданию в центре Майами. Внутри все ходили в медицинской форме, со стетоскопами, уставившись в айфоны. Я подумала: «Кто из них, интересно, тот доктор, которому суждено изменить мою жизнь?»

Приехал Джон. Опоздал, как обычно.

Он и на мои похороны опоздает, мелькнула у меня мысль. И я улыбнулась. Не меняйся, Джон. Пожалуйста, никогда не меняйся.

Возле регистратуры прохаживался представитель АМД — Ассоциации мускульной дистрофии), — приветствуя пациентов, как старых друзей. Медсестра измерила мне давление и температуру. Давление оказалось ниже обычного — девяносто на шестьдесят. Я дышала глубоко и медленно.

Сестра повела нас в смотровую.

Вошел доктор Ашок Верма — высокий, элегантный индиец с очаровательным англо-индийским акцентом, который мне так нравится. Доктор Верма руководит клиникой БАС при Университете Майами.

Он полистал мою карту.

Задал мне несколько вопросов, проделал со мной несколько тестов на мышечную силу, откинулся в кресле и прочирикал:

— Я так думаю, у вас БАС.

Он сказал это очень легко, как будто приглашал меня на вечеринку. Причем с улыбкой. Уж не знаю, улыбался он оттого, что сочувствовал мне, или просто от волнения, но его улыбку я не забуду никогда.

Помнится, я планировала, как буду вести себя, услышав эти слова. Как буду держать себя в руках. Буду сильной. Как пловец, готовый сорваться со стартовой тумбы. Сгусток энергии у меня в груди готов бросить меня в битву.

Для начала я опустила голову… и заплакала.

Я не могла остановиться, как не могла бы заставить свои легкие не дышать и сердце не биться. Я плакала и плакала.

Доктор Верма продолжал чирикать что-то о своей клинике, о том, что очень хотел бы видеть меня там.

— Мы должны перестать притворяться, будто у вас какая-то другая болезнь.

Джон явно разозлился.

— Да подождите вы! — сказал он. — Дайте ей хотя бы минуту.

Помню свои сопли. Они забили мне нос и текли наружу. А еще мне вспомнился коллега-журналист, который издевался над обвиняемым, когда тот, весь в слезах и соплях, оплакивал убийство шестерых людей в автокатастрофе. Я подумала тогда, что мой коллега жесток.

Странно, да? Что приходит на память в такие минуты!

Доктор Верма протянул мне коробку салфеток «Клинекс». Джон вытер мне лицо. Я успокоилась и, когда смогла говорить, предъявила свою козырную карту.

Стволовые клетки — мой собственный запас.

По всему миру исследователи изучали стволовые клетки в поиске лекарства от прогрессирующих болезней. Мне вспомнилась история о местном полицейском, у которого был БАС, его сослуживцы объявили сбор средств, чтобы послать его за границу на лечение стволовыми клетками.

А у меня был мой собственный запас клеток прямо из источника жизни. После рождения обоих моих сыновей я поместила в специальный банк кровь из их пуповин — сокровище, предназначенное для борьбы с будущими возможными болезнями.

— Быть может, — спросила я, — есть исследователь, который мог бы помочь мне этими самыми клетками?

— Проблема, — медленно начал доктор Верма, — заключается в том, что исследователи пока не знают, как направить стволовые клетки именно туда, где они необходимы.

Он сказал, что сорок пять его пациентов, страдающих БАС, уехали за границу лечиться стволовыми клетками. Ни одного не удалось вылечить, и ни одному не продлили жизнь. Всем стало только хуже.

— В области кошелька, — сказал доктор Верма, похлопав себя по карману.

Я давно уже решила: будь что будет, а я не стану банкротить мою семью в погоне за исцелением. Не буду устраивать шум и судиться с клиникой только ради того, чтобы получить какое-нибудь плацебо. Не буду гоняться за докторами или сходить с ума, шаря по Интернету в поисках ложной надежды.

«Значит, так тому и быть», — подумала я, пока Джон снова утирал мне нос.

Мы молча вышли.

Молча сели в машину и поехали.

— Я есть хочу, — сказал Джон, подтверждая то, что я и так давно знала: мужчина способен есть в любых обстоятельствах.

Мы свернули в «Бургер Кинг». Я осталась снаружи, курила, сидя на ограде парковки, а Джон пошел внутрь, за едой.

Я много раз смотрела прощальную речь Лу Герига. Ту, в которой он в 1939 году объявлял себя самым счастливым человеком на этой земле, хотя и «вытянул несчастливый билет». Хотя у него и признали болезнь, которая должна была лишить его сначала таланта, а потом и жизни.

Я задумалась над тем, говорил ли он правду. Неужели он и в самом деле так чувствовал? Или великолепная мысль пришла ему в голову только в окружении ликующей толпы из десятков тысяч поклонников?

И тут меня тоже осенило, прямо там, на парапете парковки у ресторана «Бургер Кинг». Нет, не расплывчатая мысль, но вся моя жизнь предстала передо мной в фокусе как один яркий, контрастный кадр.

Сорок четыре года безупречного здоровья. За все это время у меня почти не было ни простуд, ни кариесов.

За сорок четыре года я по-настоящему болела всего раз — когда съела просроченный куриный сэндвич в Южной Африке.

Я легко перенесла три беременности, и каждая завершалась рождением пухлого розового младенца. Три кесаревых, после которых ходила уже на следующий день.

В моей жизни было много любви, много путешествий, прекрасный муж, работа, которую я обожала.

Я узнала, откуда я родом. В младенчестве меня удочерила одна пара, и они честно выполняли все родительские обязанности, а в сорок лет я повстречала свою родную мать, вскоре познакомилась и с семьей отца. Я знала, что мой БАС не от них. А значит, моим розовым толстощеким ребятишкам нечего опасаться повторения моей судьбы.

Я была жива. И у меня был еще год. Может, и больше, но по крайней мере год относительно здоровой жизни у меня был наверняка.

И тогда прямо там, на парковке закусочной «Бургер Кинг», я приняла решение потратить его с умом.

Отправиться в путешествия, о которых давно мечтала, и испытать все удовольствия, которые я давно откладывала на потом.

Навести порядок в том, что я оставлю после себя.

Посадить сад воспоминаний, в котором моя семья станет жить дальше.

Лу Гериг был спортсменом. БАС первым делом забрал его талант.

Но я-то писательница! БАС может скрючить мои пальцы и ослабить тело, но мой дар он забрать не в силах.

У меня еще есть время для самовыражения. Есть время построить себе гнездо и обставить его мягкими креслами, где я буду думать, писать и сидеть с друзьями. Где я смогу бродить в своем саду воспоминаний и записывать их.

Из этих прогулок, к моему огромному изумлению, и выросла эта книга.

Книга не об отчаянии и болезни, а о чуде моего последнего года жизни.

Подарок моим детям — чтобы они поняли, кем я была и как надо жить после трагедии.

С радостью.

И без страха.

Если Лу Гериг мог чувствовать себя счастливым, то смогу и я.

То я смогу и подавно.

И я еще раз мысленно примерилась к стартовой тумбе, напрягая мышцы для последнего броска.

— Я рада, что все кончилось, — сказала я Джону, когда он вернулся с кофе для меня и воппером для себя. — И я чувствую себя ужасно счастливой.

Больница.

Ах как я люблю это слово.

Сразу вспоминаешь добрую медсестру, кровать, леденец на палочке, и как в школе отпускали с уроков домой, и что можно было сидеть и смотреть вместе с мамой сериалы.

Но больница доктора Вермы была многопрофильной комплексной БАС-клиникой Университета Майами, и располагалась она в Реабилитационном центре Святой Екатерины в Северном Майами-Бич. Уже одно название сразу должно было меня насторожить.

• Предыдущая
• 4/62
• Следующая